Девушка улыбнулась.
- Он тут и тут, - сказала она, прикладывая руку к глазам и к сердцу.
- А я где? - улыбаясь, спросил Монте-Кристо.
- Ты, - отвечала она, - ты везде.
Монте-Кристо взял руку Гайде и хотел поцеловать ее, но простодушное
дитя отдернуло руку и подставило ему лоб.
- Теперь ты знаешь, Гайде, - сказал он, - что ты свободна, что ты
госпожа, что ты царица; ты можешь попрежнему носить свой костюм и можешь
расстаться с ним; если хочешь - оставайся дома, если хочешь - выезжай;
для тебя всегда будет готов экипаж; Али и Мирто будут сопровождать тебя
всюду и исполнять твои приказания, но только я прошу тебя об одном...
- Я слушаю тебя.
- Храни тайну твоего рождения, не говори ни слова о твоем прошлом, ни
в коем случае не произноси имени твоего прославленного отца и твоей нес-
частной матери.
- Я уже сказала тебе, господин, я ни с кем не буду встречаться.
- Послушай, Гайде, быть может, такое восточное затворничество станет
в Париже невозможным, продолжай изучать нравы северных стран, как ты это
делала в Риме, Флоренции, Милане и Мадриде; это послужит тебе на пользу,
будешь ли ты жить здесь или вернешься на Восток.
Молодая девушка подняла на графа свои большие влажные глаза и ответи-
ла:
- Или мы вернемся на Восток, хочешь ты сказать, господин мой?
- Да, дитя мое, - сказал Монте-Кристо, - ты же знаешь, я никогда не
покину тебя. Не дерево расстается с цветком, а цветок расстается с дере-
вом.
- Я никогда не покину тебя, господин, - сказала Гайде, - я знаю, что
не смогу жить без тебя.
- Бедное дитя! Через десять лет я буду уже старик, а ты через десять
лет все еще будешь молода.
- У моего отца была длинная седая борода. Это не мешало мне любить
его, моему отцу было шестьдесят лет, и он казался мне прекраснее всех
молодых людей, которых я встречала.
- Но скажи, как ты думаешь, привыкнешь ли ты к этой стране?
- Буду я видеть тебя?
- Каждый день.
- Так о чем же ты спрашиваешь меня, господин?
- Я боюсь, что ты соскучишься.
- Нет, господин, ведь по утрам я буду думать о том, что ты придешь, а
по вечерам вспоминать, что ты приходил; и потом, когда я одна, я вспоми-
наю, я вижу огромные картины, широкие горизонты, с Пиндом и Олимпом вда-
ли; а в сердце моем обитают три чувства, с которыми никогда не соску-
чишься, печаль, любовь и благодарность.
- Ты достойная дочь Эпира, Гайде, нежная и поэтичная, и видно, что ты
происходишь от богинь, которых породила твоя земля. Будь же спокойна,
дитя мое, я сделаю все, чтобы твоя молодость не прошла даром, потому что
если ты любишь меня, как отца, то я люблю тебя, как свое дитя.
- Ты ошибаешься, господин; я любила отца не так, как тебя, моя любовь
к тебе - не такая любовь; мой отец умер - и я осталась жива, а если ты
умрешь - умру и я.
С улыбкой, полной глубокой нежности, граф протянул девушке руку, она,
как обычно, поднесла ее к губам.
Граф, таким образом подготовясь к свиданию с семьей Моррель, удалил-
ся, шепча стихи Пиндара:
- "Юность - цветок, и любовь - его плод... Блажен виноградарь, для
которого он медленно зрел!"
Карета, как он велел, ожидала его. Он сел, и лошади, как всегда, пом-
чались во весь опор.
XII. СЕМЬЯ МОРРЕЛЬ
Через несколько минут граф прибыл на улицу Моле, N 7.
Дом был белый, веселый, и двор перед ним украшали небольшие цветочные
клумбы.
В привратнике, открывшем ему ворота, граф узнал старого Коклеса. Но
так как этот последний, как читатели помнят, был крив на один глаз, а
здоровый глаз за эти девять лет сильно ослабел, то Коклес не узнал гра-
фа.
Для того чтобы подъехать к крыльцу, экипаж должен был обогнуть не-
большой фонтан, бивший из бассейна, обложенного раковинами и камнями, -
роскошь, которая возбудила среди соседей немалую зависть и послужила
причиной тому, что этот дом прозвали "Маленьким Версалем". Нечего добав-
лять, что в бассейне сновало множество красных и желтых рыбок.
