висках вздулись, череп готов был разорваться под напором клокочущих мыс-
лей, и море пламени затопило мозг.
Это оцепенение длилось несколько минут, и, наконец, непроглядный мрак
безумия поглотил Вильфора.
Он вскрикнул, дико захохотал и бросился вниз по лестнице.
Четверть часа спустя дверь комнаты Валентины отворилась, и на пороге
появился граф МонтеКристо.
Он был бледен, взор его померк, грудь тяжело дышала; черты его всегда
спокойного благородного лица были искажены страданием.
Он держал в руках ребенка, которого уже ничто не могло вернуть к жиз-
ни.
Монте-Кристо стал на одно колено, благоговейно опустил ребенка на ко-
вер подле матери и положил его голову к ней на грудь.
Потом он встал, вышел из комнаты и, встретив на лестнице одного из
слуг, спросил:
- Где господин Вильфор?
Слуга молча указал рукой на сад.
Монте-Кристо спустился с крыльца, пошел в указанном направлении и
среди столпившихся слуг увидел Вильфора, который, с заступом в руках,
ожесточенно рыл землю.
- Нет, не здесь, - говорил он, - нет, не здесь.
И рыл дальше.
Монте-Кристо подошел к нему и едва слышно, почти смиренно произнес:
- Вы потеряли сына, сударь, но у вас осталась...
Вильфор, не слушая, перебил его.
- Я его найду, - сказал он, - не говорите мне, что его здесь нет, я
его найду, хоть бы мне пришлось искать его до Страшного суда.
Монте-Кристо отшатнулся.
- Он сошел с ума! - сказал он.
И, словно страшась, что на него обрушатся стены этого проклятого до-
ма, он выбежал на улицу, впервые усомнившись - имел ли он право посту-
пить так, как поступил.
- Довольно, довольно, - сказал он, - пощадим последнего!
Придя домой, Монте-Кристо застал у себя Морреля; он бродил по комна-
там, как безмолвный призрак, который ждет назначенного ему богом часа,
чтобы вернуться в свою могилу.
- Приготовьтесь, Максимилиан, - сказал ему с улыбкой Монте-Кристо, -
завтра мы покидаем Париж.
- Разве вам здесь больше нечего делать? - спросил Моррель.
- Нечего, - отвечал Монте-Кристо, - боюсь, что я и так сделал слишком
много.
XV. ОТЪЕЗД
События последних недель взволновали весь Париж. Эмманюель и его же-
на, сидя в маленькой гостиной на улице Меле, обсуждали их с вполне по-
нятным недоумением; они чувствовали какую-то связь между тремя внезапны-
ми и непредвиденными катастрофами, поразившими Морсера, Данглара и
Вильфора.
Максимилиан, который пришел их навестить, слушал их или, вернее, при-
сутствовал при их беседе, погруженный в ставшее для него привычным рав-
нодушие.
- Право, Эмманюель, - говорила Жюли, - кажется, будто эти люди, еще
вчера такие богатые, такие счастливые, строя свое богатство и свое
счастье, забыли заплатить дань злому року; и вот, совсем как в сказке
Перро, вдруг явилась злая фея, которую не пригласили на свадьбу или па
крестины, чтобы отомстить за эту забывчивость.
- Какой разгром! - говорил Эмманюель, думая о Морсере и Дангларе.
- Какое горе! - говорила Жюли, думая о Валентине, которую женское
чутье не позволяло ей назвать вслух в присутствии брата.
- Если их покарал бог, - говорил Эмманюель, - значит, он - высшее ми-
лосердие - не нашел в прошлом этих людей ничего, что заслуживало бы
смягчения кары; значит, эти люди были прокляты.
- Ты судишь слишком смело, Эмманюель, - сказала Жюли. - Если бы в ту
минуту, когда мой отец уже держал в руке пистолет, кто-нибудь сказал,
как ты сейчас: "Этот человек заслужил свою участь", - разве он не ошибся
бы?
- Да, по бог не допустил, чтобы наш отец погиб, как не допустил, что-
бы Авраам принес в жертву своего сына; как и патриарху, он послал нам
ангела, который остановил смерть на полпути.
Едва он успел произнести эти слова, как раздался звон колокольчика.
Это привратник давал знать о посетителе.
Почти тотчас же отворилась дверь, и на пороге появился граф Мон-
те-Кристо.
Жюли и Эмманюель встретили его радостными возгласами.
Максимилиан поднял голову и снова опустил ее.
