ной рукой на спинку кресла, которое он подкатил к кровати, а другой ука-
зывая на Валентину. - Смотрите, отец!
Вильфор отступил на шаг и с удивлением смотрел на молодого человека,
ему почти незнакомого, который называл Нуартье своим отцом.
Казалось, в этот миг вся душа старика перешла в его налившиеся кровью
глаза; жилы на лбу вздулись, синева, вроде той, которая заливает кожу
эпилептиков, покрыла шею, щеки и виски; этому внутреннему взрыву, потря-
сающему все его существо, не хватало только крика.
Этот крик словно выступал из всех пор, страшный в своей немоте, раз-
дирающий в своей беззвучности.
Д'Авриньи бросился к старику и дал ему понюхать спирту.
- Сударь, - крикнул тогда Моррель, схватив недвижную руку паралитика,
- меня спрашивают, кто я такой и по какому праву я здесь. Вы знаете,
скажите им, скажите!
Рыдания заглушили его голос.
Прерывистое дыхание сотрясало грудь старика. Этовозбуждение было по-
хоже на начало агонии.
Наконец слезы хлынули из глаз Нуартье, более счастливого, чем Мор-
рель, который рыдал без слез. Старик не мог наклонить голову и лишь зак-
рыл глаза.
- Скажите, что я был ее женихом, - продолжал Моррель. - Скажите, что
она была моим другом, моей единственной любовью на свете! Скажите ям,
что ее бездыханный труп принадлежит мне!
И он бросился на колени перед постелью, судорожно вцепившись в нее
руками.
Видеть этого большого, сильного человека, раздавленного горем, было
так мучительно, что Д'Авриньи отвернулся, чтобы скрыть волнение;
Вильфор, не требуя больше объяснений, покоренный притягательной силой,
которая влечет нас к людям, любившим тех, кого мы оплакиваем, протянул
Моррелю руку.
Но Максимилиан ничего не видел; он схватил ледяную руку Валентины и,
не умея плакать, глухо стонал, сжимая зубами край простыни.
Несколько минут в этой комнате слышались только рыдания, проклятия и
молитвы.
И все же один звук господствовал над всем: то было хриплое, страшное
дыхание Нуартье. Казалось, при каждом вдохе рвались жизненные пружины в
его груди.
Наконец Вильфор, владевший собой лучше других и как бы уступивший на
время свое место Максимилиану, решился заговорить.
- Сударь, - сказал он, - вы говорите, что вы любили Валентину, что вы
были ее женихом. Я не знал об этой любви, о вашем сговоре; и все же я,
ее отец, прощаю вам это; ибо, я вижу, ваше горе велико и неподдельно.
Ведь и мое горе слишком велико, чтобы в душе у меня оставалось место
для гнева.
Но вы видите, ангел, который сулил вам счастье, покинул землю; ей не
нужно больше земного поклонения, ныне она предстала перед творцом: прос-
титесь же с ее бренными останками, коснитесь в последний раз руки, кото-
рую вы ждали, и расстаньтесь с ней навсегда; Валентине нужен теперь
только священник, который ее благословит.
- Вы ошибаетесь, сударь, - воскликнул Моррель, подымаясь на одно ко-
лено, и его сердце пронзила такая боль, какой он никогда еще не испыты-
вал, - вы ошибаетесь. Валентина умерла, но она умерла такой смертью, что
нуждается не только в священнике, но и в мстителе! Посылайте за священ-
ником, господин де Вильфор, а мстителем буду я!
- Что вы хотите сказать, сударь! - пробормотал Вильфор; полубезумный
выкрик Морреля заставил его содрогнуться.
- Я хочу сказать, что в вас - два человека, сударь! - продолжал Мор-
рель. - Отец довольно плакал - пусть выступит королевский прокурор.
Глаза Нуартье сверкнули; Д'Авриньи подошел ближе.
- Я знаю, что говорю, сударь, - продолжал Моррель, читая по лицам
присутствующих все их чувства, - и вы знаете не хуже моего то, что я
скажу: Валентину убили!
Вильфор опустил голову; Д'Авриньи подошел еще на шаг; Нуартье утвер-
дительно опустил веки.
- В наше время, - продолжал Моррель, - живое существо, даже не такое
юное и прекрасное, как Валентина, не может умереть насильственной
смертью без того, чтобы не потребовали отчета в его гибели. Господин ко-
ролевский прокурор, - закончил Моррель с возрастающим жаром, - здесь нет
места жалости! Я вам указываю на преступление, ищите убийцу!
