как у нас, и они благоразумно упразднили ад; в этом все дело.
- В такой чистой душе, как ваша, естественно, должны возникать подоб-
ные сомнения, но зрелое размышление заставит вас откинуть их. Темная
сторона человеческой мысли целиком выражается в известном парадоксе
Жан-Жака Руссо - вы знаете? - "Мандарин, которого убивают за пять тысяч
миль, шевельнув кончиком пальца". Вся жизнь человека полна таких поступ-
ков, и его ум постоянно порождает такие мечты. Вы мало найдете людей,
спокойно всаживающих нож в сердце своего ближнего или дающих ему, чтобы
сжить его со свету, такую порцию мышьяку, как мы с вами говорили. Это
действительно было бы эксцентрично или глупо. Для этого необходимо, что-
бы кровь кипела, чтобы пульс неистово бился, чтобы вся душа переверну-
лась. Но, если, заменяя слово, как это делается в филологии, смягченным
синонимом, вы производите простое устранение; если, вместо того чтобы
совершить гнусное убийство, вы просто удаляете с вашего пути того, кто
вам мешает, и делаете это тихо, без насилия, без того, чтобы это сопро-
вождалось страданиями, пытками, которые делают из жертвы мученика, а из
вас - в полном смысле слова кровожадного зверя; если нет ни крови, ни
стонов, ни судорог, ни, главное, этого ужасного и подозрительного мгно-
венного конца, то вы избегаете возмездия человеческих законов, говорящих
вам: "Не нарушай общественного спокойствия!" Вот таким образом действуют
и достигают своей цели на Востоке, где люди серьезны и флегматичны и не
жалеют времени, когда дело касается сколько-нибудь важных обстоятельств.
- А совесть? - взволнованно спросила г-жа де Вильфор, подавляя вздох.
- Да, - отвечал Монте-Кристо, - да, к счастью, существует совесть,
иначе мы были бы очень несчастны. После всякого энергического поступка
нас спасает наша совесть; она находит нам тысячу извинений, судьями ко-
торых являемся мы сами; и хоть эти доводы и сохраняют нам спокойный сон,
они, пожалуй, не охранили бы нашу жизнь от приговора уголовного суда.
Вероятно, совесть чудесно успокоила Ричарда III после убийства обоих сы-
новей Эдуарда IV; в самом деле, он мог сказать себе: "Эти дети жестокого
короля-гонителя унаследовали пороки своего отца, чего, кроме меня, никто
не распознал в их юношеских наклонностях; эти дети мешали мне составить
благоденствие английского народа, которому они неминуемо принесли бы
несчастье". Так же утешала совесть и леди Макбет, желавшая, что бы там
ни говорил Шекспир, посадить на трон своего сына, а вовсе не мужа. Да,
материнская любовь - это такая великая добродетель, такая могущественная
движущая сила, что она многое оправдывает; и после смерти Дункана леди
Макбет была бы очень несчастна, если бы не ее совесть.
Госпожа де Вильфор жадно упивалась этими страшными выводами и цинич-
ными парадоксами, которые граф высказывал со свойственной ему простодуш-
ной иронией.
После минутного молчания она сказала:
- Знаете, граф, ваши аргументы ужасны и вы видите мир в довольно
мрачном свете! Или вы так судите о человечестве потому, что смотрите на
него сквозь колбы и реторты? Ведь вы в самом деле выдающийся химик, и
этот эликсир, который вы дали моему сыну и который так быстро вернул его
к жизни...
- Не очень доверяйте ему, сударыня, - сказал МонтеКристо, - капли
этого эликсира было достаточно, чтобы вернуть к жизни умиравшего ребен-
ка, но три капли вызвали бы у него такой прилив крови к легким, что у
него сделалось бы сердцебиение; шесть капель захватили бы ему дыхание и
вызвали бы гораздо более серьезный обморок, чем тот, в котором он нахо-
дился; наконец, десять капель убили бы его на месте. Вы помните, как я
отстранил его от флаконов, когда юн хотел их тронуть?
- Так это очень сильный яд?
- Вовсе нет! Прежде всего установим, что ядов самих по себе не су-
ществует: медицина пользуется самыми сильными ядами, но, если их умело
применять, они превращаются в спасительные лекарства.
- Так что же это было?
