он нам возвращает. Вы считаете, что его войско умирает с голоду, истоще-
но походом, готово разбежаться; оно растет, как снежный ком. Ваше вели-
чество, уезжайте, оставьте Францию ее истинному владыке, тому, кто не
купил ее, а завоевал; уезжайте, не потому, чтобы вам грозила опасность:
ваш противник достаточно силен, чтобы проявить милость, а потому, что
потомку Людовика Святого унизительно быть обязанным жизнью победителю
Арколи, Маренго и Аустерлица". Скажи все это королю, Жерар, или, лучше,
не говори ему ничего, скрой от всех, что ты был в Париже, не говори, за-
чем сюда ездил и что здесь делал; найми лошадей, и если сюда ты скакал,
то обратно лети; вернись в Марсель ночью; войди в свой дом с заднего
крыльца и сиди там, тихо, скромно, никуда не показываясь, а главное -
сиди смирно, потому что на этот раз, клянусь тебе, мы будем действовать,
как люди сильные, знающие своих врагов. Уезжайте, сын мой, уезжайте, и в
награду за послушание отцовскому велению, или, если вам угодно, за ува-
жение к советам друга, мы сохраним за вами ваше место. Это позволит вам,
- добавил Нуартье с улыбкой, - спасти меня в другой раз, если когда-ни-
будь на политических качелях вы окажетесь наверху, а я внизу. Прощайте,
Жерар; в следующий приезд остановитесь у меня.
И Нуартье вышел с тем спокойствием, которое ни на минуту не покидало
его во все продолжение этого нелегкого разговора.
Вильфор, бледный и встревоженный, подбежал к окну и, раздвинув зана-
вески, увидел, как отец его невозмутимо прошел мимо двух-трех подозри-
тельных личностей, стоявших на улице, вероятно для того, чтобы задержать
человека с черными бакенбардами, в синем сюртуке и в широкополой шляпе.
Вильфор, весь дрожа, не отходил от окна, пока отец его не исчез за
углом. Потом он схватил оставленные отцом вещи, засунул на самое дно че-
модана черный галстук и синий сюртук, скомкал шляпу и бросил ее в нижний
ящик шкафа, изломал трость и кинул не в камин, надел дорожный картуз,
позвал слугу, взглядом пресек все вопросы, расплатился, вскочил в ожи-
давшую его карету, узнал в Лионе, что Бонапарт уже вступил в Гренобль, и
среди возбуждения, царившего по всей дороге, приехал в Марсель, терзае-
мый всеми муками, какие проникают в сердце человека вместе с честолюбием
и первыми успехами.
XIII. СТО ДНЕЙ
Нуартье оказался хорошим пророком, и все совершилось так, как он
предсказывал. Всем известно возвращение с острова Эльба, возвращение
странное, чудесное, без примера в прошлом и, вероятно, без повторения в
будущем.
Людовик XVIII сделал лишь слабую попытку отразить жестокий удар; не
доверяя людям, он не доверял и событиям. Только что восстановленная им
королевская или, вернее, монархическая власть зашаталась в своих еще не
окрепших устоях, и по первому мановению императора рухнуло все здание -
нестройная смесь старых предрассудков и новых идей. Поэтому награда, ко-
торую Вильфор получил от своего короля, была не только бесполезна, но и
опасна, и он никому не показал своего ордена Почетного легиона, хотя
герцог Блакас, во исполнение воли короля, и озаботился выслать ему гра-
моту.
Наполеон непременно отставил бы Вильфора, если бы не покровительство
Нуартье, ставшего всемогущим при императорском дворе в награду за мы-
тарства, им перенесенные, и за услуги, им оказанные. Жирондист 1793 и
сенатор 1806 года сдержал свое слово и помог тому, кто подал ему помощь
накануне.
Всю свою власть во время восстановления Империи, чье вторичное паде-
ние, впрочем, легко было предвидеть, Вильфор употребил на сокрытие тай-
ны, которую чуть было не разгласил Дантес.
Королевский же прокурор был отставлен по подозрению в недостаточной
преданности бонапартизму.
