телью, - она, несчастная, слабая женщина, беззащитная перед лицом этой
неограниченной, высшей власти, быть может, в эту самую минуту готовилась
умереть!
Уже час прошел с тех пор, как он вынес ей приговор; и в эту минуту
она, должно быть, вспоминала все свои преступления, молила бога о поща-
де, писала письмо, униженно умоляя своего безупречного судью о прощении,
которое она покупала ценою жизни.
Вильфор глухо застонал от бешенства и боли и заметался на атласных
подушках кареты.
- Эта женщина стала преступницей только потому, что прикоснулась ко
мне! - воскликнул он. - Я - само преступление! И она заразилась им, как
заражаются тифом, холерой, чумой!.. И я караю ее!.. Я осмелился ей ска-
зать: раскайся и умри... я! Нет, нет, она будет жить... она пойдет со
мной... Мы скроемся, мы покинем Францию, мы будем скитаться по земле,
пока она будет носить нас. Я говорил ей об эшафоте!.. Великий боже! Как
я смел произнести это слово! Ведь меня тоже ждет эшафот!.. Мы скроем-
ся... Да, я покаюсь ей во всем; каждый день я буду смиренно повторять
ей, что я такой же преступник... Союз тигра и змеи! О жена, достойная
своего мужа!.. Она должна жить, ее злодеяние должно померкнуть перед мо-
им!
И Вильфор порывисто опустил переднее стекло кареты.
- Скорей, скорей! - крикнул он таким голосом, что кучер привскочил на
козлах.
Испуганные лошади вихрем помчались к дому.
- Да, да, - твердил Вильфор, - эта женщина должна жить, она должна
раскаяться и воспитать моего сына, моего несчастного мальчика. Он один
вместе с этим словно железным стариком пережил гибель моей семьи! Она
любила сына; ради него она пошла на преступление. Никогда не следует те-
рять веру в сердце женщины, любящей своего ребенка; она раскается, никто
не узнает, что она преступница. Все злодеяния, совершенные в моем доме и
о которых уже шепчутся в свете, со временем забудутся, а если и найдутся
недоброжелатели, которые о них вспомнят, я возьму вину на себя. Одним,
двумя, тремя больше - не все ли равно! Моя жена возьмет все наше золото,
а главное - сына, и бежит прочь от этой бездны, куда, кажется, вместе со
мною готов низринуться весь мир. Она будет жить, она еще будет счастли-
ва, ибо вся ее любовь принадлежит сыну, а сын останется с ней. Я совершу
доброе дело; от этого душе станет легче.
И королевский прокурор вздохнул свободнее.
Карета остановилась во дворе его дома.
Вильфор спрыгнул с подножки на ступени крыльца; он видел, что слуги
удивлены его быстрым возвращением. Ничего другого он на их лицах не про-
чел; никто не заговорил с ним; перед ним, как всегда, расступились, и
только.
Он прошел мимо комнаты Нуартье и сквозь полуотворенную дверь заметил
две неясные тени, но не задумался над тем, кто посетитель его отца; тре-
вога подгоняла его.
"Здесь все как было", - подумал он, поднимаясь по маленькой лестнице,
которая вела к комнатам его жены и пустой комнате Валентины.
Он запер за собой дверь на площадку.
- Пусть никто не входит сюда, - сказал он, - я должен говорить с ней
без помехи, повиниться перед ней, сказать ей все...
Он подошел к двери, взялся за хрустальную ручку; дверь подалась.
- Не заперта! - прошептал он. - Это хороший знак!
И он вошел в маленькую гостиную, где по вечерам стелили постель для
Эдуарда; хотя мальчик и учился в пансионе, он каждый вечер возвращался
домой; мать ни за что не хотела разлучаться с ним.
Вильфор окинул взглядом комнату.
- Никого, - сказал он, - она у себя в спальне.
Он бросился к двери.
Но эта дверь была заперта.
Он остановился, весь дрожа.
- Элоиза! - крикнул он.
Ему послышалось, что кто-то двинул стулом.
- Элоиза! - повторил он.
- Кто там? - спросил голос его жены.
Ему показалось, что этот голос звучал слабее обычного.
- Откройте, откройте, - крикнул Вильфор, - это я!
Но, несмотря на повелительный и вместе тревожный тон этого приказа-
ния, никто не открыл.
Вильфор вышиб дверь ногой.
