четливо и без всяких предисловий произнес королевский прокурор.
Госпожа де Вильфор вся затрепетала, точно жаворонок, над которым кор-
шун суживает свои смертоносные круги.
Хриплый, надтреснутый звук - не крик и не вздох - вырвался из груди
побледневшей до синевы г-жи де Вильфор.
- Я... я вас не понимаю, - тихо сказала она.
Она хотела встать, но силы изменили ей, и она снова упала на подушки
оттоманки.
- Я вас спрашиваю, - продолжал Вильфор спокойным голосом, - где вы
прячете яд, которым вы отравили моего тестя маркиза де Сен-Меран, мою
тещу, Барруа и мою дочь Валентину.
- Что вы говорите, сударь? - воскликнула г-жа де Вильфор, ломая руки.
- Ваше дело не спрашивать, но отвечать.
- Мужу или судье? - пролепетала г-жа де Вильфор.
- Судье, сударыня!
Страшное зрелище являла эта женщина, смертельно бледная, трепещущая,
с отчаянием во взоре.
- О сударь... - прошептала она.
И это было все.
- Вы мне не отвечаете, сударыня! - воскликнул грозный обличитель. По-
том он добавил, с улыбкой, еще более ужасной, чем его гнев: - Правда, вы
и не отпираетесь!
Она сделала движение.
- Да вы и не могли бы отрицать свою вину, - добавил Вильфор, прости-
рая к ней руку, - вы совершили все эти преступления с беспримерным ко-
варством, которое, однако, могло обмануть только пристрастных к вам лю-
дей. Начиная со смерти маркизы де Сен-Меран я уже знал, что в моем доме
есть отравитель; д'Авриньи предупредил меня об этом; после смерти Бар-
руа, да простит меня бог, мои подозрения пали на ангела! Даже когда нет
явного преступления, подозрение всегда тлеет в моей душе; но после смер-
ти Валентины у меня уже не оставалось сомнений, сударыня, и не только у
меня, но и у других; таким образом, ваше преступление, известное теперь
двоим, подозреваемое многими, станет гласным; и, как я вам уже сказал,
сударыня, с вами говорит теперь не муж, а судья!
Госпожа де Вильфор закрыла лицо руками.
- Не верьте внешним признакам, умоляю вас, - прошептала она.
- Неужели вы так малодушны? - воскликнул с презрением Вильфор. -
Правда, я всегда замечал, что отравители малодушны. Ведь у вас хватило
мужества видеть, как умирали два старика и невинная девушка, отравленные
вами?
- Сударь!
- Неужели вы так малодушны? - продолжал Вильфор с возрастающим жаром.
- Ведь вы считали минуты четырех агоний, вы осуществили ваш адский замы-
сел, вы готовили ваше гнусное зелье с таким изумительным искусством и
уверенностью! Вы все так прекрасно рассчитали, как же вы забыли о том,
куда вас может привести разоблачение ваших преступлений? Этого не может
быть; вы, наверно, приберегли самый сладостный, самый быстрый и самый
верный яд, чтобы избегнуть заслуженной кары... Вы это сделали, я наде-
юсь?
Госпожа де Вильфор заломила руки и упала на колени.
- Я вижу, вы сознаетесь, - сказал он, - но признание, сделанное
судьям, признание, сделанное в последний миг, когда отрицать уже невоз-
можно, - такое признание ни в какой мере не может смягчить кару.
- Кара? - воскликнула г-жа де Вильфор. - Вы уже второй раз произноси-
те это слово!
- Конечно. Уж не потому ли, что вы четырежды виновны, думали вы избе-
жать ее? Уж не потому ли, что вы жена того, кто требует этой кары, дума-
ли вы, что она минует вас? Нет, сударыня! Отравительницу, кто бы она ни
была, ждет эшафот, если только, повторяю, отравительница не позаботилась
приберечь для себя несколько капель самого верного яда.
Госпожа де Вильфор дико вскрикнула, и безобразный, всепоглощающий
ужас исказил ее черты.
- Не бойтесь, я не требую, чтобы вы взошли на эшафот, - сказал коро-
левский прокурор, - я не хочу вашего позора, он был бы и моим позором;
напротив, вы должны были понять из моих слов, что вы не можете умереть
на эшафоте.
- Нет, я не поняла; что вы хотите сказать? - еле слышно пролепетала
несчастная.
