отверстии камина показался молодой человек.
Страшный крик, отдавшийся по всему дому, испустила одна из этих жен-
щин, блондинка, в то время как другая, брюнетка, ухватилась за звонок и
подняла тревогу, дергая что было сил.
Злой рок явно преследовал Андреа.
- Ради бога! - воскликнул он, бледный растерянный, - даже не видя, к
кому обращается. - Не зовите, не губите меня! Я не сделаю вам ничего
дурного.
- Андреа, убийца! - крикнула одна из молодых женщин.
- Эжени! Мадемуазель Данглар! - прошептал Андреа, переходя от ужаса к
изумлению.
- На помощь! На помощь! - закричала мадемуазель д'Армильи и, выхватив
звонок из опустившихся рук Эжени зазвонила еще отчаяннее.
- Спасите меня, за мной гонятся, - взмолился Андреа. - Сжальтесь, не
выдавайте меня!
- Поздно, они уже на лестнице, - ответила Эжени.
- Так спрячьте меня. Скажите, что испугались без причины. Вы отведете
подозрение и спасете мне жизнь.
Обе девушки, прижавшись друг к другу и закутавшись в одеяло, молча,
со страхом и отвращением внимали этому молящему голосу.
- Хорошо, - сказала Эжени, - уходите той же дорогой, которой пришли;
уходите, несчастный, мы ничего не скажем.
- Вот он! Вот он! Я его вижу! - крикнул голос за дверью.
Голос принадлежал унтер-офицеру, который заглянул в замочную скважину
и увидел Андреа с умоляюще сложенными руками.
Сильный удар прикладом выбил замок, два других сорвали петли; выло-
манная дверь упала в комнату.
Андреа бросился к другой двери, выходившей на внутреннюю галерею, и
открыл ее.
Стоявшие на галерее жандармы вскинули свои карабины.
Андреа замер на месте; бледный, слегка откинувшись назад, он судорож-
но сжимал в руке бесполезный нож.
- Бегите же! - крикнула мадемуазель д'Армильи, в сердце которой возв-
ращалась жалость, по мере того как проходил страх. - Бегите!
- Или убейте себя! - сказала Эжени, с видом весталки, подающей в цир-
ке знак гладиатору прикончить поверженного противника.
Андреа вздрогнул и взглянул на девушку с улыбкой презрения, говорящей
о том, что его низкой душе непонятны величайшие жертвы, которых требует
неумолимый голос чести.
- Убить себя? - сказал он, бросая нож. - Зачем?
- Но вы же сами сказали, - воскликнула Эжени Данглар, - вас пригово-
рят к смерти, вас казнят, как последнего преступника!
- Пустяки, - ответил Кавальканти, скрестив руки, - на то имеются
друзья!
Унтер-офицер подошел к нему с саблей в руке.
- Ну, ну, - сказал Кавальканти, - спрячьте саблю, приятель, к чему
столько шуму, раз я сдаюсь!
И он протянул руки. На него тотчас же надели наручники. Девушки с
ужасом смотрели на это отвратительное превращение: у них на глазах чело-
век сбрасывал личину светскости и снова становился каторжником.
Андреа обернулся к ним с наглой улыбкой.
- Не будет ли каких поручений к вашему отцу, мадемуазель Эжени? -
сказал он. - Как видно, я возвращаюсь в Париж.
Эжени закрыла лицо руками.
- Не смущайтесь, - сказал Андреа, - я на вас не в обиде, что вы пом-
чались за мной вдогонку... Ведь я был почти что вашим мужем.
И с. этими словами Андреа вышел, оставив беглянок, сгоравших от сты-
да, подавленных пересудами присутствующих.
Час спустя, обе в женском платье, они садились в свою дорожную каре-
ту.
Чтобы оградить их от посторонних взглядов, ворота гостиницы заперли,
но когда ворота открылись, им все-таки пришлось проехать сквозь строй
любопытных, которые, перешептываясь, провожали их насмешливыми взгляда-
ми.
Эжени опустила шторы, но, если она ничего не видела, она все же слы-
шала, и насмешки долетали до ее ушей.
- Отчего мир не пустыня! - вскричала она, бросаясь в объятья подруги;
ее глаза сверкали той яростью, которая Заставляла Нерона жалеть, что у
римского народа не о дня голова и что нельзя ее отсечь одним ударом.
