жизни проводит с трупами, откинул с лица девушки простыню и приоткрыл ей
губы.
- Да, - сказал д'Авриньи со вздохом, - бедная девушка мертва, сомне-
ний нет.
- Да, - коротко ответил доктор мертвых, снова закрывая простыней лицо
Валентины.
Нуартье глухо захрипел.
Д'Авриньи обернулся; глаза старика сверкали.
Д'Авриньи понял, что он хочет видеть свою внучку; он подошел к крова-
ти, и, пока второй врач полоскал в хлористой воде пальцы, которые косну-
лись губ умершей, он открыл это спокойное и бледное лицо, похожее на ли-
цо спящего ангела.
Слезы, выступившие на глазах Нуартье, сказали Д'Авриньи, как глубоко
благодарен ему несчастный старик.
Доктор мертвых написал свидетельство тут же в комнате Валентины, на
краю стола, и, совершив эту последнюю формальность, вышел, провожаемый
Д'Авриньи.
Вильфор услышал, как они спускались с лестницы, и вышел из своего ка-
бинета.
Сказав несколько слов благодарности доктору, он обратился к Д'Ав-
риньи.
- Теперь нужен священник, - сказал он.
- Есть какой-нибудь священник, которого вы хотели бы пригласить? -
спросил Д'Авриньи.
- Нет, - отвечал Вильфор, - обратитесь к ближайшему.
- Ближайший, - сказал городской врач, - это итальянский аббат, посе-
лившийся в доме рядом с вами. Хотите, проходя мимо, я его попрошу?
- Будьте добры, Д'Авриньи, - сказал Вильфор, - пойдите с господином
доктором. Вот ключ, чтобы вы могли входить и выходить, когда вам нужно.
Приведите священника и устройте его в комнате моей бедной девочки.
- Вы хотите с ним поговорить?
- Я хочу побыть один. Вы меня простите, правда? Священник должен по-
нимать все страдания, тем более страдания отца.
Вильфор вручил д'Авриньи ключ, поклонился еще раз городскому врачу и,
вернувшись к себе в кабинет, принялся за работу.
Есть люди, для которых работа служит лекарством от всех зол.
Выйдя на улицу, оба врача заметили человека в черной сутане, стоящего
на пороге соседнего дома.
- Вот тот, о.ком я вам говорил, - сказал доктор мертвых.
Д'Авриньи подошел к священнику:
- Сударь, не согласитесь ли вы оказать услугу несчастному отцу, поте-
рявшему только что дочь, королевскому прокурору де Вильфор?
- Да, сударь, - отвечал священник с сильным итальянским акцентом, - я
знаю, смерть поселилась в его доме.
- Тогда мне незачем говорить вам, какого рода помощи он от вас ожида-
ет.
- Я шел предложить свои услуги, сударь, - сказал священник, - наше
назначение - идти навстречу нашим обязанностям.
- Это молодая девушка.
- Да, знаю; мне сказали слуги, я видел, как они бежали из дома. Я уз-
нал, что ее имя Валентина, и я уже молился за нее.
- Благодарю вас, - сказал Д'Авриньи, - и раз вы уже приступили к ва-
шему святому служению, благоволите его продолжить. Будьте возле усопшей,
и вам скажет спасибо безутешная семья.
- Иду, сударь, - отвечал аббат, - и смею сказать, что не будет молит-
вы горячей, чем моя.
Д'Авриньи взял аббата за руку и, не встретив Вильфора, затворившегося
у себя в кабинете, проводил его к покойнице, которую должны были облечь
в саван только ночью.
Когда они входили в комнату, глаза Нуартье встретились с глазами аб-
бата; вероятно, Нуартье увидел в них что-то необычайное, потому что
взгляд его больше не отрывался от лица священника.
Д'Авриньи поручил попечению аббата не только усопшую, но и живого, и
тот обещал Д'Авриньи помолиться о Валентине и позаботиться о Нуартье.
Обещание аббата звучало торжественно; и для того, должно быть, чтобы
ему не мешали в его молитве и не беспокоили Нуартье в его горе, он, едва
Д'Авриньи удалился, запер на задвижку не только дверь, в которую вышел
доктор, но и ту, которая вела к г-же де Вильфор.
VII. ПОДПИСЬ ДАНГЛАРА
Утро настало пасмурное и унылое.
