сне. Наконец, веки мои сомкнулись, и я перестал сознавать окружающее.
Я спал глубоким сном, как вдруг меня разбудил выстрел и за ним ужас-
ный крик. Над головой раздались нетвердые шаги, и что-то грузно рухнуло
на лестнице, как раз над моей головой.
Я еще не совсем пришел в себя. Мне слышались стоны, потом заглушенные
крики, как будто где-то происходила борьба.
Последний крик, протяжнее, чем остальные, сменившийся затем стонами,
окончательно вывел меня из оцепенения.
Я приподнялся на локте, открыл глаза, но не мог в темноте ничего
разглядеть и дотронулся до своего лба, на который, как мне показалось,
падали сквозь доски лестницы частые капли теплого дождя.
За разбудившим меня шумом наступила полная тишина. Я слышал над своей
головой мужские шаги; заскрипела лестница. Мужчина спустился в нижнюю
комнату, подошел к камину и зажег свечу.
Это был Кадрусс; он был очень бледен, и его рубашка была вся в крови.
Затеплив свечу, он быстро поднялся по лестнице, и я вновь услышал его
быстрые, тревожные шаги.
Через минуту он снова сошел вниз. В руке он держал футляр; удостове-
рившись, что алмаз лежит внутри, он начал совать его то в один, то в
другой карман; затем решив, вероятно, что карман недостаточно надежное
место, закатал его в свой красный платок и обернул им шею.
Затем он бросился к шкафу, вытащил оттуда золото и ассигнации, рассо-
вал их в карманы штанов и в карманы куртки, захватил две-три рубашки и
выскочил за дверь. Тогда мне все стало ясно; я упрекал себя за случивше-
еся, как будто сам был в этом виноват. Мне показалось, что я слышу сто-
ны; быть может, несчастный ювелир был еще жив; быть может, оказав ему
помощь, я мог отчасти загладить зло, которое я не то чтобы совершил, но
которому дал свершиться. Я налег спиной на плохо скрепленные доски, от-
делявшие от нижней комнаты подобие пристройки, где я лежал; доски пода-
лись, и я проник в дом.
Я схватил свечу и бросился вверх по лестнице; поперек нее лежало
чье-то тело; это был труп Карконты.
Слышанный мною выстрел был сделан по ней; пуля пробила ей шею навы-
лет, кровь текла из двойной раны и струей била изо рта.
Она была мертва.
Я перешагнул через труп и побежал дальше.
Спальня была в ужасном беспорядке. Часть мебели была опрокинута;
простыни, за которые судорожно хватался несчастный ювелир, были разбро-
саны по комнате; сам он лежал на полу, головой к стене, в луже крови,
вытекшей из трех больших ран на груди.
Из четвертой торчала рукоятка огромного кухонного ножа.
Мне под ноги попался второй пистолет, неразряженный, вероятно потому,
что порох отсырел.
Я подошел к ювелиру, он был еще жив; от шума моих шагов, а главное от
сотрясения пола, он открыл мутные глаза, остановил их на мне, пошевелил
губами, словно желая что-то сказать, и испустил дух.
От этого страшного зрелища я почти обезумел; раз я никому уже не мог
помочь, мне хотелось только одного: бежать. Я схватился за голову и с
криком ужаса выскочил на лестницу.
В нижней комнате оказалось человек шесть таможенных досмотрщиков и
два-три жандарма - целый вооруженный отряд.
Меня схватили; я даже не пытался сопротивляться, я больше не владел
собой. Я пытался говорить, но издавал только нечленораздельные звуки.
Я увидел, что таможенники и жандармы показывают на меня пальцами; я
оглядел себя - я был весь в крови. Тот теплый дождь, который капал на
меня сквозь доски лестницы, был кровью Карконты.
Я указал пальцем на то место, где я прятался.
"Что он хочет сказать?" - спросил один из жандармов.
Один из таможенников заглянул туда.
"Он хочет сказать, что прошел оттуда", - ответил он.
И он указал на пролом, через который я в самом деле прошел.
Тогда я понял, что меня принимают за убийцу. Ко мне вернулся голос,
ко мне вернулись силы; я вырвался из рук державших меня людей и крикнул:
"Это не я! Не я!"
Два жандарма навели на меня свои карабины.
"Если ты пошевелишься, - сказали они, - тебе конец".
