го ничего о нем не слыхал; надеюсь, что его нет в живых.
- Не надейтесь, Бертуччо, - сказал граф. - Злодеи так не умирают:
господь охраняет их, чтобы сделать орудием своего отмщения.
- Пусть так, - сказал Бертуччо. - Я только молю бога, чтобы мне не
привелось с ним встретиться. Теперь, - продолжал, опуская голову, управ-
ляющий, - вы знаете все, ваше сиятельство; на земле вы мой судья, как
господь - на небе; не скажете ли вы мне что-нибудь в утешение?
- Да, вы правы, и я могу повторить то, что сказал бы вам аббат Бузо-
ни; этот Вильфор, на которого вы подняли руку, заслуживал возмездия за
свой поступок с вами, и, может быть, еще кое за что. Если Бенедетто жив,
то он послужит, как я вам уже сказал, орудием божьей кары, а потом и сам
понесет наказание. Вы же, собственно говоря, можете упрекнуть себя
только в одном: спросите себя, почему, спасши этого ребенка от смерти,
вы не возвратили его матери; вот в чем ваша вина, Бертуччо.
- Да, ваше сиятельство, в этом я виновен, я поступил малодушно. Когда
я вернул ребенку жизнь, мне оставалось только, как вы говорите, отдать
его матери. Но для этого мне нужно было собрать кое-какие сведения, об-
ратить на себя внимание, может быть, выдать себя. Мне не хотелось уми-
рать, меня привязывали к жизни моя невестка, мое врожденное самолюбие
корсиканца, который хочет мстить победоносно и до конца, и, наконец, я
просто любил жизнь. Я не так храбр, как мой несчастный брат!
Бертуччо закрыл лицо руками, а Монте-Кристо вперил в него долгий, за-
гадочный взгляд.
Потом, после минутного молчания, которому время и место придавали еще
больше торжественности, граф сказал с непривычной для него печалью в го-
лосе:
- Чтобы достойно окончить нашу беседу, последнюю по поводу всех этих
событий, Бертуччо, запомните мои слова, которые я часто слышал от аббата
Бузони: "От всякой беды есть два лекарства - время и молчание". А теперь
я хочу пройтись по саду То, что тягостно для вас, участника ужасных со-
бытий, вызовет во мне скорее приятные ощущения и удвоит для меня цен-
ность этого поместья. Видите ли, Бертуччо, деревья милы только тем, что
дают тень, а самая тень мила лишь потому, что вызывает грезы и мечты.
Вот я приобрел сад, считая, что покупаю лишь огороженное место, - а это
огороженное место вдруг оказывается садом, в котором бродят привидения,
не предусмотренные контрактом. А я любитель привидений, я никогда не
слыхал, чтобы мертвецы за шесть тысяч лет наделали столько зла, сколько
его делают живые за один день. Возвращайтесь домой, Бертуччо, и спите
спокойно. Если в последний час ваш духовник будет к вам не так милосерд,
как аббат Бузони, позовите меня, если я еще буду жив, и я найду слова,
которые тихо убаюкают вашу душу, когда она будет готовиться в трудный
путь, который зовется вечностью.
Бертуччо почтительно склонился перед графом и, тяжело вздохнув, уда-
лился.
Монте-Кристо остался один; он сделал несколько шагов.
- Здесь, около этого платана, могила, куда был положен младенец, -
прошептал он, - там - калитка, через которую входили в сад; в том углу -
потайная лестница, ведущая в спальню. Не думаю, чтобы требовалось зано-
сить все это в записную книжку, потому что у меня здесь перед глазами,
под ногами вокруг - рельефный живой план.
И граф, еще раз обойдя сад, направился к карсте Бертуччо, видя его
задумчивость, молча сел рядом с кучером.
Карета покатила в Париж.
В тот же вечер, вернувшись в свой дом на Елисейских Полях, граф Мон-
те-Кристо обошел все помещение, как мог бы это сделать человек, знакомый
с ним уже многие годы; и хотя он шел впереди других, он ни разу не ошиб-
ся дверью и не направился по такой лестнице или коридору, которые не
привели бы его прямо туда, куда он хотел попасть. Али сопровождал его в
этом ночном обходе. Граф отдал Бертуччо кое-какие распоряжения, касавши-
еся украшения или назначения комнат, и, взглянув на часы, сказал внима-
тельно слушавшему нубийцу:
- Уже половина двенадцатого. Гайде должна скоро приехать. Предупреж-
дены ли французские служанки?
