ному звуку в этой комнате, которая казалась необитаемой, и затем тихо
подошла к ночному столу, чтобы взглянуть, пуст ли стакан.
Он был еще на четверть полон, как мы уже сказали.
Госпожа де Вильфор взяла его, вылила остатки в камин и помешала золу,
чтобы жидкость лучше впиталась; затем старательно выполоскала стакан,
вытерла своим платком и поставила не прежнее место.
Она долго не решалась подойти к кровати и посмотреть на Валентину.
Этот мрачный свет, безмолвие, темные чары ночи, должно быть, нашли
отклик в кромешных глубинах ее души: отравительница страшилась своего
деяния.
Наконец она собралась с духом, откинула полог, склонилась над изго-
ловьем и посмотрела на Валентину.
Девушка не дышала; легчайшая пушинка не заколебалась бы на ее полу-
открытых, неподвижных губах, ее веки подернулись лиловой тенью и слегка
припухли, и ее длинные темные ресницы осеняли уже пожелтевшую, как воск,
кожу.
Госпожа де Вильфор долго смотрела на это красноречивое в своей непод-
вижности лицо; наконец отважилась и, приподняв одеяло, приложила руку к
сердцу девушки.
Оно не билось.
Трепет, который она ощутила в пальцах, был биением ее собственного
пульса; она вздрогнула и отняла руку.
Рука Валентины свесилась с кровати; рука эта, от плеча до запястья,
казалась изваянной Жерменом Пилоном; но кисть была слегка искажена судо-
рогой, и тонкие пальцы, оцепенев, застыли на красном дереве кровати.
Лунки ногтей посинели.
У госпожи де Вильфор не оставалось сомнений: все было кончено; страш-
ное дело, последнее из задуманных ею, наконец свершилось.
Отравительнице нечего было больше делать в этой комнате; она, не вы-
пуская полога из рук, осторожно попятилась, видимо, страшась шума
собственных шагов по ковру; она была заворожена зрелищем смерти, которое
таит в себе неодолимое обаяние, пока смерть еще не разложение, а только
неподвижность, пока она еще таинство, а не тлен.
Минуты проходили, а г-жа де Вильфор все не могла выпустить полог, ко-
торый она простерла, как саван, над головой Валентины. Она платила дань
раздумью, а раздумье преступника - муки совести.
Ночник затрещал громче.
Госпожа де Вильфор вздрогнула и выпустила полог.
В ту же секунду ночник погас, и комната погрузилась в непроглядный
мрак.
И в этом мраке вдруг ожили часы и пробили половину пятого.
Преступница, затрепетав, ощупью добралась до двери и вернулась к себе
с каплями холодного пота на лбу.
Еще два часа комната оставалась погруженной во тьму.
Затем понемногу ее залил бледный свет, проникая сквозь ставни; он
стал ярче и вернул предметам, краски и очертания.
Вскоре на лестнице раздалось покашливание, и в комнату Валентины вош-
ла сиделка с чашкой в руках.
Отцу, возлюбленному первый взгляд сказал бы: Валентина умерла; но для
этой наемницы Валентина только спала.
- Так, - сказала она, подходя к ночному столику, - она выпила часть
микстуры, стакан на две трети пуст.
Затем она подошла к камину, развела огонь, села в кресло и, хотя она
только что встала с постели, воспользовалась сном Валентины, чтобы еще
немного подремать.
Она проснулась, когда часы били восемь.
Тогда, удивленная непробудным сном больной, испуганная свесившейся
рукой, которой спящая так и не шевельнула, сиделка подошла к кровати и
только тогда заметила похолодевшие губы и остывшую грудь.
Она хотела поднять руку Валентины, но закоченевшая рука была так не-
податлива, что сиделка поняла все.
Она в ужасе вскрикнула и бросилась к двери.
- Помогите! - закричала она. - Помогите!
- Что случилось? - ответил снизу голос д'Авриньи. Это был час его
ежедневного визита.
- Что случилось? - послышался голос Вильфора, быстро выходящего из
кабинета. - Доктор, вы слышите, зовут на помощь?
- Да, да, - отвечал д'Авриньи, - идем, идем скорее к Валентине.
Но прежде чем подоспели отец и доктор, слуги, находившиеся в комнатах
и коридорах того же этажа, уже вошли и, увидав Валентину, бледную и не-
подвижную на кровати, в отчаянии ломали руки.