- Максимилиан, - сказал граф, делая вид, что не замечает его холод-
ности, - я приехал за вами.
- За мной? - переспросил Моррель, как бы очнувшись от сна.
- Да, - сказал Монте-Кристо, - ведь решено, что вы едете со мной, и я
предупредил вас еще вчера, чтобы вы были готовы.
- Я готов, - сказал Максимилиан, - я зашел проститься с ними.
- А куда вы едете, граф? - спросила Жюли.
- Сначала в Марсель, сударыня.
- В Марсель? - повторила Жюли.
- Да, и я похищаю вашего брата.
- Граф, верните его нам исцеленным, - сказала Жюли.
Моррель отвернулся, чтобы скрыть краску, залившую его лицо.
- А вы заметили, что он болен? - спросил граф.
- Да, и я боюсь, не скучно ли ему с нами.
- Я постараюсь его развлечь, - сказал граф.
- Я к вашим услугам, сударь, - сказал Максимилиан. - Прощайте, доро-
гие мои; прощай, Эмманюель; прощай, Жюли!
- Как, ты уже прощаешься? - воскликнула Жюли. - Разве вы сейчас еде-
те? а вещи? а паспорта?
- Всегда легче расстаться сразу, - сказал Монте-Кристо, - я уверен,
что Максимилиан обо всем уже позаботился, как я его просил.
- Паспорт у меня есть, и вещи мои уложены, - сказал Моррель беззвуч-
но, спокойным голосом.
- Отлично, - сказал, улыбаясь, Монте-Кристо, - вот что значит военная
точность.
- И вы нас так и покинете? - сказала Жюли. - Уже сейчас? Вы мне пода-
рите нам ни дня, ни даже часа?
- Мой экипаж у ворот, сударыня; через пять дней я должен быть в Риме.
- Но разве Максимилиан едет в Рим? - спросил Эмманюель.
- Я еду туда, куда графу угодно будет меня везти, - сказал с грустной
улыбкой Максимилиан. - Я принадлежу ему еще на месяц.
- Почему он это говорит с такой горечью, граф?
- Ваш брат едет со мной, - мягко сказал граф, - поэтому не тре-
вожьтесь за него.
- Прощай, сестра! - повторил Максимилиан. - Прощай, Эмманюель!
- У меня сердце разрывается, когда я вижу, какой он стал безразличный
ко всему, - сказала Жюли. - Ты чтото от нас скрываешь, Максимилиан!
- Вот увидите, - сказал Монте-Кристо, - он вернется к вам веселый,
смеющийся и радостный.
Максимилиан бросил на Монте-Кристо почти презрительный, почти гневный
взгляд.
- Едем! - сказал граф.
- Но раньше, чем вы уедете, граф, - сказала Жюли, я хочу высказать
вам все то, что прошлый раз...
- Сударыня, - возразил граф, беря ее руки в свои, - все, что вы мне
скажете, будет меньше того, что я могу прочесть в ваших глазах, меньше
того, что вам говорит ваше сердце и что мое сердце слышит. Мне бы следо-
вало поступить, как благодетелю из романа, и уехать, не повидавшись с
вами; но такая добродетель выше моих сил, потому что я человек слабый и
тщеславный; я радуюсь, когда встречаю нежный, растроганный взор моих
ближних. Теперь я уезжаю, и я даже настолько себялюбив, что говорю вам:
не забывайте меня, друзья мои, - ибо, вероятно, мы с вами больше никогда
не увидимся.
- Никогда больше не увидимся! - воскликнул Эмманюель, между тем как
крупные слезы покатились по щекам Жюли. - Никогда больше не увидим вас!
Так вы не человек, а божество, которое спустилось на землю, чтобы сотво-
рить добро, а теперь возвращается на небо?
- Не говорите этого, - поспешно возразил Монте-Кристо, - никогда не
говорите, друзья мои; боги не совершают зла, боги останавливаются там,
где хотят остановиться; случай не властен над ними, напротив, они сами
повелевают случаем. Нет, Эмманюель, я человек, и ваше восхищение столь
же кощунственно, сколь не заслужено мною.
И граф, с сожалением покидая этот мирный дом, где обитало счастье,
прильнул губами к руке Жюли, бросившейся в его объятья, и протянул дру-
гую руку Эмманюелю; потом кивнул Максимилиану, все такому же безучастно-
му и удрученному.
- Верните моему брату радость! - шепнула Жюли на ухо графу.