На пороге будуара стояла г-жа де Вильфор с бледным, искаженным лицом
и смотрела на мужа пугающе неподвижным взглядом.
- Элоиза! - воскликнул он. - Что с вами? Говорите!
Она протянула к нему бескровную, цепенеющую руку.
- Все исполнено, сударь, - сказала она с глухим хрипом, который слов-
но разрывал ей гортань. - Чего вы еще хотите?
И она, как подкошенная, упала на ковер.
Вильфор подбежал к ней, схватил ее за руку. Рука эта судорожно сжима-
ла хрустальный флакон с золотой пробкой.
Госпожа де Вильфор была мертва.
Вильфор, обезумев от ужаса, попятился к двери, не отрывая глаз от
трупа.
- Эдуард! - вскричал он вдруг. - Где мой сын? - И он бросился из ком-
наты с воплем:- Эдуард, Эдуард!
Этот крик был так страшен, что со всех сторон сбежались слуги.
- Мой сын! Где мой сын? - спросил Вильфор. - Уведите его, чтобы он не
видел...
- Господина Эдуарда нет внизу, сударь, - ответил камердинер.
- Он, должно быть, в саду, бегите за ним!
- Нет, сударь; госпожа де Вильфор полчаса тому назад позвала его к
себе; господин Эдуард пошел к ней и с тех пор не выходи я.
Ледяной пот выступил на лбу Вильфора, ноги его подкосились, мысли
закружились в мозгу, как расшатанные колесики испорченных часов.
- Прошел к ней! - прошептал он. - К ней!
И он медленно побрел обратно, вытирая одной рукой лоб, а другой дер-
жась за стену.
Он должен войти в эту комнату и снова увидеть тело несчастной.
Он должен позвать Эдуарда, разбудить эхо этой комнаты, превращенной в
гроб; заговорить здесь - значило осквернить безмолвие могилы.
Вильфор почувствовал, что язык не повинуется ему.
- Эдуард! Эдуард! - пролепетал он.
Никакого ответа; где же мальчик, который, как сказали слуги, прошел к
матери и не вышел от нее?
Вильфор сделал еще шаг вперед.
Труп г-жи де Вильфор лежал перед дверью в будуар, где только и мог
быть сын; труп словно сторожил порог, в открытых, остановившихся глазах,
на мертвых губах застыла загадочная усмешка.
За приподнятой портьерой виднелась ножка рояля и угол дивана, обитого
голубым атласом.
Вильфор сделал еще несколько шагов вперед и на диване увидел своего
сына.
Ребенок, вероятно, заснул.
Несчастного охватила невыразимая радость; луч света озарил ад, где он
корчился в нестерпимой муке.
Он перешагнет через труп, войдет в комнату, возьмет ребенка на руки и
бежит с ним, далеко, далеко.
Это был уже не прежний Вильфор, который в своем утонченном лицемерии
являл образец цивилизованного человека; это был смертельно раненный
тигр, который ломает зубы, в последний раз сжимая страшную пасть.
Он боялся уже не предрассудков, а призраков. Он отступил на шаг и пе-
репрыгнул через труп, словно это был пылающий костер.
Он схватил сына на руки, прижал к груди, тряс его, звал по имени;
мальчик не отвечал. Вильфор прильнул жадными губами к его лицу, лицо бы-
ло холодное и мертвенно-бледное; он ощупал окоченевшее тело ребенка,
приложил руку к его сердцу: сердце не билось.
Ребенок был мертв.
Вчетверо сложенная бумажка упала на ковер.
Вильфор, как громом пораженный, опустился на колени; ребенок выс-
кользнул из его безжизненных рук и покатился к матери.
Вильфор поднял листок, узнал руку своей жены и жадно пробежал его.
Вот что он прочел:
"Вы знаете, что я была хорошей матерью: ради своего сына я стала
преступницей.
Хорошая мать не расстается со своим сыном!"
Вильфор не верил своим глазам, Вильфор не верил своему рассудку. Он
подполз к телу Эдуарда и еще раз осмотрел его с тем вниманием, с каким
львица разглядывает своего мертвого львенка.
Из его груди вырвался душераздирающий крик.
- Бог! - простонал он. - Опять бог!
Вид обеих жертв ужасал его, он чувствовал, что задыхается в одино-
честве, в этой пустоте, заполненной двумя трупами.
Еще недавно его поддерживала ярость, этот великий дар сильных людей,
его поддерживало отчаяние, последняя доблесть погибающих, побуждавшая
Титанов брать приступом небо, Аякса - грозить кулаками богам.