- Позовите госпожу де Вильфор, разбудите госпожу де Вильфор, - кричал
королевский прокурор, стоя на пороге, которого он, казалось, не смел пе-
реступить.
Но слуги, не отвечая, смотрели на д'Авриньи, который вошел в комнату,
бросился к Валентине и приподнял ее.
- И эта! - прошептал он, опуская ее - О господи, когда же конец!
Вильфор вбежал в комнату.
- Боже мой, что вы сказали, - отчаянно крикнул он. - Доктор! Док-
тор!..
- Я сказал, что Валентина умерла, - торжественно и сурово ответил
д'Авриньи.
Вильфор рухнул на колени, как подкошенный, уронив голову на постель
Валентины.
При словах доктора, при возгласе отца охваченные паникой слуги выбе-
жали вон с глухими проклятиями; на лестницах и в коридорах были слышны
их торопливые шаги, затем громкий шум во дворе; потом все стихло; все,
от первого до последнего, бежали из проклятого дома.
Тогда г-жа де Вильфор в накинутом на плечи пеньюаре приподняла
портьеру; она остановилась на пороге, притворяясь удивленной и стараясь
выдавить несколько непокорных слезинок.
Вдруг она побледнела и, вытянув руки, подскочила к ночному столику.
Она увидела, что д'Авриньи нагнулся и внимательно рассматривает ста-
кан, который она своими руками опорожнила в эту ночь.
В стакане было ровно столько жидкости, сколько она выплеснула в золу
камина.
Если бы дух Валентины встал перед ней, отравительница была бы не так
потрясена.
Этот цвет - цвет напитка, который она налила Валентине в стакан и ко-
торый Валентина выпила, этот яд не может обмануть глаза д'Авриньи, и
д'Авриньи внимательно его рассматривает, это - чудо, которое сотворил
бог, дабы, вопреки всем уловкам убийцы, остался след, доказательство,
улика преступления.
Пока г-жа де Вильфор стояла неподвижно, как воплощение страха, а
Вильфор, припав лицом к постели умершей, не видел ничего вокруг, д'Ав-
риньи подошел к окну. Еще раз тщательно рассмотрев содержимое стакана,
он обмакнул в жидкость кончик пальца.
- Это уже не бруцин, - прошептал он, - посмотрим, что это такое!
Он подошел к одному из шкафов превращенному в аптечку, и, вынув из
серебряного футляра склянку с азотной кислотой, налил несколько капель в
опаловую жидкость, тотчас же окрасившуюся в кроваво-красный цвет.
- Так! - сказал д'Авриньи, с отвращением судьи, перед которым откры-
вается истина, и с радостью ученого, разрешившего сложную задачу.
Госпожа де Вильфор оглянулась по сторонам; глаза ее вспыхнули, потом
погасли, она, шатаясь, нащупала рукою дверь и скрылась.
Через минуту послышался шум падающего тела.
Но никто не обратил на это внимания. Сиделка следила за действиями
доктора, Вильфор пребывал все в том же забытьи.
Один д'Авриньи проводил глазами г-жу де Вильфор и заметил ее поспеш-
ный уход.
Он приподнял портьеру, и через комнату Эдуарда его взгляд проник в
спальню, г-жа де Вильфор без движения лежала на полу.
- Ступайте туда, - сказал он сиделке, - госпоже де Вильфор дурно.
- Но мадемуазель Валентина? - проговорила она с запинкой.
- Мадемуазель Валентина не нуждается больше в помощи, - сказал д'Ав-
риньи, - она умерла.
- Умерла? Умерла? - стонал Вильфор в пароксизме душевной муки, тем
более раздирающей, что она была неизведанной, новой, неслыханной для
этого стального сердца.
- Что я слышу! Умерла! - воскликнул третий голос - Кто сказал, что
Валентина умерла?
Вильфор и доктор обернулись. В дверях стоял Моррель, бледный, потря-
сенный, страшный.
Вот что произошло.
В обычный час, через маленькую дверь, ведущую к Нуартье, явился Мор-
рель.
Против обыкновения, дверь не была заперта; ему не пришлось звонить, и
он вошел.
Он постоял в прихожей, зовя прислугу, чтобы кто-нибудь проводил его к
Нуартье.
Но никто не откликался; слуги, как известно, покинули дом.
