Монте-Кристо вскрикнул, и этот дикий крик был подобен рычанию ранено-
го льва.
- Несчастный! - воскликнул он, ломая руки. - Ты любишь Валентину! Ты
любишь дочь этого проклятого рода!
Никогда в своей жизни Моррель не видел такого лица, такого страшного
взора. Никогда еще Ужас, чей лик не раз являлся ему и на полях сражения,
и в смертоубийственные ночи Алжира, не опалял его глаз столь зловещими
молниями.
Он отступил в страхе.
После этой страстной вспышки Монте-Кристо на миг закрыл глаза, словно
ослепленный внутренним пламенем; он сделал нечеловеческое усилие, чтобы
овладеть собой; и понемногу буря в его груди утихла, подобно тому как
после грозы смиряются под лучами солнца разъяренные, вспененные волны.
Это напряженное молчание, эта борьба с самим собой длилась не более
двадцати секунд.
Граф поднял свое побледневшее лицо.
- Вы видите, друг мой, - сказал он почти не изменившимся голосом, -
как господь карает кичливых и равнодушных людей, безучастно взирающих на
ужасные бедствия, которые он им являет. С бесстрастным любопытством наб-
людал я, как разыгрывается на моих глазах эта мрачная трагедия; подобно
падшему ангелу, я смеялся над злом, которое совершают люди под покровом
тайны (а богатым и могущественным легко сохранить тайну); и вот теперь и
меня ужалила эта змея, за извилистым путем которой я следил, ужалила в
самое сердце!
Моррель глухо застонал.
- Довольно жалоб, - сказал граф, - мужайтесь, соберитесь с силами,
надейтесь, ибо я с вами, и я охраняю вас.
Моррель грустно покачал головой.
- Я вам сказал - надейтесь! - воскликнул МонтеКристо. - Знайте, я ни-
когда не лгу, никогда не ошибаюсь. Сейчас полдень, Максимилиан; благода-
рите небо, что вы пришли ко мне сегодня в полдень, а не вечером или
завтра утром. Слушайте меня, Максимилиан, сейчас полдень: если Валентина
еще жива, она не умрет.
- Боже мой! - воскликнул Моррель. - И я оставил ее умирающей!
Монте-Кристо прикрыл глаза рукой.
Что происходило в этом мозгу, отягченном страшными тайнами? Что шеп-
нули этому разуму, неумолимому и человечному, светлый ангел или ангел
тьмы?
Только богу это ведомо!
Монте-Кристо снова поднял голову; на этот раз лицо его было безмятеж-
но, как у младенца, пробудившегося от сна.
- Максимилиан, - сказал он, - идите спокойно домой; я приказываю вам
ничего не предпринимать, не делать никаких попыток и ничем не выдавать
своей тревоги. Ждите вестей от меня; ступайте.
- Ваше хладнокровие меня пугает, граф, - сказал Моррель. - Вы имеете
власть над смертью? Человек ли вы? Или вы ангел? бог?
И молодой офицер, никогда не отступавший перед опасностью, отступил
перед Монте-Кристо, объятый невыразимым ужасом.
Но Монте-Кристо взглянул на него с такой печальной и ласковой улыб-
кой, что слезы увлажнили глаза Максимилиана.
- Многое в моей власти, друг мой, - отвечал граф. - Идите, мне нужно
побыть одному.
Моррель, покоренный той непостижимой силой, которой Монте-Кристо под-
чинял себе всех окружающих, даже не пытался ей противиться. Он пожал ру-
ку графа и вышел.
Но, дойдя до ворот, он остановился, чтобы подождать Батистена, кото-
рый показался на углу улицы Матиньон.
Тем временем Вильфор и д'Авриньи спешно прибыли в дом королевского
прокурора. Они нашли Валентину все еще без чувств, и доктор осмотрел
больную со всей тщательностью, которой требовали обстоятельства от вра-
ча, посвященного в страшную тайну.
Вильфор, не отрывая глаз от лица д'Авриньи, ждал его приговора. Ну-
артье, еще более бледный, чем Валентина, еще нетерпеливее жаждущий отве-
та, чем Вильфор, тоже ждал, и все силы его души и разума сосредоточились
в его взгляде.
Наконец д'Авриньи медленно проговорил:
- Она еще жива.
- Еще! - воскликнул Вильфор... - Какое страшное слово, доктор!