Ночью гробовщики исполнили свою печальную обязанность и зашили лежа-
щее на кровати тело в саван - скорбную одежду усопших, которая, чтобы ни
говорили о всеобщем равенстве перед смертью, служит последним напомина-
нием о роскоши, любимой ими при жизни.
Этот саван был не что иное как кусок тончайшего батиста, купленный
Валентиной две недели тому назад.
Нуартье еще вечером перенесли из комнаты Валентины в его комнату;
против всяких ожиданий, старик не противился тому, что его разлучают с
телом внучки.
Аббат Бузони пробыл до утра и на рассвете ушел, никому не сказав ни
слова.
В восемь часов приехал д'Авриньи; он встретил Вильфора, который шел к
Нуартье, и отправился вместе с ним, чтобы узнать, как старик провел
ночь.
Они застали его в большом кресле, служившем ему кроватью; старик спал
спокойным, почти безмятежным сном.
Удивленные, они остановились на пороге.
- Посмотрите, - сказал д'Авриньи Вильфору, - природа умеет успокоить
самое сильное горе; конечно, никто не скажет, что господин Нуартье не
любил своей внучки, и, однако, он спит.
- Да, вы правы, - с недоумением сказал Вильфор, - он спит, и это
очень странно: ведь из-за малейшей неприятности он способен не спать це-
лыми ночами.
- Горе сломило его, - отвечал д'Авриньи.
И оба, погруженные в раздумье, вернулись в кабинет королевского про-
курора.
- А вот я не спал, - сказал Вильфор, указывая д'Авриньи на нетронутую
постель, - меня горе не может сломить; уже две ночи я не ложился; но за-
то посмотрите на мой стол: сколько я написал в эти два дня и две ночи!..
Сколько рылся в этом деле, сколько заметок сделал на обвинительном акте
убийцы Бенедетто!.. О работа, моя страсть, мое счастье, мое безумие, ты
одна можешь победить все мои страдания!
И он судорожно сжал руку д'Авриньи.
- Я вам нужен? - спросил доктор.
- Нет, - сказал Вильфор, - только возвращайтесь, пожалуйста, к один-
надцати часам, в двенадцать часов состоится... вынос... Боже мой, моя
девочка, моя бедная девочка!
И королевский прокурор, снова становясь человеком, поднял глаза к не-
бу и вздохнул.
- Вы будете принимать соболезнования?
- Нет, один мой родственник берет на себя эту тягостную обязанность.
Я буду работать, доктор; когда я работаю, все исчезает.
И не успел доктор дойти до дверей, как королевский прокурор снова
принялся за свои бумаги.
На крыльце д'Авриньи встретил родственника, о котором ему говорил
Вильфор, личность незначительную как в этой повести, так и в семье, одно
из тех существ, которые от рождения предназначены играть в жизни роль
статиста.
Одетый в черное, с крепом на рукаве, он явился в дом Вильфора с подо-
бающим случаю выражением лица, намереваясь его сохранить, пока требует-
ся, и немедленно сбросить после церемонии.
В одиннадцать часов траурные кареты застучали по мощеному Двору, и
предместье Сент-Оноре огласилось гулом толпы, которая одинаково жадно
смотрит и на радости и на печали богачей и бежит на пышные похороны с
той же торопливостью, что и на свадьбу герцогини.
Понемногу гостиная, где стоял гроб, наполнилась посетителями; сначала
явились некоторые наши старые знакомые - Дебрэ, Шато-Рено, Бошан, потом
все знаменитости судебного, литературного и военного мира; ибо г-н де
Вильфор, не столько даже по своему общественному положению, сколько в
силу личных достоинств, занимал одно из первых мест в парижском свете.
Родственник стоял у дверей, встречая прибывающих, и для равнодушных
людей, надо сознаться, было большим облегчением увидеть равнодушное ли-
цо, не требовавшее лицемерной печали, притворных слез, как это полага-
лось бы в присутствии отца, брата или жениха.
Те, кто были знакомы между собой, подзывали друг друга взглядом и со-
бирались группами. Одна такая группа состояла из Дебрэ, Шато-Рено и Бо-
шана.
- Бедняжка, - сказал Дебрэ, невольно, как, впрочем, и все, платя дань
печальному событию, - такая богатая! Такая красивая! Могли бы вы поду-
мать об этом, Шато-Рено, когда мы пришли... давно ли?.. да три недели,
месяц тому назад самое большое... подписывать ее брачный договор, кото-
рый так и не был подписан?