Моррель не имел особых поводов к беспокойству: Монте-Кристо обещал
ему, что Валентина будет жить, и до сих пор это обещание не было наруше-
но. Каждый вечер граф приносил ему хорошие вести, подтверждаемые на сле-
дующий день самим Нуартье.
Все же это безлюдье показалось ему странным; оп позвал еще раз, в
третий раз; та же тишина.
Тогда он решил подняться.
Дверь Нуартье была открыта, как и остальные двери.
Первое, что бросилось ему в глаза, был старик, сидевший в кресле, на
своем обычном месте; он был очень бледен, и в его расширенных глазах
застыл испуг.
- Как вы поживаете, сударь? - спросил Моррель, не без замирания серд-
ца.
- Хорошо, - показал старик, - хорошо.
Но его лицо выражало все большую тревогу.
- Вы чем-то озабочены, - продолжал Моррель. - Позвать кого-нибудь из
слуг?
- Да, - показал Нуартье.
Моррель стал звонить изо всех сил; по, сколько он ни дергал за шнур,
никто не приходил.
Он повернулся к Нуартье; лицо старика становилось все бледнее и тре-
вожнее.
- Боже мой! - сказал Моррель. - Почему никто не идет? Еще кто-нибудь
заболел?
Глаза Нуартье, казалось, готовы были выскочить из орбит.
- Да что с вами? - продолжал Моррель. - Вы меня пугаете! Валентина?..
- Да! Да! - показал Нуартье.
Максимилиан открыл рот, по не мог вымолвить ни слова; он зашатался и
прислонился к стене.
Затем он указал рукой на дверь.
- Да! Да! Да! - показал старик.
Максимилиан бросился к маленькой лестнице и спустился по ней в два
прыжка, между тем как Нуартье, казалось, кричал ему глазами:
- Скорей, скорей!
Моррель в одну минуту пробежал несколько комнат, пустых, как и весь
дом, и достиг комнаты Валентины.
Ему не пришлось отворять дверь, она была раскрыта настежь.
Первое, что он услышал, было рыдание. Он увидел, как в тумане, черную
фигуру, стоявшую на коленях и зарывшуюся в беспорядочную груду белых
покрывал. Страх, смертельный страх пригвоздил его к порогу.
И тут он услышал голос, который говорил: - Валентина умерла, - и дру-
гой, который отозвался, как эхо:
- Умерла! Умерла!
VI. МАКСИМИЛИАН
Вильфор поднялся, почти стыдясь того, что его застали в припадке та-
кого отчаяния.
Должность грозного обвинителя, которую он занимал в течение двадцати
пяти лет, сделала из него нечто большее или, быть может, меньшее, чем
человек.
Его взгляд, в первый миг растерянный и блуждающий, остановился на
Максимилиане.
- Кто вы, сударь? - сказал он. - Откуда вы? Так не входят в дом, где
обитает смерть. Уйдите!
Моррель не двигался, он не мог оторвать глаз от ужасного зрелища: от
смятой постели и бледного лица на подушках.
- Уходите! Слышите? - крикнул Вильфор.
Д'Авриньи тоже подошел, чтобы заставить Максимилиана уйти.
Тот окинул безумным взором Валентину, обоих мужчин, комнату, хотел,
по-видимому, что-то сказать, - наконец, не находя ни слова, чтобы отве-
тить, несмотря на вихрь горестных мыслей, проносившихся в его мозгу, он
схватился за голову и бросился к выходу; Вильфор и д'Авриньи, на минуту
отвлеченные от своих дум, посмотрели ему вслед и обменялись взглядом,
который говорил:
"Это сумасшедший".
Но не прошло и пяти минут, как лестница заскрипела под тяжелыми шага-
ми, и появился Моррель, который, с нечеловеческой силой подняв кресло
Нуартье, внес старика на второй этаж.
Дойдя до площадки, Моррель опустил кресло на пол и быстро вкатил его
в комнату Валентины.
Все это он проделал с удесятеренной силой исступленного отчаяния.
Но страшнее всего было лицо Нуартье, когда Моррель подвез его к кро-
вати Валентины; на этом лице напряженно жили одни глаза, в них сосредо-
точились все силы и все чувства паралитика.
И при виде этого бледного лица с горящим взглядом Вильфор испугался.
Всю жизнь, всякий раз, как он сталкивался со своим отцом, происходило
что-нибудь ужасное.
- Смотрите, что они сделали! - крикнул Моррель, все еще опираясь од-