И его неумолимый взгляд вопрошал Вильфора, который в свою очередь ис-
кал взгляда то Нуартье, то Д'Авриньи.
Но вместо того чтобы поддержать Вильфора, отец и доктор ответили ему
таким же непреклонным взглядом.
- Да! - показал старик.
- Верно! - сказал д'Авриньи.
- Вы ошибаетесь, сударь, - проговорил Вильфор, пытаясь побороть волю
трех человек и свое собственное волнение, - в моем доме не совершается
преступлений; меня разит судьба, меня тяжко испытывет бог, - но у меня
никого не убивают!
Глаза Нуартье сверкнули; д'Авриньи открыл рот, чтобы возразить.
Моррель протянул руку, призывая к молчанию.
- А я вам говорю, что здесь убивают! - сказал он негромко, но грозно.
Я вам говорю, что это уже четвертая жертва за четыре месяца!
Я вам говорю, что четыре дня тому назад уже пытались отравить Вален-
тину, но это не удалось, благодаря предосторожности господина Нуартье!
Я вам говорю, что дозу удвоили или переменили яд, и на этот раз зло-
деяние удалось!
Я вам говорю, что вы это знаете так же хорошо, как и я, потому что
господин д'Авриньи вас об этом предупредил и как врач и как друг.
- Вы бредите, сударь, - сказал Вильфор, тщетно пытаясь освободиться
от захлестнувшей его петли.
- Я брежу? - воскликнул Моррель. - В таком случае я обращаюсь к само-
му господину д'Авриньи. Спросите у него, сударь, помнит ли он слова,
произнесенные им в вашем саду, перед этим домом в вечер смерти госпожи
де Сен-Меран; тогда вы оба, думая, что вы одни, говорили об этой траги-
ческой смерти; вы ссылаетесь на судьбу, вы несправедливо обвиняете бога,
но судьба и бог участвовали в этой смерти только тем, что создали убийцу
Валентины!
Вильфор и д'Авриньи переглянулись.
- Да, да, припомните, - сказал Моррель, - вы думали, что эти слова
были сказаны в тишине и одиночестве, затерялись во мраке, но они достиг-
ли моих ушей.
Конечно, после этого вечера, видя преступную снисходительность госпо-
дина де Вильфор к своим близким, я должен был все раскрыть властям. Я не
был бы тогда одним из виновников твоей смерти, Валентина, любимая! Но
виновник превратится в мстителя; это четвертое убийство очевидно для
всякого, и если отец твой покинет тебя, Валентина, клянусь тебе, я сам
буду преследовать убийцу!
И словно природа сжалилась, наконец, над этим сильным человеком, го-
товым сломиться под натиском собственной силы, - последние слова Морреля
замерли в его гортани, из груди его вырвалось рыдание, непокорные слезы
хлынули из глаз, он покачнулся и с плачем вновь упал на колени у кровати
Валентины.
Тогда настала очередь д'Авриньи.
- Я разделяю чувства господина Морреля и тоже требую правосудия, -
сказал он громко. - У меня сердце разрывается от мысли, что моя малодуш-
ная снисходительность поощрила убийцу!
- Боже мой! - еле слышно прошептал Вильфор.
Моррель поднял голову и, читая в глазах старика, горящих нечеловечес-
ким пламенем, сказал:
- Смотрите, господин Нуартье хочет говорить.
- Да, - показал Нуартье, с выражением особенно ужасным, потому что
все способности этого несчастного, беспомощного старика были сосредото-
чены в его взгляде.
- Вы знаете убийцу? - спросил Моррель.
- Да, - ответил Нуартье.
- И вы нам укажете его? - воскликнул Максимилиан, - Мы слушаем! Гос-
подин д'Авриньи, слушайте!
Глаза Нуартье улыбнулись несчастному Моррелю грустно и нежно, одной
из тех улыбок, которые так часто радовали Валентину.
Затем, как бы приковав глаза собеседника к своим, он перевел взгляд
на дверь.
- Вы хотите, чтобы я вышел? - горестно воскликнул Моррель.
- Да, - показал Нуартье.
- Пожалейте меня!
Глаза старика оставались неумолимо устремленными на дверь.
- Но потом мне можно будет вернуться? - спросил Максимилиан.
