- Я тоже, от всей души, - сказала Валентина. - Он утверждает, что
воздух предместья Сент-Оноре вреден для моего здоровья.
- А вы знаете, Валентина, - сказал Моррель, - я нахожу, что господин
Нуартье совершенно прав; вот уже недели две, как вы, по-моему, не совсем
здоровы.
- Да, я нехорошо себя чувствую, - отвечала Валентина, - поэтому де-
душка решил сам полечить меня; он все знает, и я вполне ому доверяю.
- Но, значит, вы в самом деле больны? - быстро спросил Моррель.
- Это не болезнь. Мне просто не по себе, вот и все; я потеряла аппе-
тит, и у меня такое ощущение, будто мой организм борется с чем-то.
Нуартье не пропускал ни одного слова Валентины.
- А чем вы лечитесь от этой неведомой болезни?
- Просто я каждое утро пью по чайной ложке того лекарства, которое
принимает дедушка; я хочу сказать, что я начала с одной ложки, а теперь
пью по четыре. Додушка уверяет, что это средство от всех болезней.
Валентина улыбнулась; но ее улыбка была грустной и страдальческой.
Максимилиан, опьяненный любовью, молча смотрел на нее; она была очень
хороша собой, но ее бледность стала какой-то прозрачной, глаза блестели
сильнее обыкновенного, а руки, обычно белые, как перламутр, казались вы-
лепленными из воска, слегка пожелтевшего от времени.
С Валентины Максимилиан перевел взгляд на Нуартье; тот смотрел своим
загадочным, вдумчивым взглядом на внучку, поглощенную своей любовью; но
и он, как Моррель, видел эти признаки затаенного страдания, настолько,
впрочем, неуловимые, что никто их не замечал, кроме деда и возлюбленно-
го.
- Но ведь это лекарство прописано господину Нуартье? - спросил Мор-
рель.
- Да, оно очень горькое на вкус, - отвечала Валентина, - такое
горькое, что после него я во всем, что пью, чувствую горечь.
Нуартье вопросительно взглянул на внучку.
- Правда, дедушка, - сказала Валентина, - только что, идя к вам, я
выпила сахарной воды и даже не могла допить стакана, до того мне показа-
лось горько.
Нуартье побледнел и показал, что он хочет что-то сказать.
Валентина встала, чтобы принести словарь.
Нуартье с явной тревогой следил за ней глазами.
Кровь прилила к лицу девушки, и щеки ее покраснели.
- Как странно, - весело воскликнула она, - у меня закружилась голова!
Неужели от солнца?
И она схватилась за край стола.
- Да ведь нет никакого солнца, - сказал Моррель, которого сильнее
обеспокоило выражение лица Нуартье, чем недомогание Валентины.
Он подбежал к ней. Валентина улыбнулась.
- Успокойся, дедушка, - сказала она Нуартье, - успокойтесь, Максими-
лиан. Ничего, все уже прошло; но слушайте, кажется, кто-то въехал во
двор?
Она открыла дверь, подбежала к окну в коридоре и сейчас же вернулась.
- Да, - сказала она, - приехала госпожа Данглар с дочерью. Прощайте,
я убегу, иначе за мной придут сюда; вернее, до свидания; посидите с де-
душкой, Максимилиан, я обещаю вам не удерживать их.
Моррель проводил ее глазами, видел, как за ней закрылась дверь, и
слышал, как она стала подниматься по маленькой лестнице, которая вела в
комнату г-жи де Вильфор и в ее собственную.
Как только она ушла, Нуартье сделал знак Моррелю взять словарь.
Моррель исполнил его желание; он под руководством Валентины быстро
научился понимать старика.
Однако, так как приходилось всякий раз перебирать алфавит и отыски-
вать в словаре каждое слово, прошло целых десять минут, пока мысль ста-
рика выразилась в следующих словах:
"Достаньте стакан с водой и графин из комнаты Валентины".
Моррель немедленно позвонил лакею, заменившему Барруа, и от имени Ну-
артье передал ему это приказание.
Через минуту лакей вернулся.
Графин и стакан были совершенно пусты.
Нуартье показал, что желает что-то сказать.
- Почему графин и стакан пусты? - спросил он. - Ведь Валентина сказа-
ла, что не допила стакана.
Передача этой мысли словами потребовала новых пяти минут.