- Я хочу сказать, что жена королевского прокурора не захочет запят-
нать своей низостью безупречное имя и не обесчестит своего мужа и сына.
- Нет, о нет!
- Этим вы совершите доброе дело, сударыня, и я благодарен вам.
- Благодарны? За что?
- За то, что вы сейчас сказали.
- Что я сказала? Я не знаю, не помню, боже мой!
И она вскочила, страшная, растрепанная, о пеной на губах.
- Вы мне не ответили на вопрос, который я вам задал, когда вошел сю-
да: где яд, которым вы обычно пользуетесь.
Госпожа де Вильфор судорожно стиснула руки.
- Нет, нет, - вы этого не хотите! - вырвался из ее груди вопль.
- Я не хочу только одного, сударыня, - чтобы вы погибли на эшафоте,
слышите? - отвечал Вильфор.
- Сжальтесь!
- Я хочу, чтобы правосудие свершилось. Мой долг на земле - карать, -
добавил он со сверкающим взглядом. - Всякой другой женщине, будь она да-
же королева, я послал бы палача; но к вам я буду милосерден. Вам я гово-
рю: сударыня, ведь вы приберегли несколько капель вашего самого нежного,
самого быстрого и самого верного яда?
- Пощадите, оставьте мне жизнь!
- Она все-таки была малодушна! - сказал Вильфор.
- Вспомните, я ваша жена!
- Вы отравительница!
- Во имя неба!..
- Нет.
- Ради вашей былой любви ко мне!
- Нет, нет!
- Ради нашего ребенка! Ради ребенка, оставьте мне жизнь.
- Нет, нет, нет; если я вам оставлю жизнь, вы, быть может, когда-ни-
будь убьете и его.
- Я? Я убью моего сына? - вскрикнула эта безумная мать, бросаясь к
Вильфору. - Убить моего Эдуарда!.. Хаха-ха!
И дикий, демонический хохот, хохот помешанной, огласил комнату и
оборвался хриплым стоном.
Госпожа де Вильфор упала на колени.
Вильфор подошел к ней.
- Помните, сударыня, - сказал он, - что, если к моему возвращению
правосудие не свершится, я сам вас изобличу и сам арестую.
Она слушала, задыхаясь, сраженная, уничтоженная; казалось, одни глаза
еще жили на этом лице.
- Вы поняли? - сказал Вильфор. - Я иду в залу суда требовать смертной
казни для убийцы... Если, возвратясь, я застану вас живой, вы проведете
эту ночь в Консьержери.
Госпожа де Вильфор глубоко вздохнула и без сил опустилась на ковер.
В королевском прокуроре, казалось, шевельнулась жалость, его взгляд
смягчился, и, слегка наклонив голову, он медленно произнес:
- Прощайте, сударыня!
Это слово, как нож гильотины, обрушилось на г-жу де Вильфор.
Она потеряла сознание.
Королевский прокурор вышел и, притворив дверь, дважды повернул ключ в
замке.
XII. СЕССИЯ
Дело Бенедетто, как его называли в судебном мире и в светском общест-
ве, вызвало огромную сенсацию. Завсегдатай Кафе-де-Пари, Гентского
бульвара и Булонского леса, мнимый Кавальканти за те два-три месяца, что
он жил в Париже и блистал в свете, завел множество знакомств.
Газеты сообщали немало подробностей о его парижской жизни и о его
жизни на каторге; все это возбуждало живейшее любопытство, особенно сре-
ди тех, кто лично знал князя Андреа Кавальканти; все они были готовы
пойти на все, лишь бы увидеть на скамье подсудимых господина Бенедетто,
убийцу своего товарища по каторге.
Для многих Бенедетто был если не жертвой правосудия, то во всяком
случае жертвой судебной ошибки; г-на Кавальканти-отца знали в Париже, и
все были уверены, что он появится и выручит из беды своего славного отп-
рыска. На многих, никогда не слыхавших о пресловутой венгерке, в которой
он предстал перед графом МонтеКристо, произвели немалое впечатление ве-
личавая внешность, рыцарский облик и светское обращение старого патри-
ция, который, надо сознаться, в самом деле имел вид истого вельможи, по-
ка он молчал и не вдавался в арифметические вычисления.
