едва можно было пролезть ползком. Пол в камере аббата был вымощен плита-
ми; подняв одну из них, в самом темном углу, он и начал трудную работу,
окончание которой видел Дантес.
Проникнув в камеру и став на ноги, Эдмон с любопытством стал огляды-
ваться по сторонам. С первого взгляда в этой камере не было ничего нео-
быкновенного.
- Так, - сказал аббат, - теперь только четверть первого, и у нас ос-
тается еще несколько часов.
Дантес посмотрел кругом, ища глазами часы, по которым аббат определял
время с такой точностью.
- Посмотрите, - сказал аббат, - на солнечный луч, проникающий в мое
окно, и на эти линии, вычерченные мною на стене. По этим линиям я опре-
деляю время вернее, чем если бы у меня были часы, потому что часы могут
испортиться, а солнце и земля всегда работают исправно.
Дантес ничего не понял из этого объяснения; видя, как солнце встает
из-за гор и опускается в Средиземное море, он всегда думал, что движется
солнце, а не земля. Незаметное для него двойное движение земного шара,
на котором он жил, казалось ему неправдоподобным; в каждом слове его со-
беседника ему чудились тайны науки, столь же волшебные, как те золотые и
алмазные копи, которые он видел еще мальчиком во время путешествия в Гу-
зерат и Голконду.
- Мне не терпится, - сказал он аббату, - увидеть ваши богатства.
Аббат подошел к очагу и с помощью долота, которое он не выпускал из
рук, вынул камень, некогда служивший подом и прикрывавший довольно прос-
торное углубление; в этом углублении и хранились все те вещи, о которых
он говорил Дантесу.
- Что же вам показать сперва? - спросил он.
- Покажите ваше сочинение о монархии в Италии.
Фариа вытащил из тайника четыре свитка, скатанные, как листы папиру-
са. Свитки состояли из холщовых полос шириной в четыре дюйма и длиной
дюймов в восемнадцать. Полосы были пронумерованы, и Дантес без труда
прочел несколько строк. Сочинение было написано на родном языке аббата,
то есть по-итальянски, а Дантес, уроженец Прованса, отлично понимал этот
язык.
- Видите, тут все; неделю тому назад я написал "конец" на шестьдесят
восьмой полосе. Две рубашки и все мои носовые платки ушли на это; если я
когда-нибудь выйду на свободу, если в Италии найдется типограф, который
отважится напечатать мою книгу, я прославлюсь.
- Да, - отвечал Дантес, - вижу. А теперь, прошу вас, покажите мне
перья, которыми написана эта книга.
- Вот, смотрите, - сказал Фариа.
И он показал Дантесу палочку шести дюймов в длину, толщиною в полдюй-
ма; к ней при помощи нитки был привязан рыбий хрящик, запачканный черни-
лами; он был заострен и расщеплен, как обыкновенное перо.
Дантес рассмотрел перо и стал искать глазами инструмент, которым оно
было так хорошо очинено.
- Вы ищите перочинный ножик? - сказал Фариа - Это моя гордость. Я
сделал и его, и этот большой нож из старого железного подсвечника.
Ножик резал, как бритва, а нож имел еще то преимущество, что мог слу-
жить и ножом и кинжалом.
Дантес рассматривал все эти вещи с таким же любопытством, с каким,
бывало, в марсельских лавках редкостей разглядывал орудия, сделанные ди-
карями и привезенные с южных островов капитанами дальнего плавания.
- Что же касается чернил, - сказал Фарда, - то вы знаете, из чего я
их делаю; я изготовляю их по мере надобности.
- Теперь я удивляюсь только одному, - сказал Дантес, - как вам хвати-
ло дней на всю эту работу.
- Я работал и по ночам, - сказал Фариа.
- По ночам? Что же вы, как кошка, видите ночью?
- Нет; но бог дал человеку ум, который возмещяет несовершенство
чувств; я создал себе освещение.
- Каким образом?
- От говядины, которую мне дают, я срезаю жир, растапливаю его и изв-
лекаю чистое сало; вот мой светильник.
И аббат показал Дантесу плошку, вроде тех, которыми освещают улицы в
торжественные дни.
- А огонь?
- Вот два кремня и трут, сделанный из лоскута рубашки.
- А спички?
