таким тайным, что вам даже не придется ему соболезновать. Прощайте, мой
друг, прощайте.
- Напротив, Максимилиан, - сказал граф, - с нынешнего дня ты будешь
жить подле меня, мы уже не расстанемся, и через неделю нас уже не будет
во Франции.
- И вы по-прежнему говорите, чтобы я надеялся?
- Я говорю, чтобы ты надеялся, ибо знаю способ тебя исцелить.
- Граф, вы меня огорчаете еще больше, если это возможно. В постигшем
меня несчастье вы видите только заурядное горе, и вы надеетесь меня уте-
шить заурядным средством - путешествием.
И Моррель презрительно и недоверчиво покачал головой.
- Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? - отвечал Монте-Кристо. - Я ве-
рю в свои обещания, дай мне попытаться.
- Вы только затягиваете мою агонию.
- Итак, малодушный, - сказал граф, - у тебя не хватает силы подарить
твоему другу несколько дней, чтобы он мог сделать попытку?
Да знаешь ли ты, на что способен граф Монте-Кристо?
Знаешь ли ты, какие земные силы мне подвластны?
У меня довольно веры в бога, чтобы добиться чуда от того, кто сказал,
что вера движет горами!
Жди же чуда, на которое я надеюсь, или...
- Или... - повторил Моррель.
- Или, - берегись, Моррель, - я назову тебя неблагодарным.
- Сжальтесь надо мной!
- Максимилиан, слушай: мне очень жаль тебя. Так жаль, что если я не
исцелю тебя через месяц, день в день, час в час, - запомни мои слова: я
сам поставлю тебя перед этими заряженными пистолетами или перед чашей
яда, самого верного яда Италии, более верного и быстрого, поверь мне,
чем тот, который убил Валентину.
- Вы обещаете?
- Да, ибо я человек, ибо я тоже хотел умереть, и часто, даже когда
несчастье уже отошло от меня, я мечтал о блаженстве вечного сна.
- Так это верно, вы мне обещаете, граф? - воскликнул Максимилиан в
упоении.
- Я не обещаю, я клянусь, - сказал Монте-Кристо, подымая руку.
- Вы даете слово, что через месяц, если я не утешусь, вы предоставите
мне право располагать моей жизнью, и, как бы я ни поступил, вы не назо-
вете меня неблагодарным?
- Через месяц, день в день Максимилиан; через месяц, час в час, и
число это священно, - не знаю, подумал ли ты об этом? Сегодня пятое сен-
тября. Сегодня десять лет, как я спас твоего отца, который хотел уме-
реть.
Моррель схватил руку графа и поцеловал ее; тот не противился, словно
понимая, что достоин такого поклонения.
- Через месяц, - продолжал Монте-Кристо, - ты найдешь на столе, за
которым мы будем сидеть, хорошее оружие и легкую смерть; но взамен ты
обещаешь мне ждать до этого дня и жить?
- Я тоже клянусь! - воскликнул Моррель.
Монте-Кристо привлек его к себе и крепко обнял.
- Отныне ты будешь жить у меня, - сказал он, - ты займешь комнаты
Гайде: по крайней мере сын заменит мне мою дочь.
- А где же Гайде? - спросил Моррель.
- Она уехала сегодня ночью.
- Она покинула вас?
- Нет, она ждет меня... Будь же готов переехать ко мне на Елисейские
Поля и дай мне выйти отсюда так, чтобы меня никто не видел.
Максимилиан склонил голову, послушный, как дитя, или как апостол.
IX. ДЕЛЕЖ
В доме на улице Сен-Жормен-де-Пре. который Альбер де Морсер выбрал
для своей матери и для себя, весь второй этаж, представляющий собой от-
дельную небольшую квартиру, был сдан весьма таинственной личности.
Это был мужчина, лица которого даже швейцар ни разу не мог разгля-
деть, когда тот входил или выходил: зимой он прятал подбородок в красный
шейный платок, какие носят кучера из богатых домов, ожидающие своих гос-
под у театрального подъезда, а летом сморкался как раз в ту минуту, ког-
да проходил мимо швейцарской. Надо сказать, что, вопреки обыкновению, за
этим жильцом никто не подглядывал: слух, будто под этим инкогнито скры-
вается весьма высокопоставленная особа с большими связями, заставлял
уважать его тайну.