- Не знаю, - ответил лакей, - но в комнату мадемуазель Валентины
прошла горничная; может быть, это она выплеснула.
- Спросите у нее об этом, - сказал Моррель, по взгляду поняв мысль
Нуартье.
Лакей вышел и тотчас же вернулся.
- Мадемуазель Валентина заходила сейчас в свою комнату, - сказал он,
- и допила все, что осталось в стакане; а из графина все вылил господин
Эдуард, чтобы устроить пруд для своих уток.
Нуартье поднял глаза к небу, словно игрок, поставивший на карту все
свое состояние.
Затем глаза старика обратились к двери и уже не отрывались от нее.
Валентина не ошиблась, говоря, что приехала г-жа Данглар с дочерью;
их провели в комнату г-жи де Вильфор, которая сказала, что примет их у
себя; вот почему Валентина и прошла через свою комнату; эта комната была
в одном этаже с комнатой мачехи, и их разделяла только комната Эдуарда.
Гостьи вошли в будуар с несколько официальным видом, очевидно, гото-
вясь сообщить важную новость.
Люди одного круга легко улавливают всякие оттенки в обращении. Г-жа
де Вильфор в ответ на торжественность обеих дам также приняла торжест-
венный вид.
В эту минуту вошла Валентина, и приветствия возобновились.
- Дорогой друг, - сказала баронесса, меж тем как девушки взялись за
руки, - я приехала к вам вместе с Эжени, чтобы первой сообщить вам о
предстоящей в ближайшем будущем свадьбе моей дочери с князем Кавалькан-
ти.
Данглар настаивал на титуле князя. Банкир-демократ находил, что это
звучит лучше, чем граф.
- В таком случае разрешите вас искренно поздравить, - ответила г-жа
де Вильфор. - Я нахожу, что князь Кавальканти - молодой человек, полный
редких достоинств.
- Если говорить по-дружески, - сказала, улыбаясь, баронесса, - то я
скажу, что князь еще не тот человек, кем обещает стать впоследствии. В
нем еще много тех странностей, по которым мы, французы, с первого взгля-
да узнаем итальянского или немецкого аристократа. Все же у него, по-ви-
димому, доброе сердце, тонкий ум, а что касается практической стороны,
то господин Данглар утверждает, что состояние у него грандиозное; он так
и выразился.
- А кроме того, - сказала Эжени, перелистывая альбом г-жи де Вильфор,
- прибавьте, сударыня, что вы питаете к этому молодому человеку особую
благосклонность.
- Мне незачем спрашивать вас, - заметила г-жа де Вильфор, - разделяе-
те ли вы эту благосклонность?
- Ни в малейшей степени, сударыня, - отвечала Эжени с обычной своей
самоуверенностью. - Я не чувствую никакой склонности связывать себя хо-
зяйственными заботами или исполнением мужских прихотей, кто бы этот муж-
чина ни был. Мое призвание быть артисткой и, следовательно, свободно
распоряжаться своим сердцем, своей особой и своими мыслями.
Эжени произнесла эти слова таким решительным и твердым тоном, что Ва-
лентина вспыхнула. Робкая девушка не могла понять этой сильной натуры, в
которой не чувствовалось и тени женской застенчивости.
- Впрочем, - продолжала та, - раз уж мне суждено выйти замуж, я долж-
на благодарить провидение, избавившее меня по крайней мере от притязаний
господина де Морсер; не вмешайся провидение, я была бы теперь женой
обесчещенного человека.
- А ведь правда, - сказала баронесса с той странной наивностью, кото-
рой иногда отличаются аристократки и от которой их не может отучить даже
общение с плебеями, - правда, если бы Морсеры не колебались, моя дочь
уже была бы замужем за Альбером; генерал очень хотел этого брака, он да-
же сам приезжал к господину Данглару, чтобы вырвать его согласие; мы
счастливо отделались.
- Но разве позор отца бросает тень на сына? - робко заметила Валенти-
на. - Мне кажется, что виконт нисколько не повинен в предательстве гене-
рала.
- Простите, дорогая, - сказала неумолимая Эжени, - виконт недалеко от
этого ушел; говорят, что, вызвав вчера в Опере графа Монте-Кристо на ду-
эль, он сегодня утром принес ему свои извинения у барьера.
- Не может быть! - сказала г-жа де Вильфор.