- Я притворился, что у меня накожная болезнь, и попросил серы; мне ее
дали.
Дантес положил все вещи на стол и опустил голову, потрясенный
упорством и силою этого ума.
- Это еще не все, - сказал Фариа, - ибо не следует прятать все свои
сокровища в одно место. Закроем этот тайник.
Они вдвинули камень на прежнее место; аббат посыпал его пылью и рас-
тер ее ногою, чтобы не было заметно, что камень вынимали; потом подошел
к кровати и отодвинул ее.
За изголовьем было отверстие, почти герметически закрытое камнем; в
этом отверстии лежала веревочная лестница футов тридцати длиною. Дантес
испробовал ее; она могла выдержать любую тяжесть.
- Где вы достали веревку для этой превосходной лестницы? - спросил
Дантес.
- Во-первых, из моих рубашек, а потом из простынь, которые я раздер-
гивал в продолжение трех лет, пока сидел в Фенестреле. Когда меня пере-
вели сюда, я ухитрился захватить с собою заготовленный материал; здесь я
продолжал работу.
- И никто не замечал, что ваши простыни не подрублены?
- Я их зашивал.
- Чем?
- Вот этой иглой.
И аббат достал из-под лохмотьев своего платья длинную и острую рыбью
кость с продетой в нее ниткой.
- Дело в том, - продолжал Фариа, - что я сначала хотел выпилить ре-
шетку и бежать через окно, оно немного шире вашего, как вы видите; я бы
его еще расширил перед самым побегом; но я заметил, что оно выходит во
внутренний двор, и отказался от этого намерения. Однако я сохранил лест-
ницу на тот случай, если бы, как я вам уже говорил, представилась воз-
можность непредвиденного побега.
Но Дантес, рассматривая лестницу, думал совсем о другом. В голове его
мелькнула новая мысль. Быть может, этот человек, такой умный, изобрета-
тельный, ученый, разберется в его несчастье, которое для него самого
всегда было окутано тьмою.
- О чем вы думаете? - спросил аббат с улыбкой, принимая задумчивость
Дантеса за высшую степень восхищения.
- Во-первых, о том, какую огромную силу ума вы потратили, чтобы дойти
до цели. Что совершили бы вы на свободе!
- Может быть, ничего. Я растратил бы свой ум на мелочи. Только нес-
частье раскрывает тайные богатства человеческого ума; для того чтобы по-
рох дал взрыв, его надо сжать. Тюрьма сосредоточила все мои способности,
рассеянные в разных направлениях; они столкнулись на узком пространстве,
- а вы знаете, из столкновения тут рождается электричество, из электри-
чества молния, из молнии - свет.
- Нет, я ничего не знаю, - отвечал Дантес, подавленный своим неве-
жеством. - Некоторые ваши слова лишены для меня всякого смысла Какое
счастье быть таким ученым, как вы!
Аббат улыбнулся.
- Но вы еще о чем-то думали?
- Да.
- Об одном вы мне сказали, а второе? у - Второе вот что: вы мне расс-
казали свою жизнь, а моей но знаете.
- Ваша жизнь так еще коротка, что не может заключать в себе важных
событий.
- Она заключает огромное несчастье, - сказал Дантес, - несчастье, ко-
торого я ничем на заслужил. И я бы желал, чтобы никогда больше не бого-
хульствовать, убедиться в том, что в моем несчастье виноваты люди.
- Так вы считаете себя невиновным в том преступлении, которое вам
приписывают?
- Я невинен, клянусь жизнью тех, кто мне дороже всего на свете:
жизнью моего отца и Мерседес.
- Хорошо, - сказал аббат, закрывая тайник и подвигая кровать на преж-
нее место. - Расскажите мне вашу историю.
И Дантес рассказал то, что аббат назвал его историей; она ограничива-
лась путешествием в Индию и двумя-тремя поездками на Восток, рассказал
про свой последний рейс, про смерть капитана Леклера, поручение к марша-
лу, свидание с ним, его письмо к г-ну Нуартье, рассказал про возвращение
в Марсель, свидание с отцом, про свою любовь к Мерседес, про обручение,
арест, допрос, временное заключение в здании суда и, наконец, оконча-
тельное заточение в замке Иф. Больше он ничего не знал; не знал даже,
сколько времени находится в тюрьме.