На следующий день они прибыли в Брюссель и остановились в Отель де
Фландр.
Андреа еще накануне был заключен в тюрьму Консьержери.
II. ЗАКОН
Мы видели, как благополучно мадемуазель Данглар и мадемуазель д'Ар-
мильи совершили свой побег; все были слишком заняты своими собственными
делами, чтобы думать о них.
Пока банкир, с каплями холодного пота на лбу, видя перед собой приз-
рак близкого банкротства, выводит огромные столбцы своего пассива, мы
последуем за баронессой, которая, едва придя в себя после сразившего ее
удара, поспешила к своему постоянному советчику, Люсьену Дебрэ.
Баронесса с нетерпением ждала брака дочери, чтобы освободиться, нако-
нец, от обязанности опекать ее, что, при характере Эжени, было весьма
обременительно; по молчаливому соглашению, на котором держится семейная
иерархия, мать может надеяться на беспрекословное послушание дочери лишь
в том случае, если она неизменно служит ей примером благоразумия и об-
разцом совершенства.
Надо сказать, что г-жа Данглар побаивалась проницательности Эжени и
советов мадемуазель д'Армильи от нее не ускользали презрительные взгля-
ды, которыми ее дочь награждала Дебрэ Эти взгляды, казалось ей, свиде-
тельствовали о том, что Эжени известна тайна ее любовных и денежных от-
ношений с личным секретарем министра Однако, будь баронесса более прони-
цательна, она поняла бы, что Эжени ненавидит Дебрэ вовсе не за то, что в
доме ее отца он служит камнем преткновения и поводом для сплетен; просто
она причисляла его к категории двуногих, которых Диоген не соглашался
называть людьми, а Платон иносказательно именовал животными о двух ногах
и без перьев.
Таким образом, с точки зрения г-жи Данглар, - а к сожалению, на этом
свете каждый имеет свою точку зрения, мешающую ему видеть точку зрения
другого, - было весьма печально, что свадьба дочери не состоялась, - не
потому, что этот брак был подходящим, удачным и мог составить счастье
Эжени, но потому, что этот брак дал бы г-же Данглар полную свободу.
Итак, как мы уже сказали, она бросилась к Дебрэ; Люсьен, как и весь
Париж, присутствовал на торжестве у Дангларов и был свидетелем скандала.
Он поспешно ретировался в клуб, где его друзья уже беседовали о событии,
составлявшем в этот вечер предмет обсуждения для трех четвертей горо-
да-сплетника, именуемого столицей мира.
В то время как г-жа Данглар, в черном платье, под густой вуалью, под-
нималась по лестнице, ведущей в квартиру Дебрэ, несмотря на уверения
швейцара, что его нет дома, Люсьен спорил с приятелем, старавшимся дока-
зать ему, что после разразившегося скандала он, как друг дома, обязан
жениться на мадемуазель Эжени Данглар и на ее двух миллионах.
Дебрэ слабо защищался, как человек, который вполне готов дать себя
убедить; эта мысль не раз приходила в голову ему самому, но, зная Эжени,
зная ее независимый и надменный нрав, он время от времени восставал, ут-
верждая, что этот брак невозможен, и вместе с тем невольно дразнил себя
грешной мыслью, которая, если верить мора листам, вечно обитает даже в
самом честном и непорочном человеке, прячась в глубине его души, как са-
тана за крестом. Чаепитие, игра, беседа, - как мы видим, занимательная,
потому что она касалась столь важных вопросов, - продолжались до часу
ночи.
Тем временем г-жа Данглар, проведенная лакеем Люсьена в маленькую зе-
леную гостиную, ожидала, трепещущая, не снимая вуали, среди цветов, ко-
торые она прислала утром и которые Дебрэ, к чести его будь скачано, раз-
местил и расправил с такой заботливостью, что бедная женщина простила
ему его отсутствие.
Без двадцати двенадцать г-жа Данглар, устав напрасно ждать, взяла фи-
акр и поехала домой.
Дамы известного круга имеют то общее с солидно устроившимися гризет-
ками, что они никогда не возвращаются домой позже полуночи.