- Ах, дорогая, - отвечала г-жа Данглар с той же наивностью, которую
мы только что отметили, - это наверное так; я это знаю от господина Деб-
рэ, который присутствовал при объяснении.
Валентина тоже знала все, но промолчала. От дуэли мысль ее перенес-
лась в комнату Нуартье, где ее ждал Моррель.
Погруженная в задумчивость, Валентина уже несколько минут не принима-
ла участия в разговоре; она даже не могла бы сказать, о чем шла речь,
как вдруг г-жа Данглар дотронулась до ее руки.
- Что вам угодно, сударыня? - сказала Валентина, вздрогнув от этого
прикосновения, словно от электрического разряда.
- Вы больны, дорогая Валентина? - спросила баронесса.
- Больна? - удивилась девушка, проводя рукой по своему горячему лбу.
- Да; посмотрите на себя в зеркало; за последнюю минуту вы раза четы-
ре менялись в лице.
- В самом деле, - воскликнула Эжени, - ты страшно бледна!
- Не беспокойся, Эжени; со мной это уже несколько дней.
И, несмотря на все свое простодушие, Валентина поняла, что может вос-
пользоваться этим предлогом, чтобы уйти. Впрочем, г-жа де Вильфор сама
пришла ей на помощь.
- Идите к себе, Валентина, - сказала она, - вы в самом деле нездоро-
вы; наши гостьи извинят вас; выпейте стакан холодной воды, вам станет
легче.
Валентина поцеловала Эжени, поклонилась г-же Данглар, которая уже
поднялась с места и начала прощаться, и вышла из комнаты.
- Бедная девочка, - сказала г-жа де Вильфор, когда дверь за Валенти-
ной закрылась, - она не на шутку меня беспокоит, и я боюсь, что она
серьезно заболеет.
Между тем Валентина в каком-то безотчетном возбуждении прошла через
комнату Эдуарда, не ответив на злую выходку, которой он ее встретил, и,
миновав свою спальню, вышла на маленькую лестницу. Ей оставалось спус-
титься только три ступени, она уже слышала голос Морреля, как вдруг ту-
ман застлал ей глаза, ее онемевшая нога оступилась, перила выскользнули
из-под руки, и, припав к стене, она уже не сошла, а скатилась по ступе-
ням.
Моррель стремительно открыл дверь и увидел Валентину, лежащую на пло-
щадке.
Он подхватил ее на руки и усадил в кресло.
Валентина открыла глаза.
- Какая я неловкая! - сказала она с лихорадочной живостью. - Я, ка-
жется, разучилась держаться на ногах. Как я могла забыть, что до площад-
ки оставалось еще три ступеньки.
- Вы не ушиблись, Валентина? - воскликнул Моррель.
Валентина окинула взглядом комнату; в глазах Нуартье она прочла вели-
чайший испуг.
- Успокойся, дедушка, - сказала она, пытаясь улыбнуться, - это пустя-
ки... у меня просто закружилась голова.
- Опять головокружение! - сказал Моррель, в отчаянии сжимая руки. -
Поберегите себя, Валентина, умоляю вас!
- Да ведь все уже прошло, - сказала Валентина, - говорю же я вам, что
это пустяки. А теперь послушайте, я скажу вам новость: через педелю Эже-
ни выходит замуж, а через три дня назначено большое пиршество в честь
обручения. Мы все приглашены - мой отец, госпожа де Вильфор и я... Так я
по крайней мере поняла.
- Когда же, наконец, настанет наша очередь? Ах, Валентина, вы имеете
такое влияние на своего дедушку, постарайтесь, чтобы он ответил вам:
скоро!
- Так вы рассчитываете на меня, чтобы торопить дедушку и напоминать
ему? - отвечала Валентина.
- Да, - воскликнул Моррель. - Ради бога поспешите. Пока вы не будете
моей, Валентина, мне всегда будет казаться, что я вас потеряю.
- Право, Максимилиан, - отвечала Валентина, судорожно вздрогнув, - вы
слишком боязливы. Вы же офицер, про которого говорят, что он не знает
страха. Ха-ха-ха!
И она разразилась резким, болезненным смехом; руки ее напряглись, го-
лова запрокинулась, и она осталась недвижима.
Крик ужаса, который не мог сорваться с уст Нуартье, застыл в его
взгляде.
Моррель понял: нужно звать на помощь.
Он изо всех сил дернул звонок; горничная, находившаяся в комнате Ва-