В самом доме, не считая нижнего этажа, занятого кухнями и погребами,
были еще два этажа и чердачное помещение. Молодые люди приобрели его
вместе с огромной мастерской и садом с двумя павильонами. Эмманюель сра-
зу же понял, что из этого расположения построек можно будет извлечь не-
большую выгоду. Он оставил себе дом и половину сада и отделил все это,
то есть построил стену между своим владением и мастерской, которую и
сдал в аренду вместе с павильонами и прилегающей частью сада; так что он
устроился очень недорого и так же обособленно, как самый придирчивый
обитатель Сен-Жерменского предместья.
Столовая была вся дубовая; гостиная - красного дерева и обита синим
бархатом; спальня - лимонного дерева и обита зеленой камкой; кроме того,
имелся рабочий кабинет Эмманюеля, не занимавшегося никакой работой, и
музыкальная комната для Жюли, не игравшей ни на одном инструменте.
Весь третий этаж был в распоряжении Максимилиана; это было точное
повторение квартиры его сестры, только столовая была обращена в бильярд-
ную, куда он приводил своих приятелей. Он следил за чисткой своей лошади
и курил сигару, стоя у входа в сад, когда у ворот остановилась карета
графа.
Коклес, как мы уже сказали, отворил ворота, а Батистен, соскочив с
козел, спросил, может ли граф МонтеКристо видеть господина и госпожу Эр-
бо и господина Максимилиана Морреля.
- Граф Монте-Кристо! - воскликнул Моррель, бросая сигару и спеша
навстречу посетителю. - Еще бы мы были не рады его видеть. Благодарю
вас, граф, тысячу раз благодарю, что вы не забыли о своем обещании.
И молодой офицер так сердечно пожал руку графа, что тот не мог усом-
ниться в искренности приема и ясно увидел, что его ждали с нетерпением и
встречают с радостью.
- Идемте, идемте, - сказал Максимилиан, - я сам познакомлю вас; о та-
ком человеке, как вы, не должен докладывать слуга: сестра в саду, она
срезает отцветшие розы; зять читает свои газеты, "Прессу" и "Дебаты", в
шести шагах от нее, ибо, где бы ни находилась госпожа Эрбо, вы можете
быть заранее уверены, что встретите в орбите не шире четырех метров и
Эмманюеля, и обратно, как говорят в Политехнической школе.
Молодая женщина в шелковом капоте, тщательно обрывавшая увядшие ле-
пестки с куста желтых роз, подняла голову, услышав их шаги.
Эта женщина была знакомая нам маленькая Жюли, превратившаяся, как ей
и предсказывал уполномоченный фирмы Томсон и Френч, в госпожу Эмманюель
Эрбо. Увидав постороннего, она вскрикнула. Максимилиан рассмеялся.
- Не пугайся, сестра, - сказал он, - хотя граф всего несколько дней в
Париже, но он уже знает, что такое рантьерша из Марэ, а если еще не зна-
ет, то сейчас увидит.
- Ах, сударь, - сказала Жюли, - привести вас так - это предательство
со стороны моего брата; он совершенно не заботится о том, какой вид у
его бедной сестры... Пенелон!.. Пенелон!..
Старик, окапывавший бенгальские розы, всадил в землю свой заступ и,
сняв фуражку, подошел к ним, жуя жвачку, которую он тотчас же задвинул
поглубже за щеку. В его еще густых волосах серебрилось несколько белых
прядей, а коричневое лицо и смелый, острый взгляд изобличали в нем ста-
рого моряка, загоревшего под солнцем экватора и знакомого с бурями.
- Вы меня звали, мадемуазель Жюли? - спросил он. - Что вам угодно?
Пенелон по старой привычке звал дочь своего хозяина мадемуазель Жюли
и никак не мог привыкнуть называть ее госпожой Эрбо.
- Пенелон, - сказала Жюли, - скажите господину Эмманюелю, что у нас
дорогой гость, а Максимилиан проводит графа в гостиную.
Потом она обратилась к Монте-Кристо:
- Вы, надеюсь, разрешите мне оставить вас на минуту?
И, не дожидаясь согласия графа, она обежала клумбу и бросилась к дому
по боковой дорожке.
- Послушайте, дорогой господин Моррель, - сказал Монте-Кристо, - я с
огорчением вижу, что нарушил покой вашей семьи.