- Да, я повторяю: она еще жива, и это очень меня удивляет.
- Но она спасена? - спросил отец.
- Да, раз она жива.
В эту минуту глаза д'Авриньи встретились с глазами Нуартье; в них
светилась такая бесконечная радость, такая глубокая и всепроникающая
мысль, что доктор был поражен.
Он снова опустил в кресло больную, чьи бескровные губы едва выделя-
лись на бледном лице, и стоял неподвижно, глядя на Нуартье, который вни-
мательно следил за каждым его движением.
- Господин де Вильфор, - сказал, наконец, доктор, - позовите, пожа-
луйста, горничную мадемуазель Валентины.
Вильфор опустил голову дочери, которую поддерживал рукой, и сам пошел
за горничной.
Как только Вильфор закрыл за собой дверь, д'Авриньи подошел к Ну-
артье.
- Вы желаете мне что-то сказать? - спросил он.
Старик выразительно закрыл глаза; как нам известно, в его распоряже-
нии был только этот единственный утвердительный знак.
- Мне одному?
- Да, - показал Нуартье.
- Хорошо, я постараюсь остаться с вами наедине.
В эту минуту вернулся Вильфор в сопровождении горничной; следом за
горничной шла г-жа де Вильфор.
- Что случилось с бедной девочкой? - воскликнула она. - Она только
что была у меня; правда, она жаловалась на недомогание, но я не думала,
что это так серьезно.
И молодая женщина со слезами на глазах и с чисто материнской неж-
ностью подошла к Валентине и взяла ее за руку.
Д'Авриньи наблюдал за Нуартье; старик широко раскрыл глаза, его щеки
побледнели, а лоб покрылся испариной.
- Вот оно что! - невольно сказал себе д'Авриньи, следя за направлени-
ем взгляда Нуартье, - другими словами, взглянув на г-жу де Вильфор,
твердившую:
- Бедной девочке надо лечь в постель. Давайте, Фанни, мы с вами ее
уложим.
Д'Авриньи, которому это предложение давало возможность остаться нае-
дине с Нуартье, одобрительно кивнул головой, но строго запретил давать
больной что бы то ни было без его предписания.
Валентину унесли; она пришла в сознание, но не могла ни поше-
вельнуться, ни даже говорить, настолько она была разбита перенесенным
припадком. Все же у нее хватило сил взглядом проститься с дедушкой, ко-
торый смотрел ей вслед с таким отчаянием, словно у него вырывали душу из
тела.
Д'Авриньи проводил больную, написал рецепты и велел Вильфору самому
поехать в аптеку, лично присутствовать при изготовлении лекарств, при-
везти их и ждать его в комнате дочери.
Затем, снова повторив свое приказание ничего не давать Валентине, он
спустился к Нуартье, тщательно закрыл за собою дверь и, убедившись в
том, что никто их не подслушивает, сказал:
- Вы что-нибудь знаете о болезни вашей внучки?
- Да, - показал старик.
- Нам нельзя терять времени; я буду предлагать вам вопросы, а вы от-
вечайте.
Нуартье показал, что готов отвечать.
- Вы предвидели болезнь Валентины?
- Да.
Д'Авриньи на секунду задумался; затем подошел ближе к Нуартье.
- Простите меня за то, что я сейчас скажу, но ничто не должно быть
упущено в том страшном положении, в котором мы находимся. Вы видели, как
умирал несчастный Барруа?
Нуартье поднял глаза к небу.
- Вы знаете, от чего он умер? - спросил д'Авриньи, кладя руку на пле-
чо Нуартье.
- Да, - показал старик.
- Вы думаете, что это была естественная смерть?
Подобие улыбки мелькнуло на безжизненных губах Нуартье.
- Так вы подозревали, что Барруа был отравлен?
- Да.
- Вы думаете, что яд, от которого он погиб, предназначался ему?
- Нет.
- Думаете ли вы, что та же рука, которая по ошибке поразила Барруа,
сегодня поразила Валентину?
- Да.
- Значит, она тоже погибнет? - спросил д'Авриньи, не спуская с Ну-
артье пытливого взгляда.
Он ждал действия этих слов на старика.
- Нет! - показал тот с таким торжеством, что самый искусный отгадчик
был бы сбит с толку.
- Так у вас есть надежда? - сказал удивленный д'Авриньи.
- Да.
- На что вы надеетесь?
Старик показал глазами, что не может ответить.