Являлся он обыкновенно в одно и то же время, изредка немного раньше
или позже; но почти всегда, зимой и летом, он приходил в свою квартиру
около четырех часов, и никогда в ней не ночевал.
Зимой, в половине четвертого, молчаливая служанка, смотревшая за
квартирой, топила камин; летом, в половине четвертого, та же служанка
подавала мороженое.
В четыре часа, как мы уже сказали, являлся таинственный жилец.
Через двадцать минут к дому подъезжала карета; из нее выходила женщи-
на в черном или в темно-синем, с опущенной на лицо густой вуалью, прос-
кальзывала, как тень, мимо швейцарской и легкими, неслышными шагами по-
дымалась по лестнице.
Ни разу не случилось, чтобы кто-нибудь спросил ее, куда она идет.
Таким образом, ее лицо, так же как и лицо незнакомца, было неизвестно
обоим привратникам, этим примерным стражам, быть может, единственным в
огромном братстве столичных швейцаров, которые были способны на такую
скромность.
Разумеется, она подымалась не выше второго этажа. Она негромко стуча-
ла условным стуком; дверь отворялась, затем плотно закрывалась, - и все.
При выходе из дома - тот же маневр, что и при входе. Незнакомка выхо-
дила первая, все так же под вуалью, и садилась в карету, которая исчеза-
ла то в одном конце улицы, то в другом; спустя двадцать минут выходил
незнакомец, зарывшись в шарф или прикрыв лицо платком, и гоже исчезал.
На другой день после визита Монте-Кристо к Данглару и похорон Вален-
тины таинственный жилец пришел ИР в четыре часа, как всегда, а около де-
сяти часов утра.
Почти тотчас же, без обычного перерыва, подъехала наемная карета, и
дама под вуалью быстро поднялась по лестнице.
Дверь открылась и снова закрылась.
Но раньше чем дверь успела закрыться, дама воскликнула:
- Люсьен, друг мой!
Таким образом швейцар, поневоле услыхав это восклицание, впервые уз-
нал, что его жильца зовут Люсьеном; но так как это был примерный швей-
цар, то он дал себе слово не говорить этого даже своей жене.
- Что случилось, дорогая? - спросил тот, чье имя выдали смятение и
поспешность дамы под вуалью. - Говорите скорее.
- Могу я положиться на вас?
- Конечно, вы же знаете. Но что случилось? Ваша записка повергла меня
в полное недоумение. Такая поспешность, неровный почерк... Успокойте же
меня или уж испугайте совсем!
- Случилось вот что! - сказала дама, устремив на Люсьена испытующий
взгляд. - Данглар сегодня ночью уехал.
- Уехал? Данглар уехал? Куда?
- Не знаю.
- Как! Не знаете? Так он уехал совсем?
- Очевидно. В десять часов вечера он поехал на своих лошадях к Шаран-
тонской заставе; там его ждала почтовая карета; он сел в нее со своим
лакеем и сказал нашему кучеру, что едет в Фонтенбло.
- Ну, так что же. А вы говорите...
- Подождите, мой друг. Он оставил мне письмо.
- Письмо?
- Да. Прочтите.
И баронесса протянула Добрэ распечатанное письмо.
Прежде чем начать читать, Дебрэ немного подумал, словно старался от-
гадать, что окажется в письме, или, вернее, словно хотел, что бы в нем
ни оказалось, заранее принять решение.
Через несколько секунд он, по-видимому, на чем-то остановился и начал
читать.
Вот что было в этом письме, приведшем г-жу Данглар в такое смятение:
- "Сударыня и верная наша супруга".
Дебрэ невольно остановился и посмотрел на баронессу, которая густо
покраснела.
- Читайте! - сказала она.
Дебрэ продолжал:
- "Когда вы получите это письмо, у вас уже не будет мужа! Не впадайте
в чрезмерную тревогу; у вас не будет мужа, как не будет дочери; другими
словами, я буду на одной из тридцати или сорока дорог, по которым поки-
дают Францию.
Вы ждете от меня объяснений, и так как вы женщина, вполне способная
их понять, то я вам их и даю.
Слушайте же:
Сегодня от меня потребовали уплаты пяти миллионов, что я и выполнил;
почти непосредственно вслед за этим потребовался еще один платеж, в той
же сумме; я отложил его на завтра; сегодня я уезжаю, чтобы избегнуть
этого завтрашнего дня, который был бы для меня слишком неприятным.