- Взгляните, взгляните, - отвечал, смеясь, Максимилиан, - вот и муж
побежал менять куртку на сюртук! Ведь вас знают на улице Меле, вас жда-
ли, поверьте мне.
- У вас, мне кажется, счастливая семья, - сказал граф, как бы отвечая
на собственные мысли.
- Несомненно, граф. Что ж, ведь у них есть все, что надо для счастья:
они молоды, жизнерадостны, любят друг друга и, хоть им и приходилось ви-
деть огромные состояния, они со своими двадцатью пятью тысячами франков
дохода считают себя богатыми, как Ротшильд.
- А между тем двадцать пять тысяч франков дохода - это немного, -
сказал Монте-Кристо, и в его голосе было столько нежности, что он отоз-
вался в сердце Максимилиана, как голос любящего отца, - но ведь это не
предел для нашей молодой четы, они, вероятно, тоже станут миллионерами.
Ваш зять адвокат или доктор?..
- Он был негоциантом, граф, и продолжал дело моего покойного отца.
Господин Моррель скончался, оставив после себя капитал в пятьсот тысяч
франков; из них половина досталась мне и половина сестре, потому что нас
было только двое. Ее муж, вступая с нею в брак, не обладал ничем, кроме
благородной честности, ясного ума и незапятнанной репутации. Он пожелал
иметь столько же, сколько и его жена; он работал до тех пор, пока не
собрал двухсот пятидесяти тысяч франков; для этого понадобилось шесть
лет. Клянусь вам, граф, было трогательно смотреть на них - такие трудо-
любивые, такие дружные, они, при их способностях, могли бы достигнуть
значительного богатства, но не пожелали ничего менять в обычаях отцовс-
кой фирмы и употребили шесть лет на то, на что людям нового склада пот-
ребовалось бы года два или три; весь Марсель до сих пор восторгается их
мужественной самоотверженностью. Наконец, однажды Эмманюель подошел к
своей жене, которая заканчивала выплату по обязательствам.
"Жюли, - обратился он к ней, - вот сверток с последней сотней фран-
ков, ее только что передал мне Коклес, и она дополняет те двести пятьде-
сят тысяч франков, которые мы назначили себе пределом. Удовольствуешься
ли ты тем немногим, чем нам придется теперь ограничиваться? Наша фирма
делает в год миллионный оборот и может давать сорок тысяч франков прибы-
ли. Если мы захотим, мы можем через час продать за триста тысяч франков
нашу клиентуру: вот письмо от господина Делоне, он предлагает нам эту
сумму за нашу фирму, которую он хочет присоединить к своей. Решай, как
поступить".
"Друг мой, - ответила моя сестра, - фирму Моррель может вести только
Моррель. Разве не стоит отказаться от трехсот тысяч франков, чтобы раз
навсегда оградить имя нашего отца от превратностей судьбы?"
"Я тоже так думал, - сказал Эмманюель, - но я хотел знать твое мне-
ние".
"Ну, так вот оно. Мы получили все, что нам следовало, выплатили по
всем нашим обязательствам; мы можем подвести итог и закрыть кассу; под-
ведем же этот итог и закроем кассу".
И они немедленно это сделали. Это было в три часа; в четверть четвер-
того явился клиент, чтобы застраховать два судна, это составляло пятнад-
цать тысяч франков чистой прибыли.
"Будьте любезны, - сказал ему Эмманюель, - обратиться с этой страхо-
вой к нашему коллеге господину Делоне. Что касается нас, мы ликвидирова-
ли наше дело".
"Давно ли?" - спросил удивленный клиент.
"Четверть часа тому назад".
И вот каким образом случилось, - продолжал Максимилиан, улыбаясь, -
что у моей сестры и зятя только двадцать пять тысяч годового дохода.
Максимилиан едва успел кончить свой рассказ, который все сильнее ра-
довал сердце графа, как появился принарядившийся Эмманюель, в сюртуке и
шляпе. Он поклонился с видом человека, высоко ценящего честь, оказанную
ему гостем, потом, обойдя с графом свой цветущий сад, провел его в дом.
Гостиная благоухала цветами, наполнявшими огромную японскую вазу. На
пороге, приветствуя графа, стояла Жюли, должным образом одетая и кокет-
ливо причесанная (она ухитрилась потратить на это не более десяти ми-