- Да.
- Я должен выйти один?
- Нет.
- Кого же я должен увести? Господина де Вильфор?
- Нет.
- Доктора?
- Да.
- Вы хотите остаться один с господином де Вильфор?
- Да.
- А он поймет вас?
- Да.
- Будьте спокойны, - сказал Вильфор, радуясь, что следствие будет
вестись с глазу на глаз, - я отлично понимаю отца.
Хотя он говорил это с почти радостным выражением, зубы его громко
стучали.
Д'Авриньи взял Максимилиана под руку и увел его в соседнюю комнату.
Тогда во всем доме воцарилось молчание, более глубокое, чем молчание
смерти.
Наконец через четверть часа послышались нетвердые шаги, и Вильфор по-
явился на пороге гостиной, где находились д'Авриньи и Моррель, один, -
погруженный в задумчивость, другой - задыхающийся от горя.
- Идемте, - сказал Вильфор.
И он подвел их к Нуартье.
Моррель внимательно посмотрел на Вильфора.
Лицо королевского прокурора было мертвенно бледно; багровые пятна
выступили у него на лбу; его пальцы судорожно теребили перо, ломая его
на мелкие куски.
- Господа, - сдавленным голосом сказал он д'Авриньи и Моррелю, - дай-
те мне честное слово, что эта ужасная тайна останется погребенной в на-
ших сердцах!
У тех вырвалось невольное движение.
- Умоляю вас!.. - продолжал Вильфор.
- А что же виновник!.. - сказал Моррель. - Убийца!.. Отравитель!..
- Будьте спокойны, сударь, правосудие совершится, - сказал Вильфор. -
Мой отец открыл мне имя виновного; мой отец жаждет мщения, как и вы; но
он, как и я, заклинает вас хранить преступление в тайне. Правда, отец?
- Да, - твердо показал Нуартье.
Моррель невольно отшатнулся с жестом ужаса и недоверия.
- Сударь, - воскликнул Вильфор, удерживая Морреля за руку, - вы знае-
те, мой отец непреклонный человек, и если он обращается к вам с такой
просьбой, значит, он верит, что Валентина будет страшно отомщена. Прав-
да, отец?
Старик сделал знак, что да.
Вильфор продолжал:
- Он меня знает, а я дал ему слово. Можете быть спокойны, господа; я
прошу у вас три дня, это меньше, чем у вас попросил бы суд; и через три
дня мщение, которое постигнет убийцу моей дочери, заставит содрогнуться
самое бесчувственное сердце. Правда, отец?
При этих словах он скрипнул зубами и потряс мертвую руку старика.
- Обещание будет исполнено, господин Нуартье? - спросил Моррель;
д'Авриньи взглядом спросил о том же.
- Да! - показал Нуартье с мрачной радостью в глазах.
- Так поклянитесь, господа, - сказал Вильфор, соединяя руки д'Авриньи
и Морреля, - поклянитесь, что вы пощадите честь моего дома и предостави-
те мщение мне.
Д'Авриньи отвернулся и неохотно прошептал "да", но Моррель вырвал ру-
ку из рук Вильфора, бросился к постели, прижался губами к холодным губам
Валентины и выбежал вон с протяжным стоном отчаяния.
Как мы уже сказали, все слуги исчезли.
Поэтому Вильфору пришлось просить д'Авриньи взять на себя все те мно-
гочисленные и сложные хлопоты, которые влечет за собой смерть в наших
больших городах, особенно смерть при таких подозрительных обстоя-
тельствах.
Что касается Нуартье, то было страшно смотреть на это недвижимое го-
ре, это окаменелое отчаяние, эти беззвучные слезы.
Вильфор заперся в своем кабинете; д'Авриньи пошел за городским вра-
чом, обязанность которого - свидетельствовать смерть и которого вырази-
тельно именуют "доктором мертвых".
Нуартье не захотел расставаться с внучкой.
Через полчаса д'Авриньи вернулся со своим собратом; дверь с улицы бы-
ла заперта, и, так как привратник исчез вместе с остальными слугами,
Вильфор сам пошел отворить.
Но у комнаты Валентины он остановился; у него не было сил снова войти
туда.
Оба доктора вошли одни.
Нуартье сидел у кровати, бледный, как сама покойница, недвижимый и
безмолвный, как она.
Доктор мертвых подошел к постели с равнодушием человека, который пол-