Едва императорская власть была восстановлена, то есть едва Наполеон
поселился в Тюильрийском дворце, только что покинутом Людовиком XVIII, и
стал рассылать свои многочисленные и разнообразные приказы из того само-
го кабинета, куда мы вслед за Вильфором ввели наших читателей и где на
столе из орехового дерева император нашел еще раскрытую и почти полную
табакерку Людовика XVIII, - как в Марселе, вопреки усилиям местного на-
чальства, начала разгораться междоусобная распря, всегда тлеющая на Юге;
дело грозило не ограничиться криками, которыми осаждали отсиживающихся
дома роялистов, и публичными оскорблениями тех, кто решался выйти на
улицу.
Вследствие изменившихся обстоятельств почтенный арматор, принадлежав-
ший к плебейскому лагерю, если и не стал всемогущ, - ибо г-н Моррель был
человек осторожный и несколько робкий, как все те, кто прошел медленную
и трудную коммерческую карьеру, - то все же, хоть его и опережали рьяные
бонапартисты, укорявшие его за умеренность, приобрел достаточный вес,
чтобы возвысить голос и заявить жалобу. Жалоба эта, как легко дога-
даться, касалась Дантеса.
Вильфор устоял, несмотря на падение своего начальника. Свадьба его
хоть и не расстроилась, но была отложена до более благоприятных времен.
Если бы император удержался на престоле, то Жерару следовало бы искать
другую партию, и Нуартье нашел бы ему невесту; если бы Людовик XVIII
вторично возвратился, то влияние маркиза де Сен-Меран удвоилось бы, как
и влияние самого Вильфора, - и этот брак стал бы особенно подходящим.
Таким образом, помощник королевского прокурора занимал первое место в
марсельском судебном мире, когда однажды утром ему доложили о приходе
г-на Морреля.
Другой поспешил бы навстречу арматору и тем показал бы свою слабость;
но Вильфор был человек умный и обладал если не опытом, то превосходным
чутьем. Он заставил Морреля дожидаться в передней, как сделал бы при
Реставрации, не потому, что был занят, а просто потому, что принято,
чтобы помощник прокурора заставлял ждать в передней. Через четверть ча-
са, просмотрев несколько газет различных направлений, он велел позвать
г-на Морреля.
Моррель думал, что увидит Вильфора удрученным, а нашел его точно та-
ким, каким он был полтора месяца тому назад, то есть спокойным, твердым
и полным холодной учтивости, а она является самой неодолимой из всех
преград, отделяющих человека с положением от человека простого. Он шел в
кабинет Вильфора в убеждении, что тот задрожит, увидев его, а вместо то-
го сам смутился и задрожал при виде помощника прокурора, который ждал
его, сидя за письменным столом.
Моррель остановился в дверях. Вильфор посмотрел на него, словно не
узнавая. Наконец, после некоторого молчания, во время которого почтенный
арматор вертел в руках шляпу, он проговорил:
- Господин Моррель, если не ошибаюсь?
- Да, сударь, это я, - отвечал арматор.
- Пожалуйста, войдите, - сказал Вильфор с покровительственным жестом,
- и скажите, чему я обязан, что вы удостоили меня вашим посещением?
- Разве вы не догадываетесь? - спросил Моррель.
- Нет, нисколько не догадываюсь; но тем не менее я готов быть вам по-
лезным, если это в моей власти.
- Это всецело в вашей власти, - сказал Моррель.
- Так объясните, в чем дело.
- Сударь, - начал Моррель, понемногу успокаиваясь, черпая твердость в
справедливости своей просьбы и в ясности своего положения, - вы помните,
что за несколько дней до того, как стало известно о возвращении его ве-
личества императора, я приходил к вам просить о снисхождении к одному
молодому человеку, моряку, помощнику капитана на моем судне; его обвиня-
ли, если вы помните, в сношениях с островом Эльба; подобные сношения,
считавшиеся тогда преступлением, ныне дают право на награду. Тогда вы
служили Людовику XVIII и не пощадили обвиняемого; это был ваш долг. Те-
перь вы служите Наполеону и обязаны защитить невинного; это тоже ваш
долг. Поэтому я пришел спросить у вас, что с ним сталось.
Вильфор сделал над собой громадное усилие.
- Как его имя? - спросил он. - Будьте добры, назовите ею имя.