Монте-Кристо пожал ей руку, как одиннадцать лет тому назад, на лест-
нице, ведущей в кабинет арматора Морреля.
- Вы по-прежнему верите Синдбаду-Мореходу? - спросил он ее, улыбаясь.
- Да.
- В таком случае, ни о чем не печальтесь, уповайте на бога.
Как мы уже сказали, у ворот ждала почтовая карета, четверка резвых
лошадей, встряхивая гривами, нетерпеливо била копытами о землю.
У крыльца ждал Али, задыхающийся, весь в поту, словно после долгого
бега.
- Ну, что, - спросил его по-арабски граф, - был ты у старика?
Али кивнул головой.
- И ты развернул перед ним письмо, как я тебе велел?
Невольник снова склонил голову.
- И что же он сказал или, вернее, что же он сделал?
Али повернулся к свету, чтобы его господин мог его лучше видеть, и,
старательно и искусно подражая мимике старика, закрыл глаза, как это де-
лал Нуартье, когда хотел сказать: да.
- Отлично, он согласен, - сказал Монте-Кристо, - едем!
Едва он произнес это слово, лошади рванулись, и изпод копыт брызнул
целый дождь искр.
Максимилиан молча забился в угол.
Прошло полчаса; вдруг карета остановилась: граф дернул за шелковый
шнурок, привязанный к пальцу Али.
Нубиец соскочил с козел, отворил дверцу, и граф вышел.
Ночь сверкала звездами. Монте-Кристо стоял на вершине холма Вильжюиф,
на плоской возвышенности, откуда виден весь Париж, похожий на темное мо-
ре, в котором, как фосфоресцирующие волны, переливаются миллионы огней;
да, волны, по более бурные, неистовые, изменчивые, более яростные и алч-
ные, чем волны разгневанного океана, не ведающие покоя, вечно сталкиваю-
щиеся, вечно вспененные, вечно губительные!..
По знаку графа экипаж отъехал на несколько шагов, и он остался один.
Скрестив руки, Монте-Кристо долго смотрел на это горнило, где накаля-
ются, плавятся и отливаются все мысли, которые, устремляясь из этой кло-
кочущей бездны, волнуют мир. Потом, насытив свой властный взор зрелищем
этого Вавилона, который очаровывает и благочестивых мечтателей и насмеш-
ливых материалистов, он склонил голову и молитвенно сложил руки.
- Великий город, - прошептал он, - еще и полгода не прошло, как я
ступил на твою землю. Я верю, что божья воля привела меня сюда, и я по-
кидаю тебя торжествующий; тайну моего пребывания в твоих стенах я дове-
рил богу, и он единый читал в моем сердце: он единый знает, что я ухожу
без ненависти и без гордыни, но не без сожалений; он единый знает, что я
не ради себя и не ради суетных целей пользовался дарованным мне могу-
ществом. Великий город, в твоем трепещущем лоне обрел я то, чего искал;
как терпеливый рудокоп, я изрыл твои недра, чтобы извлечь из них зло;
теперь мое дело сделано: назначение мое исполнено; теперь ты уже не мо-
жешь дать мне ни радости, ни горя. Прощай, Париж, прощай!
Он еще раз, подобный гению ночи, окинул взором обширную равнину; за-
тем, проведя рукой по лбу, сел в карету, дверца за ним захлопнулась, и
карета исчезла по ту сторону холма в вихре пыли и стуке колес.
Они проехали два лье, не обменявшись ни единым словом. Моррель был
погружен в свои думы; Монте-Кристо долго смотрел на него.
- Моррель, - спросил он наконец, - вы не раскаиваетесь, что поехали
со мной?
- Нет, граф; но расстаться с Парижем...
- Если бы я думал, что счастье ждет вас в Париже, я бы не увез вас
оттуда.
- В Париже покоится Валентина, и расстаться с Парижем значит вторично
потерять со.
- Максимилиан, - сказал граф, - друзья, которых мы лишились, покоятся
не в земле, но в пашем сердце, так хочет бог, дабы они всегда были с на-
ми. У меня есть два друга, которые всегда со мной; одному я обязан
жизнью, другому - разумом. Их дух живет в моем сердце. Когда меня, одо-
левают сомнения, я советуюсь с этими друзьями, и если мне удалось сде-
лать немного добра, то лишь благодаря их советам. Прислушайтесь к голосу
вашего сердца, Моррель, и спросите его, хорошо ли, что вы так непривет-
ливы со мной.
- Друг мой, - сказал Максимилиан, - голос моего сердца полон скорби и