- Нет, признаться, - сказал Шато-Рено.
- Вы ее знали?
- Я говорил с ней раза два на балу у госпожи де Морсер; она мне пока-
залась очаровательной, только немного меланхоличной. А где мачеха, вы не
знаете?
- Она проведет весь день у жены этого почтенного господина, который
нас встречал.
- Кто он такой?
- Это вы о ком?
- Да господин, который нас встречал. Он депутат?
- Нет, - сказал Бошан, - я осужден видеть наших законодателей каждый
день, и эта физиономия мне незнакома.
- Вы упомянули об этой смерти в своей газете?
- Заметка не моя, но она наделала шуму, и я сомневаюсь, чтобы она бы-
ла приятна Вильфору. Насколько я знаю, в ней сказано, что если бы четыре
смерти последовали одна за другой в каком-нибудь другом доме, а не в до-
ме королевского прокурора, то королевский прокурор был бы, наверное, бо-
лее взволнован.
- Но доктор д'Авриньи, который лечит и мою мать, говорит, что Вильфор
в большом горе, - заметил ШатоРено.
- Кого вы ищете, Дебрэ?
- Графа Монте-Кристо.
- Я встретил его на Бульваре, когда шел сюда. Он, по-видимому, соби-
рается уезжать; он ехал к своему банкиру, - сказал Бошан.
- Его банкир - Данглар? - спросил Шато-Рено у Дебрэ.
- Как будто да, - отвечал личный секретарь с некоторым смущением, -
но здесь не хватает не только МонтеКристо. Я не вижу Морреля.
- Морреля? А разве он с ними знаком? - спросил Шато-Рено.
- Мне кажется, он был представлен только госпоже де Вильфор.
- Все равно, ему бы следовало прийти, - сказал Дебрэ, - о чем он бу-
дет говорить вечером? Эти похороны - злоба дня. Но тише, помолчим; вот
министр юстиции и исповеданий; он почтет себя обязанным обратиться с ма-
леньким спичем к опечаленному родственнику.
И молодые люди подошли к дверям, чтобы услышать "спич" министра юсти-
ции и исповеданий.
Бошан сказал правду; идя на похороны, он встретил Монте-Кристо, кото-
рый ехал к Данглару, на улицу Шоссед'Антен.
Банкир из окна увидел коляску графа, въезжающую во двор, и вышел ему
навстречу с грустным, но приветливым лицом.
- Я вижу, граф, - сказал он, протягивая руку МонтеКристо, - вы заеха-
ли выразить мне сочувствие. Да, такое несчастье посетило мой дом, что,
увидав вас, я даже задал себе вопрос, не пожелал ли я несчастья этим
бедным Морсерам, - это оправдало бы пословицу: "Не рой другому яму, сам
в нее попадешь". Но нет, честное слово, я не желал Морсеру зла; быть мо-
жет, он был немного спесив для человека, начавшего с пустыми руками, как
и я, обязанного всем самому себе, как и я; но у всякого свои недостатки.
Будьте осторожны, граф: людям нашего поколения... впрочем, простите, вы
не нашего поколения, вы - человек молодой... Людям моего поколения не
везет в этом году: свидетель тому - наш пуританин, королевский прокурор,
который только что потерял дочь. Вы посмотрите: у Вильфора странным об-
разом погибает вся семья; Морсер опозорен и кончает самоубийством; я
стал посмешищем из-за этого негодяя Бенедетто и вдобавок...
- Что вдобавок? - спросил граф.
- Увы, разве вы не знаете?
- Какое-нибудь новое несчастье?
- Моя дочь...
- Мадемуазель Данглар?
- Эжени нас покидает.
- Да что вы!
- Да, дорогой граф. Ваше счастье, что у вас нет ни жены, ни детей!
- Вы находите?
- Еще бы!
- И вы говорите, что мадемуазель Эжени...
- Она не могла перенести позора, которым нас покрыл этот негодяй, и
попросила меня отпустить ее путешествовать.
- И она уехала?
- В прошлую ночь.
- С госпожой Данглар?
- Нет, с одной нашей родственницей... Но как-никак мы потеряли нашу
дорогую Эжени: сомневаюсь, чтобы с ее характером она согласилась ког-
да-либо вернуться во Францию!
- Что поделаешь, дорогой барон, - сказал Монте-Кристо. - Все эти се-
мейные горести - катастрофа для какогонибудь бедняка, у которого ребенок