- Это был препарат, изобретенный моим другом, добрейшим аббатом
Адельмонте, который и научил меня его применять.
- Должно быть, это прекрасное средство против судорог! - сказала г-жа
де Вильфор.
- Превосходное, вы могли убедиться в этом, - отвечал граф, - и я час-
то пользуюсь им; со всяческой осторожностью, разумеется, - прибавил он
смеясь.
- Еще бы, - тем же тоном возразила г-жа Вильфор. - А вот мне, такой
нервной и так склонной к обморокам, был бы очень нужен доктор вроде
Адельмонте, который придумал бы что-нибудь, чтобы я могла свободно ды-
шать и не боялась умереть от удушья. Но так как во Франции подобного
доктора найти нелегко, а ваш аббат едва ли склонен ради меня совершить
путешествие в Париж, я должна пока что довольствоваться лекарствами гос-
подина Планша; я обычно принимаю мятные и гофманские капли. Посмотрите,
вот лепешки, которые для меня изготовляют по особому заказу: они содер-
жат двойную дозу.
Монте-Кристо открыл черепаховую коробочку, которую протягивала ему
молодая женщина, и с видом любителя, знающего толк в таких препаратах,
понюхал лепешки.
- Они превосходны, - сказал он, - но их необходимо глотать, что не
всегда возможно, например, когда человек в обмороке. Я предпочитаю мое
средство.
- Ну, разумеется, я тоже предпочла бы его, тем более что видела сама,
как оно действует, но, вероятно, это секрет, и я не так нескромна, чтобы
вас о нем расспрашивать.
- Но я настолько учтив, - сказал, вставая, Монте-Кристо, - что почту
долгом вам его сообщить.
- Ах, граф!
- Но только помните: в маленькой дозе - это лекарство, в большой дозе
- яд. Одна капля возвращает к жизни, как вы сами в этом убедились; пять
или шесть неминуемо принесут смерть тем более внезапную, что, растворен-
ные в рюмке вина, они совершенно не меняют его вкуса. Но я умолкаю, су-
дарыня, можно подумать, что я вам даю советы.
Часы пробили половину седьмого; доложили о приезде приятельницы г-жи
де Вильфор, которая должна была у нее обедать.
- Если бы я имела честь видеть вас уже третий или четвертый раз,
граф, а не второй, - сказала г-жа де Вильфор, - если бы я имела честь
быть вашим другом, а не только счастье быть вам обязанной, я бы настаи-
вала на том, чтобы вы остались у меня обедать и не приняла бы вашего от-
каза.
- Весьма признателен, - возразил Монте-Кристо, - но я связан обяза-
тельством, которого не могу не исполнить. Я обещал проводить в театр од-
ну греческую княжну, мою знакомую, которая еще не видала оперы и рассчи-
тывает на меня, чтобы посетить ее.
- В таком случае до свидания, граф, но не забудьте о моем лекарстве.
- Ни в коем случае, сударыня; для этого нужно было бы забыть тот час,
который я провел в беседе с вами, а это совершенно невозможно.
Монте-Кристо поклонился и вышел.
Госпожа де Вильфор задумалась.
- Вот странный человек, - сказала она себе, - и мне сдается, что его
имя Адельмонте.
Что касается Монте-Кристо, то результат разговора превзошел все его
ожидания. "Однако, - подумал он, уходя, - это благодарная почва; я убеж-
ден, что брошенное в нее семя не пропадет даром".
И на следующий день, верный своему слову, он послал обещанный рецепт.
XV. РОБЕРТ-ДЬЯВОЛ
Ссылка на Оперу была тем более основательной, что в этот вечер в ко-
ролевской Музыкальной академии должно было состояться большое торжество.
Левассер, впервые после долгой болезни, выступал в роли Бертрама, и про-
изведение модного композитора, как всегда, привлекло самое блестящее па-
рижское общество.
У Альбера, как у большинства богатых молодых людей, было кресло в ор-
кестре; кроме того, для него всегда нашлось бы место в десятке лож близ-
ких знакомых, не считая того, на которое он имел неотъемлемое право в
ложе светской золотой молодежи.
Соседнее кресло принадлежало Шато-Рено.
Бошан, как подобает журналисту, был королем всей залы и мог сидеть,
где хотел.
