Немного погодя сквозь решетку окна и сквозь ограду памятника, мимо
которого они ехали, он увидел огни портового Управления.
Карета остановилась, пристав сошел с козел и подошел к кордегардии;
оттуда вышли с десяток солдат и стали в две шеренги. Ружья их блестели в
свете фонарей, горевших на набережной. "Неужели все это ради меня?" -
подумал Эдмон.
Отперев дверцу ключом, пристав молчаливо ответил на этот вопрос, ибо
Дантес увидел между двумя рядами солдат оставленный для него узкий про-
ход от кареты до набережной.
Два жандарма, сидевшие на переднем сиденье, вышли из кареты первые,
за ними вышел он, а за ними и остальные два, сидевшие по бокам его. Все
направились к лодке, которую таможенный служитель удерживал у берега за
цепь. Солдаты смотрели на Дантеса с тупым любопытством. Его тотчас же
посадили к рулю, между четырьмя жандармами, а пристав сел на носу.
Сильный толчок отделил лодку от берега; четыре гребца принялись быстро
грести по направлению к Пилону. По окрику с лодки цепь, заграждающая
порт, опустилась, и Дантес очутился в так называемом Фриуле, то есть вне
порта.
Первое ощущение арестанта, когда он выехал на свежий воздух, было
ощущение радости. Воздух - почти свобода. Он полной грудью вдыхал живи-
тельный ветер, несущий на своих крыльях таинственные запахи ночи и моря.
Скоро, однако, он горестно вздохнул: он плыл мимо "Резерва", где был так
счастлив еще утром, за минуту до ареста; сквозь ярко освещенные окна до
него доносились веселые звуки танцев.
Дантес сложил руки, поднял глаза к небу и стал молиться.
Лодка продолжала свой путь; она миновала Мертвую Голову, поравнялась
с бухтой Фаро и начала огибать батарею; Дантес ничего не понимал.
- Куда же меня везут? - спросил он одного из жандармов.
- Сейчас узнаете.
- Однако...
- Нам запрещено говорить с вами.
Дантес был наполовину солдат; расспрашивать жандармов, которым запре-
щено отвечать, показалось ему нелепым, и он замолчал.
Тогда самые странные мысли закружились в его голове; в утлой лодке
нельзя было далеко уехать, кругом не было ни одного корабля на якоре; он
подумал, что его довезут до отдаленного места на побережье и там
объявят, что он свободен. Его не связывали, не пытались надевать наруч-
ники; все это казалось ему добрым предзнаменованием; при этом разве не
сказал ему помощник прокурора, такой добрый и ласковый, что если только
он не произнесет рокового имени Нуартье, то ему нечего бояться? Ведь на
его глазах Вильфор сжег опасное письмо, единственную улику, которая име-
лась против него.
В молчании ждал он, чем все это кончится, глазом моряка, привыкшим в
темноте измерять пространство, стараясь рассмотреть окрестность.
Остров Ратонно, на котором горел маяк, остался справа, и лодка, дер-
жась близко к берегу, подошла к Каталанской бухте. Взгляд арестанта стал
еще зорче: здесь была Мерседес, и ему ежеминутно казалось, что на темном
берегу вырисовывается неясный силуэт женщины.
Как предчувствие не шепнуло Мерседес, что ее возлюбленный в трехстах
шагах от нее?
Во всех Каталанах только в одном окне горел огонь. Приглядевшись,
Дантес убедился, что это комната его невесты. Только одна Мерседес не
спала во всем селении. Если бы он громко закричал, голос его долетел бы
до ее слуха. Ложный стыд удержал его. Что сказали бы жандармы, если бы
он начал кричать, как исступленный? Поэтому он не раскрыл рта и проехал
мимо, не отрывая глаз от огонька.
Между тем лодка подвигалась вперед; но арестант не думал о лодке, он
думал о Мерседес. Наконец, освещенное окошко скрылось за выступом скалы.
Дантес обернулся и увидел, что лодка удаляется от берега.
Пока он был поглощен своими мыслями, весла заменили парусами, и лодка
шла по ветру.
Хотя Дантесу не хотелось снова расспрашивать жандарма, однако же он
придвинулся к нему и, взяв его за руку, сказал:
- Товарищи! Именем совести вашей и вашим званием солдата заклинаю:
сжальтесь и ответьте мне. Я капитан Дантес, добрый и честный француз,
хоть меня и обвиняют в какой-то измене. Куда вы меня везете? Скажите, я
даю вам честное слово моряка, что я исполню свой долг и покорюсь судьбе.