Баронесса вернулась к себе с такими же предосторожностями, с какими
Эжени только что покинула отцовский дом; с бьющимся сердцем она неслышно
поднялась в свою комнату, смежную, как мы знаем, с комнатой Эжени.
Она так боялась всяких пересудов Она так твердо верила, - и по край-
ней мере за это она была достойна уважения, - в чистоту дочери и в ее
верность родительскому дому!
Вернувшись к себе, она подошла к дверям Эжени и прислушалась, но не
уловив ни малейшего звука, попыталась войти; дверь была заперта.
Госпожа Данглар решила, что Эжени, устав от тягостных волнений этого
вечера, легла в постель и заснула.
Она позвала горничную и расспросила ее.
- Мадемуазель Эжени, - отвечала горничная, - вернулась в свою комнату
с мадемуазель д'Армильи; они вместе пили чай, а затем отпустили меня,
сказав, что я им больше не нужна.
С тех пор горничная не выходила из буфетной и думала, как и все, что
обе девушки у себя в комнате.
Таким образом, г-жа Данглар легла без тени какого-либо подозрения;
слова горничной рассеяли ее тревогу о дочери.
Чем больше она думала, тем яснее для нее становились размеры катаст-
рофы; это был уже не скандал, но разгром; не позор, но бесчестие.
Тогда г-жа Данглар невольно вспомнила, как она была безжалостна к
Мерседес, которую из-за мужа и сына недавно постигло такое же несчастье.
"Эжени погибла, - сказала она себе, - и мы тоже. Эта история в том
виде, как ее будут преподносить, погубит нас, потому что в нашем общест-
ве смех наносит страшные, неизлечимые раны".
- Какое счастье, - прошептала она, - что бог наделил Эжени таким
странным характером, который всегда так пугал меня!
И она подняла глаза к небу, благодаря провидение, которое неисповеди-
мо направляет грядущее и недостаток, даже порок, обращает на благо чело-
веку.
Затем ее мысль преодолела пространство, как птица, распластав крылья,
перелетает пропасть, и остановилась на Кавальканти.
Этот Андреа оказался негодяем, вором, убийцей; и все же чувствова-
лось, что он недурно воспитан; он появился в свете как обладатель круп-
ного состояния, покровительствуемый уважаемыми людьми.
Как разобраться в этой путанице? Кто поможет найти выход из этого
ужасного положения?
Дебрэ, к которому она бросилась в первом порыве как женщина, ищущая
поддержки у человека, которого она любит, мог только дать ей совет; нуж-
но было обратиться к кому-то более могущественному.
Тогда баронесса вспомнила о Вильфоре.
Вильфор распорядился арестовать Кавальканти; Вильфор безжалостно внес
смятение в ее семью, словно он был ей совсем чужой.
- Нет, - поправила она себя, - королевский прокурор не бессердечный
человек - он представитель правосудия, раб своего долга; честный и стой-
кий друг, который, хотя и безжалостной, но уверенной рукой нанес
скальпелем удар по гнойнику; он не палач, а хирург; он сделал все, чтобы
честь Дангларов не пострадала от позора, которым покрыл себя этот погиб-
ший юноша, представленный ими обществу в качестве будущего зятя.
Раз Вильфор, друг семьи Данглар, действовал так, то нельзя было пред-
положить, чтоб он мог что-либо знать заранее и потворствовать проискам
Андреа.
Таким образом, поведение Вильфора начало представляться баронессе в
новом свете, и она его истолковала в желательном для себя смысле.
Но на этом королевский прокурор должен остановиться; завтра она пое-
дет к нему и добьется от него, если не нарушения служебного долга, то во
всяком случае всей возможной снисходительности.
Баронесса воззовет к прошлому; она воскресит его воспоминания; она
будет умолять во имя грешной, но счастливой поры их жизни; Вильфор зам-
нет дело или хотя бы даст Кавальканти возможность бежать, - для этого
ему достаточно обратить взор в другую сторону: карая преступление, он
поразит только тень преступника заочным приговором.
Успокоившись на этом, она заснула.
На следующий день, в десять часов утра, она встала и, не вызывая гор-
ничной, никому не показываясь, оделась с той же простотой, что и накану-
не, вышла из дому, дошла до улицы Прованс, наняла фиакр и велела везти