"Но я же вам говорю, - воскликнул я, - что это не я!"
"Все это ты можешь рассказывать судьям в Ниме, - отвечали они. - А
пока иди за нами; и наш тебе совет - не сопротивляйся".
Да я и не думал сопротивляться; я был охвачен ужасом, подавлен. На
меня надели наручники, привязали к лошадиному хвосту и отвели в Ним.
Оказывается, меня выследил один из таможенников; поблизости от трак-
тира он потерял меня из виду, предположил, что я там проведу ночь, и
отправился предупредить своих товарищей; они явились сюда как раз, когда
грянул выстрел, и захватили меня при таких явных уликах, что я сразу по-
нял, как трудно мне будет доказать свою невиновность.
Тогда все мои усилия свелись к одному: прежде всего я попросил следо-
вателя, чтобы он велел разыскать некоего аббата Бузони, заезжавшего в
этот самый день в трактир "Гарский мост". Если Кадрусс все выдумал, если
этого аббата не существовало - значит, я пропал, разве что поймали бы
самого Кадрусса и он бы во всем сознался.
Прошло два месяца, во время которых, должен это сказать к чести моего
следователя, были приняты все меры для разыскания аббата. Я уже потерял
всякую надежду. Кадрусса не нашли. Меня должны были судить в ближайшую
сессию, как вдруг восьмого сентября, то есть через три месяца и пять
дней после убийства, в тюрьму явился аббат Бузони, которого я уже и не
ждал, и сказал, что слышал, будто один из заключенных хочет поговорить с
ним. Он, по его словам, узнал об этом в Марселе и поспешил явиться на
мой зов.
Вы можете себе представить, с какой радостью я его принял; я расска-
зал ему все, что видел и слышал; волнуясь, приступил я к истории с алма-
зом; против всякого моего ожидания, она оказалась чистой правдой; и,
опять-таки против всякого моего ожидания, он вполне поверил всему, что я
рассказал.
Я был пленен его кротким милосердием, видел, что ему хорошо известны
нравы моей родины, - и тогда в надежде, что, быть может, из этих мило-
сердных уст я получу прощение за единственное свое преступление, я расс-
казал ему на исповеди, во всех подробностях, что произошло в Отейле. То,
что я сделал по сердечному влечению, имело такое же последствие, как ес-
ли бы я сделал это из расчета: мое сознание в этом первом убийстве, к
которому меня ничто не принуждало, убедило его, что я не совершил второ-
го, и он, уходя, велел мне надеяться и обещал сделать все от него зави-
сящее, чтобы убедить судей в моей невиновности.
Я понял, что он занялся мною, когда увидел, что для меня постепенно
смягчается тюремный режим, и узнал, что мое дело отложено до следующей
сессии.
В этот промежуток времени провидению угодно было, чтобы за границей
схватили Кадрусса и доставили во Францию. Он во всем сознался, свалив на
свою жену весь умысел преступления и подстрекательство к нему. Его при-
говорили к пожизненной каторге, а меня освободили.
- И тогда, - сказал Монте-Кристо, - вы явились ко мне с рекоменда-
тельным письмом от аббата Бузони.
- Да, ваше сиятельство, он принял во мне живое участие.
"Ваше ремесло контрабандиста погубит вас, - сказал он мне. - Если вы
выйдете отсюда, бросьте это".
"Но, отец мой, - спросил я, - как же мне жить и содержать мою нес-
частную невестку?"
"Один из моих духовных сыновей, - ответил он, - относится ко мне с
большим уважением и поручил мне отыскать ему человека, которому он мог
бы доверять. Хотите быть этим человеком? Я ему вас рекомендую".
"Отец мой! - воскликнул я. - Как вы добры!"
"Но вы обещаете мне, что я никогда в этом не раскаюсь?"
Я поднял руку, чтобы дать клятву.
"Этого не нужно, - сказал он, - я знаю и люблю корсиканцев; вот вам
рекомендация".
И он написал несколько строк, которые я вам передал и на основании
которых ваше сиятельство взяли меня к себе на службу. Теперь я могу с
гордостью спросить, имели ли когда-нибудь ваше сиятельство причины быть
мною недовольны?
- Нет, - отвечал граф, - я с удовольствием признаю, что вы хороший
слуга, Бертуччо, хоть вы и недостаточно доверяете мне.