Жандарм почесал затылок и посмотрел на своего товарища. Тот сделал
движение, которое должно было означать: "Теперь уж, кажется, можно ска-
зать", и жандарм повернулся к Дантесу:
- Вы уроженец Марселя и моряк, и еще спрашиваете, куда мы едем?
- Да, честью уверяю, что не знаю.
- Вы не догадываетесь?
- Нет.
- Не может быть.
- Клянусь всем священным в мире! Скажите, ради бога!
- А приказ?
- Приказ не запрещает вам сказать мне то, что я все равно узнаю через
десять минут, через полчаса или, быть может, через час. Вы только изба-
вите меня от целой вечности сомнений. Я прошу вас, как друга. Смотрите,
я не собираюсь ни сопротивляться, ни бежать. Да это и невозможно. Куда
мы едем?
- Либо вы ослепли, либо вы никогда не выходили из марсельского порта;
иначе вы не можете не угадать, куда вас везут.
- Не могу.
- Так гляньте вокруг.
Дантес встал, посмотрел в - ту сторону, куда направлялась лодка, и
увидел в ста саженях перед собою черную отвесную скалу, на которой вы-
сился мрачный замок Иф.
Этот причудливый облик, эта тюрьма, которая вызывает такой беспре-
дельный ужас, эта крепость, которая уже триста лет питает Марсель своими
жуткими преданиями, возникнув внезапно перед Дантесом, и не помышлявшим
о ней, произвела на него такое же действие, какое производит эшафот на
приговоренного к смерти.
- Боже мой! - вскричал он. - Замок Иф? Зачем мы туда едем?
Жандарм улыбнулся.
- Но меня же не могут заключить туда! - продолжал Дантес. - Замок Иф
- государственная тюрьма, предназначенная только для важных политических
преступников. Я никакого преступления не совершил. Разве в замке Иф есть
какие-нибудь следователи, какие-нибудь судьи?
- Насколько я знаю, - сказал жандарм, - там имеется только комендант,
тюремщики, гарнизон да крепкие стены. Полно, полно, приятель, не предс-
тавляйтесь удивленным, не то я, право, подумаю, что вы платите мне нас-
мешкой за мою доброту.
Дантес сжал руку жандарма так, что чуть не сломал ее.
- Так вы говорите, что меня везут в замок Иф и там оставят?
- Вероятно, - сказал жандарм, - но во всяком случае незачем жать мне
руку так крепко.
- Без всякого следствия? Без всяких формальностей?
- Все формальности выполнены, следствие закончено.
- И невзирая на обещание господина де Вильфор?
- Я не знаю, что вам обещал господин де Вильфор, - сказал жандарм, -
знаю только, что мы едем в замок Иф. Эге! Да что вы делаете? Ко мне, то-
варищи! Держите!
Движением быстрым, как молния, и все же не ускользнувшим от опытного
глаза жандарма, Дантес хотел броситься в море, но четыре сильные руки
схватили его в ту самую минуту, когда ноги его отделились от днища.
Он упал в лодку, рыча от ярости.
- Эге, брат! - сказал жандарм, упираясь ему коленом в грудь. - Так-то
ты держишь честное слово моряка! Вот и полагайся на тихонь! Ну, теперь,
любезный, только шевельнись, и я влеплю тебе пулю в лоб! Я ослушался
первого пункта приказа, но не беспокойся, второй будет выполнен в точ-
ности.
И он действительно приставил дуло своего ружья к виску Дантеса. В
первое мгновение Дантес хотел сделать роковое движение и покончить с
нежданным бедствием, которое обрушилось на него и схватило в свои ястре-
биные когти. Но именно потому, что это бедствие было столь неожиданным,
Дантес подумал, что оно не может быть продолжительным; потом он вспомнил
обещание Вильфора; к тому же надо признаться, смерть на дне лодки от ру-
ки жандарма показалась ему гадкой и жалкой.
Он опустился на доски и в бессильном бешенстве впился зубами в свою
руку.
Лодка покачнулась от сильного толчка. Один из гребцов прыгнул на
утес, о который легкое суденышко ударилось носом, заскрипела веревка,
разматываясь вокруг ворота, и Дантес понял, что они причаливают.