- Эдмон Дантес.
Надо думать, Вильфору было бы приятное подставить лоб под пистолет
противника на дуэли на расстоянии двадцати пяти шагов, чем услышать это
имя, брошенное ему в лицо; однако он и глазом не моргнул.
"Никто но может обвинить меня в том, что я арестовал этого молодого
человека по личным соображениям", - подумал Вильфор.
- Дантес, - повторил он. - Вы говорите Эдмон Дантес.
- Да, сударь.
Вильфор открыл огромный реестр, помещавшийся в стоявшей рядом контор-
ке, потом пошел к другому столу, от стола перешел к полкам с папками дел
и, обернувшись к арматору, спросил самым естественным голосом:
- А вы не ошибаетесь, милостивый государь?
Если бы Моррель был подогадливее или лучше осведомлен об обстоя-
тельствах этого дела, то он нашел бы странным, что помощник прокурора
удостаивает его ответом по делу, вовсе его не касающемуся; он задал бы
себе вопрос: почему Вильфор не отсылает его к арестантским спискам, к
начальникам тюрем, к префекту департамента? Но Моррель, тщетно искавший
признаков страха, усмотрел в его поведении одну благосклонность: Вильфор
рассчитал верно.
- Нет, - отвечал Моррель, - я не ошибаюсь; я знаю беднягу десять лет,
а служил он у меня четыре года. Полтора месяца тому назад - помните? - я
просил вас быть великодушным, как теперь прошу быть справедливым; вы еще
приняли меня довольно немилостиво и отвечали с неудовольствием. В то
время роялисты были неласковы к бонапартистам!
- Милостивый государь, - отвечал Вильфор, парируя удар со свойствен-
ным ему хладнокровием и проворством, - я был роялистом, когда думал, что
Бурбоны не только законные наследники престола, но и избранники народа;
но чудесное возвращение, которого мы были свидетелями, доказало мне, что
я ошибался. Гений Наполеона победил: только любимый монарх - монарх за-
конный.
- В добрый час, - воскликнул Моррель с грубоватой откровенностью. -
Приятно слушать, когда вы так говорите, и я вижу в этом хороший знак для
бедного Эдмона.
- Погодите, - сказал Вильфор, перелистывая новый реестр, - я припоми-
наю: моряк, так, кажется? Он еще собирался жениться на каталанке? Да,
да, теперь я вспоминаю; это было очень серьезное дело.
- Разве?
- Вы ведь знаете, что от меня его повели прямо в тюрьму при здании
суда.
- Да, а потом?
- Потом я послал донесение в Париж и приложил бумаги, которые были
найдены при нем. Я был обязан это сделать. Через неделю арестанта увез-
ли.
- Увезли? - вскричал Моррель. - Но что же сделали с бедным малым?
- Не пугайтесь! Его, вероятно, отправили в Фенестрель, в Пиньероль
или на острова святой Маргариты, что называется - сослали; и в одно
прекрасное утро он к вам вернется и примет командование на своем кораб-
ле.
- Пусть возвращается когда угодно: место за ним. Но как же он до сих
пор не возвратился? Казалось бы, наполеоновская юстиция первым делом
должна освободить тех, кого засадила в тюрьму юстиция роялистская.
- Не спешите обвинять, господин Моррель, - отвечал Вильфор, - во вся-
ком деле требуется законность. Предписание о заключении в тюрьму было
получено от высшего начальства; надо от высшего же начальства получить
приказ об освобождении. Наполеон возвратился всего две недели тому на-
зад; предписания об освобождении заключенных только еще пишут.
- Но разве нельзя, - спросил Моррель, - ускорить все эти формальнос-
ти? Ведь мы победили. У меня есть друзья, есть связи; я могу добиться
отмены приговора.
- Приговора не было.
- Так постановления об аресте.
- В политических делах нет арестантских списков; иногда правительство
заинтересовано в том, чтобы человек исчез бесследно; списки могли бы по-
мочь розыскам.
- Так, может статься, было при Бурбонах, но теперь...
- Так бывает во все времена, дорогой господин Моррель; правительства
сменяют друг друга и похожи друг на друга; карательная машина, заведен-