- Я, ваше сиятельство?
- Да, вы. Как это могло случиться, что у вас есть невестка и приемный
сын, а вы мне никогда о них не говорили?
- Увы, ваше сиятельство, мне остается поведать вам самую грустную
часть моей жизни. Я уехал на Корсику. Вы сами понимаете, что я торопился
повидать и утешить мою бедную невестку; но в Рольяно меня ждало нес-
частье; в моем доме произошло нечто такое ужасное, что об этом и до сих
пор еще помнят соседи. Следуя моим советам, моя бедная невестка отказы-
вала Бенедетто, который постоянно требовал денег. Однажды утром он приг-
розил ей и исчез на целый день. Бедная Ассунта, любившая этого негодяя,
как родного сына, горько плакала. Пришел вечер; она ждала его и не ложи-
лась спать. В одиннадцать часов вечера он вернулся в сопровождении двух
приятелей, обычных сотоварищей его проделок; она хотела обнять его, но
они схватили ее, и один из них, - боюсь, что это и был этот проклятый
мальчишка, - воскликнул:
"Мы сыграем в пытку, и ей прядется сказать, где у нее спрятаны
деньги".
Наш сосед Василио уехал в Бастнда, и дома оставалась только его жена.
Кроме нее, никто не мог бы увидеть, ни услышать того, что происходило в
доме невестки. Двое крепко держали Ассунту, которая не предстявляла себе
возможности такого преступления и ласково улыбалась своим будущим пала-
чам; третий наглухо забаррикадировал двери и окна, потом вернулся к ос-
тальным, и все трое, стараясь заглушить крики ужаса, вырывавшиеся у Ас-
сунты при виде этих грозных приготовлений, поднесли ее ногами к пылающе-
му очагу. Они ждали, что это заставит ее указать, где спрятаны наши
деньги; но, пока она боролась с ними, вспыхнула ее одежда; тогда они
бросили несчастную, боясь, чтобы огонь не перекинулся на них. Вся охва-
ченная пламенем, она бросилась к выходу, но дверь была заперта. Она ки-
нулась к окну; но окно было забито.
И вот соседка услыхала ужасные крики: это Ассунта звала на помощь.
Потом ее голос стал глуше, крики перешли в стоны. На следующий день,
после целой ночи ужаса и тревоги, жена Василио, наконец, решилась выйти
из дому, и судебные власти, которым она дала знать, взломали дверь наше-
го дома. Ассунту нашли полуобгоревшей, но еще живой, шкафы оказались
взломаны, деньги исчезли. Что до Бенедетто, то он навсегда исчез из
Рольяно; с тех пор я его не видел и даже не слышал о нем.
- Узнав об этом печальном происшествии, - продолжал Бертуччо, - я и
отправился к вашему сиятельству. Мне уже не к чему было рассказывать вам
ни о Бенедетто, потому что он исчез, ни о моей невестке, потому что она
умерла.
- И что вы думали об этом происшествии? - спросил Монте-Кристо.
- Что это была кара за мое преступление, - ответил Бертуччо - О, эти
Вильфоры, проклятый род!
- Я то же думаю, - мрачно прошептал граф.
- Теперь, - продолжал Бертуччо, - ваше сиятельство понимает, почему
этот дом, где я с тех пор не был, этот сад, где я неожиданно очутился,
это место, где я убил человека, могли вызвать во мне мучительное волне-
ние, причину которого вам угодно было узнать; признаюсь, я не уверен,
что здесь, у моих ног, в той самой могиле, которую он выкопал для своего
ребенка, не лежит господин де Вильфор.
- Что ж, все возможно, - сказал Монте-Кристо, вставая, - даже и то, -
добавил он чуть слышно, - что королевский прокурор еще жив. Аббат Бузони
хорошо сделал, что прислал вас ко мне. И вы тоже хорошо сделали, что
рассказали мне свою историю, потому что теперь я уже не буду дурно о вас
думать. А что этот, так неудачно названный, Бенедетто? Вы так и не ста-
рались напасть на его след, не пытались узнать, что с ним сталось?
- Никогда. Если бы я даже знал, где он, я не старался бы увидеть его,
а бежал бы от него, как от чудовища. Нет, к счастью, я никогда ни от ко-