Выслушав его рассказ, аббат глубоко задумался.
- В науке права, - сказал он, помолчав, - есть мудрая аксиома, о ко-
торой я вам уже говорил, кроме тех случаев, когда дурные мысли порождены
испорченной натурой, человек сторонится преступления Но цивилизация со-
общила нам искусственные потребности, пороки и желания, которые иногда
заглушают в нас доброе начало и приводят ко злу. Отсюда по пожиже: если
хочешь найти преступника, ищи того, кому совершенное преступление могло
принести пользу. Кому могло принести пользу ваше исчезновение.
- Да никому. Я так мало значил.
- Не отвечайте опрометчиво; в вашем ответе нет ни логики, ни филосо-
фии На свете все относительно, дорогой друг, начиная с короля, который
мешает своему преемнику, до канцеляриста, который мешает сверхштатному
писцу. Когда умирает король, его преемник наследует корону; когда умира-
ет канцелярист, писец наследует тысячу двести ливров жалованья. Эти ты-
сяча двести ливров - его цивильный лист; они ему так же необходимы, как
королю двенадцать миллионов Каждый человек сверху донизу общественной
лестницы образует вокруг себя мирок интересов, где есть свои вихри и
свои крючковатые атомы, как в мирах Декарта. Чем ближе к верхней ступе-
ни, тем эти миры больше. Это опрокинутая спираль, которая держится на
острие, благодаря эквилибристике вокруг точки равновесия Итак, вернемся
к вашему миру. Вас хотели назначить капитаном "Фараона"?
- Да.
- Вы хотели жениться на красивой девушке?
- Да.
- Нужно ли было кому-нибудь, чтобы вас не назначили капитаном "Фарао-
на". Нужно ли было кому-нибудь, чтобы вы не женились на Мерседес. Отве-
чайте сперва на первый вопрос: последовательность - ключ ко всем загад-
кам. Нужно ли было кому-нибудь, чтобы вас не назначили капитаном "Фарао-
на"?
- Никому, меня очень любили на корабле. Если бы матросам разрешили
выбрать начальника, то они, я уверен, выбрали бы меня. Только один чело-
век имел причину не жаловать меня: я поссорился с ним, предлагал ему ду-
эль, но он отказался.
- Ага! Как его звали?
- Данглар.
- Кем он был на корабле?
- Бухгалтером.
- Заняв место капитана, вы бы оставили его в прежней должности?
- Нет, если бы это от меня зависело; я заметил в его счетах кое-какие
неточности.
- Хорошо. Присутствовал ли кто-нибудь при вашем последнем разговоре с
капитаном Леклером?
- Нет; мы были одни.
- Мог ли кто-нибудь слышать ваш разговор?
- Да, дверь была отворена... и даже... постойте... да, да, Данглар
проходил мимо в ту самую минуту, когда капитан Леклер передавал мне па-
кет для маршала.
- Отлично, мы напали на след. Брали вы кого-нибудь с собой, когда
сошли на острове Эльба?
- Никого.
- Там вам вручили письмо?
- Да, маршал вручил.
- Что вы с ним сделали?
- Положил в бумажник.
- Так при вас был бумажник? Каким образом бумажник с официальным
письмом мог поместиться в кармане моряка.
- Вы правы, бумажник оставался у меня в каюте.
- Так, стало быть, вы только в своей каюте положили письмо в бумаж-
ник?
- Да.
- От Порто-Феррайо до корабля где было письмо?
- У меня в руках.
- Когда вы поднимались на "Фараон", любой мот видеть, что у вас в ру-
ках письмо?
- Да.
- И Данглар мог видеть?
- Да, и Данглар мог видеть.
- Теперь слушайте внимательно и напрягите свою память; помните ли вы,
как был написан донос?
- О, да; я прочел его три раза, и каждое слово врезалось в мою па-
мять.
- Повторите его мне.
Дантес задумался.
- Вот он, слово в слово:
"Приверженец престола и веры уведомляет господина королевского проку-
рора, что Эдмон Дантес, помощник капитана на корабле "Фараон", прибывшем
сегодня из Смирны с заходом в Неаполь и Порто-Феррайо, имел от Мюрата
письмо к узурпатору, а от узурпатора письмо к бонапартистскому комитету
в Париже. В случае его ареста письмо будет найдено при нем или у его от-