Что касается самого подсудимого, то многие помнили его таким любез-
ным, красивым и щедрым, что они предпочитали видеть во всем случившемся
козни какого-нибудь врага, как это иной раз и случается в мире, где бо-
гатство дает власть творить добро и зло и наделяет людей поистине неслы-
ханным могуществом.
Итак, все стремились попасть на заседание суда: одни - чтобы насла-
диться зрелищем, другие - чтобы потолковать о нем. С семи часов утра у
дверей собралась толпа, и за час до начала заседания зала суда была уже
переполнена избранной публикой.
В дни громких процессов, до выхода судей, а нередко даже и после это-
го, зала суда весьма напоминает гостиную, где сошлись знакомые, которые
то подходят друг к другу, если не боятся, что займут их место, то обме-
ниваются знаками, если их разделяет слишком много зрителей, адвокатов и
жандармов.
Стоял один из тех чудесных осенних дней, которые вознаграждают нас за
дождливое и слишком короткое лето; тучи, которые утром заслоняли солнце,
рассеялись, как по волшебству, и теплые лучи озаряли один из последних,
один из самых ясных дней сентября.
Бошан - король прессы, для которого всюду готов престол, - лорнировал
публику. Он заметил Шато-Рено и Дебрэ, которые только что заручились
расположением полицейского и убедили его стать позади них, вместо того
чтобы заслонять их, как он был вправе сделать. Достойный блюститель по-
рядка чутьем угадал секретаря министра и миллионера; он выказал по отно-
шению к своим знатным соседям большую предупредительность и даже разре-
шил им пойти поболтать с Бошаном, обещая посторожить их места.
- И вы пришли повидаться с нашим другом? - сказал Бошан.
- Ну как же! - отвечал Дебрэ. - Наш милейший князь! Черт возьми, вот
они какие, итальянские князья!
- Человек, чьей генеалогией занимался сам Данте, чей род восходит к
"Божественной комедии"!
- Висельная аристократия, - флегматично заметил Шато-Рено.
- Вы думаете, он будет осужден? - спросил Дебрэ Бошана.
- Мне кажется, это у вас надо спросить, - отвечал журналист, - вам
лучше знать, какое настроение у суда; видели вы председателя на послед-
нем приеме министра?
- Видел.
- Что же он вам сказал?
- Вы удивитесь.
- Так говорите скорее; я так давно не удивлялся.
- Он мне сказал, что Бенедетто, которого считают чудом ловкости, ти-
таном коварства, просто-напросто мелкий жулик, весьма недалекий и совер-
шенно недостойный тех исследований, которые после его смерти будут про-
изведены над его френологическими шишками.
- А он довольно сносно разыгрывал князя, - заметил Бошан.
- Только на ваш взгляд, Бошан, потому что вы ненавидите бедных князей
и всегда радуетесь, когда они плохо ведут себя; но меня не проведешь: я,
как ищейка от геральдики, издали чую настоящего аристократа.
- Так вы никогда не верили в его княжеский титул?
- В его княжеский титул? Верил... Но в его княжеское достоинство -
никогда.
- Недурно сказано, - заметил Бошан, - но уверяю вас, что для всякого
другого он вполне мог сойти за князя... Я его встречал в гостиных у ми-
нистров.
- Много ваши министры понимают в князьях! - сказал Шато-Рено.
- Коротко и метко, - засмеялся Бошан. - Разрешите мне вставить это в
мой отчет?
- Сделайте одолжение, дорогой Бошан, - отвечал Шато-Рено, - я вам ус-
тупаю мое изречение по своей цене.
- Но если я говорил с председателем, - сказал Дебрэ Бошану, - то вы
должны были говорить с королевским прокурором?
- Это было невозможно; вот уже неделя, как Вильфор скрывается от
всех; да это и понятно после целой цепи странных семейных несчастий, за-
вершившихся столь же странной смертью его дочери...
- Странной смертью? Что вы хотите сказать, Бошан?
- Вы, конечно, разыгрываете неведение под тем предлогом, что все это
касается судебной аристократии, - сказал Бошан, вставляя в глаз монокль
и стараясь удержать его.
- Дорогой мой, - заметил Шато-Рено, - разрешите сказать вам, что в
искусстве носить монокль вам далеко до Дебрэ. Дебрэ, покажите Бошану,
как это делается.
- Ну, конечно, я не ошибся, - сказал Бошан.
- А что?
- Это она.
- Кто, она?
- А говорили, что она уехала.