В этот вечер Люсьен Дебрэ располагал министерской ложей и предложил
ее графу де Морсер, который, в виду отказа Мерседес, передал ее Дангла-
ру, уведомив его, что попозже он навестит баронессу с дочерью, если дамы
соблаговолят принять ложу. Дамы, разумеется, не отказались. Никто так не
падок на даровые ложи, как миллионеры.
Что касается Данглара, то он заявил, что его политические принципы и
положение депутата оппозиции не позволяют ему сидеть в министерской ло-
же. Поэтому баронесса послала Люсьену записку, прося заехать за ней, -
не могла же она ехать в Оперу вдвоем с Эжени.
В самом деле, если бы дамы сидели в ложе вдвоем, это, наверно, сочли
бы предосудительным, но если мадемуазель Данглар поедет в театр с ма-
терью и ее возлюбленным, то против этого никто не возразит, - приходится
мириться с общественными предрассудками.
Занавес взвился, как всегда, при почти пустой зале. Это опять-таки
обычай нашего высшего света - приезжать в театр после начала спектакля;
таким образом, во время первого действия те, кто приехал вовремя, не мо-
гут смотреть и слушать пьесу: они лишь созерцают прибывающих зрителей и
слышат только хлопанье дверей и разговоры.
- Вот как! - сказал Альбер, увидав, что отворяется дверь в одной из
нижних боковых лож. - Вот как! Графиня Г.
- Кто такая графиня Г.? - спросил Шато-Рено.
- Однако, барон, что за непростительный вопрос? Вы не знаете, кто та-
кая графиня Г.?..
- Ах, да, - сказал Шато-Рено, - это, вероятно, та самая очарова-
тельная венецианка?
- Вот именно.
В эту минуту графиня Г. заметила Альбера и с улыбкой кивнула, отвечая
на его поклон.
- Вы знакомы с ней? - спросил Шато-Рено.
- Да, - отвечал Альбер, - Франц представил меня ей в Риме.
- Не окажете ли вы мне в Париже ту же услугу, которую вам в Риме ока-
зал Франц?
- С удовольствием.
- Тише! - крикнули в публике.
Молодые люди продолжали разговор, ничуть не считаясь с желанием пар-
тера слушать музыку.
- Она была на скачках на Марсовом Поле, - сказал Шато-Рено.
- Сегодня?
- Да.
- В самом деле, ведь сегодня были скачки. Вы играли?
- Пустяки, на пятьдесят луидоров.
- И кто выиграл?
- "Наутилус". Я ставил на него.
- Но ведь было три заезда?
- Да. Был приз Жокей-клуба, золотой кубок. Произошел даже довольно
странный случай.
- Какой?
- Тише же! - снова крикнули им.
- Какой? - повторил Альбер.
- Эту скачку выиграла совершенно неизвестная лошадь с неизвестным жо-
кеем.
- Каким образом?
- Да вот так. Никто не обратил внимания на лошадь, записанную под
именем Вампа, и на жокея, записанного под именем Иова, как вдруг увидали
чудного гнедого скакуна и крохотного жокея; пришлось насовать ему в кар-
маны фунтов двадцать свинца, что не помешало ему опередить на три корпу-
са "Ариеля" и "Барбаро", шедших вместе с ним.
- И так и не узнали, чья это лошадь?
- Нет.
- Вы говорите, она была записана под именем...
- Вампа.
- В таком случае, - сказал Альбер, - я более осведомлен, чем вы; я
знаю, кому она принадлежала.
- Да замолчите же, наконец! - в третий раз крикнули из партера.
На этот раз возмущение было настолько велико, что молодые люди, нако-
нец, поняли, что возгласы относятся к ним. Они обернулись, ища в толпе
человека, ответственного за такую дерзость, но никто не повторил окрика,
и они снова повернулись к сцене.
В это время отворилась дверь в ложу министра, и г-жа Данглар, ее дочь
и Люсьен Дебрэ заняли свои места.
- А вот и ваши знакомые, виконт, - сказал ШатоРено. - Что это вы
смотрите направо? Вас ищут.
Альбер обернулся и действительно встретился глазами с баронессой
Данглар, которая движением веера приветствовала его. Что касается маде-
муазель Эжени, то она едва соблаговолила опустить свои большие черные
глаза к креслам оркестра.
- Право, дорогой мой, - сказал Шато-Рено, - если не говорить о ме-