- Ах, верно, - прошептал д'Авриньи.
Потом снова обратился к Нуартье:
- Вы надеетесь, что убийца, отступится?
- Нет.
- Значит, вы надеетесь, что яд не окажет действия на Валентину?
- Да.
- Вы, конечно, знаете не хуже меня, что ее пытались отравить, - про-
должал д'Авриньи.
Взгляд старика показал, что у него на этот счет нет никаких сомнений.
- Почему же вы надеетесь, что Валентина избежит опасности?
Нуартье упорно смотрел в одну точку; д'Авриньи проследил направление
его взгляда и увидел, что он устремлен на склянку с лекарством, которое
ему приносили каждое утро.
- Ах, вот оно что! - сказал д'Авриньи, осененный внезапной мыслью. -
Неужели вы...
Нуартье не дал ему кончить.
- Да, - показал он.
- Предохранили ее от действия яда...
- Да.
- Приучая ее мало-помалу...
- Да, да, да, - показал Нуартье, в восторге оттого, что его поняли.
- Вы, должно быть, слышали, как я говорил, что в лекарства, которые я
вам даю, входит бруцин?
- Да.
- И, приучая ее к этому яду, вы хотели нейтрализовать действие яда?
Глаза Нуартье сияли торжеством.
- И вы достигли этого! - воскликнул д'Авриньи. - Не прими вы этой
предосторожности, яд сегодня убил бы Валентину, убил мгновенно, безжа-
лостно, до того силен был удар; по дело кончилось потрясением, и во вся-
ком случае на этот раз Валентина не умрет.
Неземная радость светилась в глазах старика, возведенных к небу с вы-
ражением бесконечной благодарности.
В эту минуту вернулся Вильфор.
- Вот лекарство, которое вы прописали, доктор, - сказал он.
- Его приготовили при вас?
- Да, - отвечал королевский прокурор.
- Вы его не выпускали из рук?
- Нет.
Д'Авриньи взял склянку, отлил несколько капель жидкости на ладонь и
проглотил их.
- Хорошо, - сказал он, - пойдемте к Валентине, я дам предписания, и
вы сами проследите за тем, чтобы они никем не нарушались.
В то самое время, когда д'Авриньи в сопровождении Вильфора входил в
комнату Валентины, итальянский священник, с размеренной походкой, со
спокойной и уверенной речью, нанимал дом, примыкающий к особняку Вильфо-
ра.
Неизвестно, в чем заключалась сделка, в силу которой все жильцы этого
дома выехали два часа спустя; но прошел слух, будто фундамент этого дома
не особенно прочен и дому угрожает обвал, что не помешало новому жильцу
около пяти часов того же дня переехать в него со всей своей скромной
обстановкой.
Новый жилец взял его в аренду на три, шесть или девять лет и, как по-
лагается, заплатил за полгода вперед; этот новый жилец, как мы уже ска-
зали, был итальянец и звали его синьор Джакопо Бузони.
Немедленно были призваны рабочие, и в ту же ночь редкие прохожие, по-
являвшиеся в этом конце улицы, с изумлением наблюдали, как плотники и
каменщики подводили фундамент под ветхое здание.
XVIII. БАНКИР И ЕГО ДОЧЬ
Из предыдущей главы мы знаем, что г-жа Данглар приезжала официально
объявить г-же де Вильфор о предстоящей свадьбе мадемуазель Эжени Данглар
с Андреа Кавальканти.
Это официальное уведомление как будто доказывало, что все заинтересо-
ванные лица пришли к соглашению; однако ему предшествовала сцена, о ко-
торой мы должны рассказать нашим читателям.
Поэтому мы просим их вернуться немного назад и утром этого знамена-
тельного дня перенестись в ту пышную золоченую гостиную, которую мы уже
описывали и которой так гордился ее владелец, барон Данглар.
По этой гостиной, часов в десять утра, шагал взад и вперед, погружен-
ный в задумчивость и, видимо, чем-то обеспокоенный, сам барон, погляды-
вая на двери и останавливаясь при каждом шорохе.
Когда в конце концов его терпение истощилось, он позвал камердинера.
- Этьен, - сказал он, - пойдите узнайте, для чего мадемуазель Данглар
просила меня ждать ее в гостиной, и по какой причине она заставляет меня
ждать так долго.
Дав, таким образом, волю своему дурному настроению, барон немного ус-