Вы это понимаете, не правда ли, сударыня и драгоценнейшая супруга?
Я говорю: "вы понимаете", потому что вы знаете мои дела не хуже мое-
го; вы знаете их даже лучше, чем я, ибо, если бы потребовалось объяс-
нить, куда девалась добрая половина моего состояния, еще недавно до-
вольно приличного, то я не мог бы этого сделать, тогда как вы, я уверен,
прекрасно справились бы с этой задачей.
Женщины обладают безошибочным чутьем, у них имеется алгебра собствен-
ного изобретения, при помощи которой они вам могут объяснить любое чудо.
А я знал только свои цифры и перестал понимать что бы то ни было, когда
мои цифры меня обманули.
Случалось ли вам восхищаться стремительностью моего падения, судары-
ня?
Изумлялись ли вы сверкающему потоку моих расплавленных слитков?
Я, признаться, был ослеплен поразившей меня молнией; будем надеяться,
что вы нашли немного золота под пеплом.
С этой утешительной надеждой я и удаляюсь, сударыня и благоразумней-
шая супруга, и моя совесть ничуть меня не укоряет за то, что я вас поки-
даю; у вас остаются друзья, упомянутый пепел и, в довершение блаженства,
свобода, которую я спешу вам вернуть.
Все же, сударыня, здесь будет уместно сказать несколько слов начисто-
ту.
Пока я надеялся, что вы действуете на пользу нашего дома, в интересах
нашей дочери, я философски закрывал глаза; но так как вы в этот дом
внесли полное разорение, я не желаю служить фундаментом чужому благопо-
лучию.
Я взял вас богатой, но мало уважаемой.
Простите мне мою откровенность; но так как, по всей вероятности, я
говорю только для нас двоих, то я не вижу оснований что-либо приукраши-
вать.
Я приумножал наше богатство, которое в течение пятнадцати с лишним
лет непрерывно возрастало, до того часа, пока неведомые и непонятные мне
самому бедствия не обрушились на меня и не обратили его в прах, и при-
том, смело могу сказать, без всякой моей вины.
Вы, сударыня, старались приумножить только свое собственное состоя-
ние, в чем и преуспели, я в этом убежден.
Итак, я оставляю вас такой, какой я вас взял: богатой, но мало уважа-
емой.
Прощайте.
Я тоже, начиная с сегодняшнего дня, буду заботиться только о себе.
Верьте, я очень признателен вам за пример и не премину ему последо-
вать.
Ваш преданный муж барон Данглар".
В продолжение этого длинного и тягостного чтения баронесса внима-
тельно следила за Дебрэ; она заметила, что он, несмотря на все свое са-
мообладание, раза два менялся в лице.
Кончив, он медленно сложил письмо и снова задумался.
- Ну, что? - спросила г-жа Данглар с легко понятной тревогой.
- Что, сударыня? - машинально повторил Дебрэ.
- Что вы думаете об этом?
- Думаю, что у Данглара были подозрения, сударыня.
- Да, конечно; но неужели это все, что вы имеете мне сказать?
- Я вас не понимаю, - сказал Дебрэ с ледяной холодностью.
- Он уехал! Уехал совсем! Уехал, чтобы не возвращаться!
- Не верьте этому, баронесса, - сказал Дебрэ.
- Да нет же, он не вернется; я его знаю, этот человек непоколебим,
когда затронуты его интересы. Если бы он считал, что я могу быть ему по-
лезна, он увез бы меня с собой. Он оставляет меня в Париже, - значит,
наша разлука входит в его планы; а если так, она бесповоротна, и я сво-
бодна навсегда, - добавила г-жа Данглар с мольбой в голосе.
Но Дебрэ не ответил и оставил ее с тем же тревожным вопросом во
взгляде и в душе.
- Что же это? - сказала она наконец. - Вы молчите?
- Я могу только задать вам один вопрос: что вы намерены делать?
- Я сама хотела спросить вас об этом, - сказала г-жа Данглар с сильно
бьющимся сердцем.
- Так вы спрашиваете у меня совета?
- Да, совета, - упавшим голосом отвечала г-жа Данглар.
- В таком случае, - холодно проговорил Дебрэ, - я вам советую отпра-
виться путешествовать.