Жандармы, державшие его за руки и за шиворот, заставили его под-
няться, сойти на берег и потащили его к ступенькам, ведшим к крепостным
воротам; сзади шел пристав, вооруженный ружьем с примкнутым штыком.
Впрочем, Дантес и не помышлял о бесполезном сопротивлении. Его медли-
тельность происходила не от противодействия, а от апатии. У него кружи-
лась голова, и он шатался, как пьяный. Он опять увидел два ряда солдат,
выстроившихся на крутом откосе, почувствовал, что ступеньки принуждают
его поднимать ноги, заметил, что вошел в ворота и что эти ворота закры-
лись за ним, но все это бессознательно, точно, сквозь туман, не будучи в
силах ничего различить. Он даже не видел моря, источника мучений для
заключенных, которые смотрят на его простор и с ужасом сознают, что бес-
сильны преодолеть его.
Во время минутной остановки Дантес немного пришел в себя и огляделся.
Он стоял на четырехугольном дворе, между четырьмя высокими стенами; слы-
шался размеренный шаг часовых, и всякий раз, когда они проходили мимо
двух-трех освещенных окон, ружья их поблескивали.
Они простояли минут десять. Зная, что Дантесу уже не убежать, жандар-
мы, выпустили его. Видимо, ждали приказаний; наконец, раздался чей-то
голос:
- Где арестант?
- Здесь, - отвечали жандармы.
- Пусть идет за мной, я проведу его в камеру.
- Ступайте, - сказали жандармы, подталкивая Дантеса.
Он пошел за проводником, который действительно привел его в полупод-
земную камеру; из голых и мокрых стен, казалось, сочились слезы. Постав-
ленная на табурет плошка, фитиль которой плавал в каком-то вонючем жире,
осветила лоснящиеся стены этого страшного жилища и проводника; это был
человек плохо одетый, с грубым лицом - по всей вероятности, из низших
служителей тюрьмы.
- Вот вам камера на нынешнюю ночь, - сказал он. - Теперь уже поздно,
и господин комендант лег спать. Завтра, когда он встанет и прочтет рас-
поряжения, присланные на ваш счет, может быть, он назначит вам другую. А
пока вот вам хлеб; тут, в этой кружке, вода; там, в углу, солома. Это
все, чего может пожелать арестант. Спокойной ночи.
И прежде чем Дантес успел ответить ему, прежде чем он заметил, куда
тюремщик положил хлеб, прежде чем он взглянул, где стоит кружка с водой,
прежде чем он повернулся к углу, где лежала солома - его будущая пос-
тель, - тюремщик взял плошку и, закрыв дверь, лишил арестанта и того
тусклого света, который показал ему, словно при вспышке зарницы, мокрые
стены его тюрьмы.
Он остался один, среди тишины и мрака, немой, угрюмый, как своды под-
земелья, мертвящий холод которых он чувствовал на своем пылающем челе.
Когда первые лучи солнца едва осветили этот вертеп, тюремщик возвра-
тился с приказом оставить арестанта здесь. Дантес стоял на том же месте.
Казалось, железная рука пригвоздила его там, где он остановился накану-
не; только глаза его опухли от невыплаканных слез. Он не шевелился и
смотрел в землю.
Он провел всю ночь стоя и ни на минуту не забылся сном.
Тюремщик подошел к нему, обошел вокруг него, но Дантес, казалось, его
не видел.
Он тронул его за плечо. Дантес вздрогнул и покачал головой.
- Вы не спали? - спросил тюремщик.
- Не знаю, - отвечал Дантес.
Тюремщик посмотрел на него с удивлением.
- Вы не голодны? - продолжал он.
- Не знаю, - повторил Дантес.
- Вам ничего не нужно?
- Я хочу видеть коменданта.
Тюремщик пожал плечами и вышел.
Дантес проводил его взглядом, протянул руки к полурастворенной двери,
но дверь захлопнулась.
Тогда громкое рыдание вырвалось из его груди. Накопившиеся слезы хлы-
нули в два ручья. Он бросился на колени, прижал голову к полу и долго
молился, припоминая в уме всю свою жизнь и спрашивая себя, какое прес-
тупление совершил он в своей столь еще юной жизни, чтобы заслужить такую