Голова Вильфора склонилась под непосильным бременем; он поднялся с
колен, провел дрожащей рукой по слипшимся от пота волосам; он, никогда
не знавший жалости, в изнеможении побрел к своему престарелому отцу,
чтобы хоть кому-то поведать свое горе, перед кем-то излить свою муку.
Он спустился по знакомой нам лестнице и вошел к Нуартье.
Когда Вильфор вошел, Нуартье со всем вниманием и дружелюбием, какое
только мог выразить его взгляд, слушал аббата Бузони, спокойного и хлад-
нокровного, как всегда.
Вильфор, увидав аббата, поднес руку ко лбу. Прошлое нахлынуло на не-
го, словно грозная волна, которая вздымает больше пены, чем другие.
Он вспомнил, как он был у аббата через два дня после обеда в Отейле и
как аббат явился к нему в день смерти Валентины.
- Вы здесь, сударь! - сказал он. - Вы всегда приходите вместе со
смертью?
Бузони выпрямился, увидав искаженное лицо Вильфора, его исступленный
взгляд, он понял, что скандал в зале суда уже разразился; о дальнейшем
он не знал.
- Я приходил молиться у тела вашей дочери, - отвечал Бузони.
- А сегодня зачем вы пришли?
- Я пришел сказать вам, что вы заплатили мне свой долг сполна. Отныне
я буду молить бога, чтобы он удовольствовался этим, как и я.
- Боже мой, - воскликнул Вильфор, отступая на шаг, - этот голос... вы
не аббат Бузони!
- Нет.
Аббат сорвал с себя парик с тонзурой, тряхнул головой, и длинные чер-
ные волосы рассыпались по плечам, обрамляя его мужественное лицо.
- Граф Монте-Кристо! - воскликнул ошеломленный Вильфор.
- И даже не он, господин королевский прокурор, вспомните, поройтесь в
своей памяти.
- Этот голос! Где я его слышал?
- Вы его слышали в Марселе, двадцать три года тому назад, в день ва-
шего обручения с Рене де Сен-Меран. Поищите в своих папках с делами.
- Вы не Бузони? Вы не Монте-Кристо? Боже мой, так это вы мой враг -
тайный, неумолимый, смертельный! Я причинил вам какое-то зло в Марселе,
горе мне!
- Да, ты угадал, - сказал граф, скрестив руки на груди. - Вспомни,
вспомни!
- Но что же я тебе сделал? - воскликнул Вильфор, чьи мысли заметались
на том пороге, где разум и безумие сливаются в тумане, который уже не
сон, но еще не пробуждение. - Что я тебе сделал? Говори!
- Ты осудил меня на чудовищную, медленную смерть, ты убил моего отца,
ты вместе со свободой отнял у меня любовь и вместе с любовью счастье!
- Да кто же ты? Кто?
- Я призрак несчастного, которого ты похоронил в темнице замка Иф.
Когда этот призрак вышел из могилы, бог скрыл его под маской графа Мон-
те-Кристо и осыпал его алмазами и золотом, чтобы доныне ты не узнал его.
- Я узнаю тебя, узнаю! - произнес королевский прокурор. - Ты...
- Я Эдмон Дантес!
- Ты Эдмон Дантес! - вскричал королевский прокурор, хватая графа за
руку. - Так идем!
И он повлек его к лестнице; удивленный Монте-Кристо последовал за
ним, не зная, куда его ведет королевский прокурор, и предчувствуя повое
несчастье.
- Смотри, Эдмон Дантес! - сказал Вильфор, указывая графу на трупы же-
ны и сына. - Смотри! Ты доволен?..
Монте-Кристо побледнел, как смерть; он понял, что в своем мщении
преступил границы; он понял, что теперь он уже не смеет сказать:
- Бог за меня и со мною.
Ужас оледенил его душу; он бросился к ребенку, приподнял ему веки,
пощупал пульс и, схватив его на руки, выбежал с ним в комнату Валентины
и запер за собой дверь.
- Мой сын! - закричал Вильфор. - Он похитил тело моего сына! Горе,
проклятие, смерть тебе!
И он хотел ринуться за Монте-Кристо, но как во сне его ноги словно
вросли в пол, глаза его едва не вышли из орбит, скрюченные пальцы все
глубже впивались в грудь, пока из-под ногтей не брызнула кровь, жилы на