Али показал рукой на половину, предназначенную для прекрасной албан-
ки; она была так тщательно скрыта, что, если завесить дверь ковром, мож-
но было обойти весь дом и не догадаться, что там есть еще гостиная и две
жилые комнаты; Али, как мы уже сказали, показал рукой на эту дверь, под-
нял три пальца левой руки и, положив голову на ладонь этой руки, закрыл
глаза, изображая сон.
- Понимаю, - сказал Монте-Кристо, привыкший к такому способу разгово-
ра, - все три дожидаются ее и спальне, не так ли?
- Да, - кивнул Али.
- Госпожа будет утомлена сегодня, - продолжал Монте-Кристо, - и,
должно быть, сразу захочет лечь; не надо ни о чем с ней разговаривать;
служанки француженки должны только приветствовать свою новую госпожу и
удалиться; последи, чтобы служанка гречанка не общалась с француженками.
Али поклонился.
Вскоре послышался голос, зовущий привратника; ворота распахнулись, в
аллею въехал экипаж и остановился у крыльца.
Граф сошел вниз; дверца кареты была уже открыта; он подал руку моло-
дой девушке, закутанной с головы до ног в шелковую зеленую накидку,
сплошь расшитую золотом.
Девушка взяла протянутую ей руку, любовно и почтительно поцеловала ее
и произнесла несколько ласковых слов, на которые граф отвечал с нежной
серьезностью на том звучном языке, который старик Гомер вложил в уста
своих богов.
Затем, предшествуемая Али, несшим розовую восковую свечу, девушка -
та самая красавица албанка, что была спутницей Монте-Кристо в Италии, -
прошла на свою половину, после чего граф удалился к себе.
В половине первого в доме погасли все огни, и можно было подумать,
что все мирно спят.
VIII. НЕОГРАНИЧЕННЫЙ КРЕДИТ
На следующий день, около двух часов пополудни, экипаж, запряженный
парой великолепных английских лошадей, остановился у ворот Монте-Кристо.
Мужчина в синем фраке с шелковыми пуговицами того же цвета, в белом жи-
лете, пересеченном огромной золотой цепью, и в панталонах орехового цве-
та, с волосами, настолько черными и так низко спускающимися на лоб, что
легко было усомниться в их естественности, тем более что они мало соот-
ветствовали глубоким надбровным морщинам, которых они никак не могли
скрыть, - словом, мужчина лет пятидесяти пяти, но желавший казаться со-
рокалетним, выглянул из окна кареты, на дверцах которой была изображена
баронская корона, и послал грума спросить у привратника, дома ли граф
Монте-Кристо.
В ожидании ответа этот человек с любопытством, граничившим с недели-
катностью, рассматривал дом, доступную взорам часть сада и ливрею слуг,
мелькавших за оградой. Глаза у него были живые, но скорее хитрые, чем
умные. Губы были так тонки, что вместо того, чтобы выдаваться вперед,
они западали внутрь; наконец, его широкие и сильно выдающиеся скулы -
верный признак коварства, низкий лоб, выпуклый затылок, огромные, отнюдь
не аристократические уши, заставили бы всякого физиономиста назвать поч-
ти отталкивающим характер этого человека, производившего на непосвящен-
ных немалое впечатление своим великолепным выездом, огромным бриллиан-
том, вдетым вместо запонки в манишку, и красной орденской лентой, тянув-
шейся от одной петлицы до другой.
Грум постучал в окно привратника и спросил:
- Здесь живет граф Монте-Кристо?
- Да, его сиятельство живет здесь, - отвечал привратник, - но...
Он вопросительно взглянул на Али.
Али сделал отрицательный знак.
- Но?.. - спросил грум.
- Но его сиятельство не принимает, - отвечал привратник.
- В таком случае вот вам карточка моего господина, барона Данглара.
Передайте ее графу Монте-Кристо и скажите ему, что по дороге в Палату
мой господин заезжал сюда, чтобы иметь честь его видеть.
- Я не имею права разговаривать с его сиятельством, - сказал приврат-
ник, - ваше поручение исполнит камердинер.
Грум вернулся к экипажу.
- Ну, что? - спросил Данглар.
Мальчик, пристыженный полученным уроком, передал ответ привратника
своему господину.
- Ого, - сказал тот, - видно, важная птица этот приезжий, которого
величают его сиятельством, раз с ним имеет право разговаривать только
его камердинер; все равно, раз он аккредитован на мой банк, мне придется
с ним встретиться, когда ему понадобятся деньги.
И Данглар откинулся в глубь кареты и так, чтобы было слышно через до-
рогу, крикнул кучеру:
- В Палату депутатов!
Сквозь жалюзи своего флигеля Монте-Кристо, вовремя предупрежденный,
видел барона и успел разглядеть его в превосходный бинокль, причем проя-
вил не меньше любопытства, чем сам Данглар, когда тот исследовал дом,
сад и ливреи.
- Положительно, - сказал он с отвращением, ввинчивая обратно трубки
бинокля в костяную оправу, - положительно этот человек гнусен; как можно
увидеть его и не распознать в нем с первого же взгляда змею по плоскому
лбу, коршуна по выпуклому черепу и сарыча по острому клюву!
- Али! - крикнул он, потом ударил один раз по медному гонгу. Вошел
Али. - Позови Бертуччо, - сказал Монте-Кристо.
В ту же минуту вошел Бертуччо.
- Ваше сиятельство спрашивали меня? - сказал он.
- Да, - отвечал граф. - Видели вы лошадей, которые только что стояли
у моих ворот?
- Разумеется, ваше сиятельство, и нахожу их превосходными.
- Каким же образом, - спросил Монте-Кристо нахмурясь, - когда я пот-
ребовал, чтобы вы приобрели мне лучшую пару в Париже, в Париже нашлась
еще пара, равная моей, и эти лошади не стоят в моей конюшне?
Видя сдвинутые брови графа и слыша его строгий голос, Али опустил го-
лову.
- Ты тут ни при чем, мой добрый Али, - сказал поарабски граф с такой
лаской в голосе и в выражении лица, которой от него трудно было ожидать,
- ты ведь ничего не понимаешь в английских лошадях.
Лицо Али снова прояснилось.
- Ваше сиятельство, - сказал Бертуччо, - лошади, о которых вы говори-
те, не продавались.
Монте-Кристо пожал плечами.
- Знайте, господин управляющий, нет ничего, что но продавалось бы,
когда умеешь предложить нужную цену.
- Господин Данглар заплатил за них шестнадцать тысяч франков, ваше
сиятельство.
- Так надо было предложить ему тридцать две тысячи; он банкир, а бан-
кир никогда не упустит случая удвоить свой капитал.
- Ваше сиятельство говорит серьезно? - спросил Бертуччо.
Монте-Кристо посмотрел на управляющего взглядом человека, который
удивлен, что ему осмеливаются задавать вопросы.
- Сегодня вечером, - сказал он, - мне надо отдать визит; я хочу, что-
бы эти лошади были заложены в мою карету ив повой упряжи.
Бертуччо поклонился и отошел; у двери он остановился.
- В котором часу ваше сиятельство поедет с визитом? - спросил он.
- В пять часов, - ответил Монте-Кристо.
- Я позволю себе заметить, ваше сиятельство, что сейчас уже два часа,
- нерешительно сказал управляющий.
- Знаю, - коротко ответил Монте-Кристо.
Потом он повернулся к Али:
- Проведи всех лошадей перед госпожой, пусть она выберет ту запряжку,
которая ей понравится; узнай, желает ли она обедать вместе со мной: тог-
да пусть обед подадут у нее в комнатах. Ступай и пришли ко мне камерди-
нера.
Едва Али успел уйти, как вошел камердинер.
- Батистен, - сказал граф, - вы служите у меня уже год; этот срок я
обычно назначаю для испытания своих слуг; вы мне подходите.
Батистен поклонился.
- Остается только узнать, подхожу ли я вам.
- О, ваше сиятельство!
- Дослушайте до конца, - продолжал граф. - Вы получаете полторы тыся-
чи франков в год, то есть содержание хорошего, храброго офицера, каждый
день рискующего своей жизнью; вы получаете стол, которому позавидовали
бы многие начальники канцелярий - несчастные служаки, бесконечно больше
