сведения, какие вы успели собрать.
- О заговоре мы еще ничего не знаем; все бумаги, найденные при нем,
запечатаны в одну связку и лежат на вашем столе. Что же касается самого
обвиняемого, то его зовут, как вы изволили видеть из самого доноса, Эд-
мон Дантес, он служит помощником капитана на трехмачтовом корабле "Фара-
он", который возит хлопок из Александрии и Смирны и принадлежит мар-
сельскому торговому дому "Моррель и Сын".
- До поступления на торговое судно он служил во флоте?
- О, нет! Это совсем молодой человек.
- Каких лет?
- Лет девятнадцати - двадцати, не больше.
Когда Вильфор, пройдя улицу Гран-рю, уже подходил к своему дому, к
нему приблизился человек, по-видимому его поджидавший. То был г-н Мор-
рель.
- Господин де Вильфор! - вскричал он. - Как хорошо, что я застал вас!
Подумайте, произошла страшная ошибка, арестовали моего помощника капита-
на, Эдмона Дантеса.
- Знаю, - отвечал Вильфор, - я как раз иду допрашивать его.
- Господин де Вильфор, - продолжал Моррель с жаром, - вы не знаете
обвиняемого, а я его знаю. Представьте себе человека, самого тихого,
честного и, я готов сказать, самого лучшего знатока своего дела во всем
торговом флоте... Господин де Вильфор! Прошу вас за него от всей Души.
Вильфор, как мы уже видели, принадлежал к аристократическому лагерю,
а Моррель - к плебейскому; первый был крайний роялист, второго подозре-
вали в тайном бонапартизме. Вильфор свысока посмотрел на Морреля и хо-
лодно ответил:
- Вы знаете, сударь, что можно быть тихим в домашнем кругу, честным в
торговых сношениях и знатоком своего дела и тем не менее быть преступни-
ком в политическом смысле. Вы это знаете, правда, сударь?
Вильфор сделал ударение на последних словах, как бы намекая на самого
Морреля; испытующий взгляд его старался проникнуть в самое сердце этого
человека, который дерзал просить за другого, хотя он не мог не знать,
что сам нуждается в снисхождении.
Моррель покраснел, потому что совесть его была не совсем чиста в от-
ношении политических убеждений, притом же тайна, доверенная ему Дантесом
о свидании с маршалом и о словах, которые ему сказал император, смущала
его ум. Однако он оказал с искренним участием:
- Умоляю вас, господин де Вильфор, будьте справедливы, как вы должны
быть, и добры, как вы всегда бываете, и поскорее верните нам бедного
Дантеса!
В этом "верните нам" уху помощника королевского прокурора почудилась
революционная нотка.
"Да! - подумал он. - "Верните нам"... Уж не принадлежит ли этот Дан-
тес к какой-нибудь секте карбонариев, раз его покровитель так неосторож-
но говорит во множественном числе? Помнится, комиссар сказал, что его
ваяли в кабаке, и притом в многолюдной компании, - это какаянибудь тай-
ная ложа".
Он продолжал вслух:
- Вы можете быть совершенно спокойны, сударь, и вы не напрасно проси-
те справедливости, если обвиняемый не виновен; если же, напротив, он ви-
новен, мы живем в трудное время, и безнаказанность может послужить па-
губным примером. Поэтому я буду вынужден исполнить свой долг.
Он поклонился с ледяной учтивостью и величественно вошел в свой дом,
примыкающий к зданию суда, а бедный арматор, как окаменелый, остался
стоять на улице.
Передняя была полна жандармов и полицейских; среди них, окруженный
пылающими ненавистью взглядами, спокойно и неподвижно стоял арестант.
Вильфор, пересекая переднюю, искоса взглянул на Дантеса и, взяв из
рук полицейского пачку бумаг, исчез за дверью, бросив на ходу:
- Введите арестанта.
Как ни был мимолетен взгляд, брошенный Вильфором на арестанта, он все
же успел составить себе мнение о человеке, которого ему предстояло доп-
росить. Он прочел ум на его широком и открытом челе, мужество в его
упорном взоре и нахмуренных бровях и прямодушие в его полных полуоткры-
тых губах, за которыми блестели два ряда зубов, белых, как слоновая
кость.
Первое впечатление было благоприятно для Дантеса; но Вильфору часто
говорили, что политическая мудрость повелевает не поддаваться первому
порыву, потому что это всегда голос сердца; и он приложил это правило к
первому впечатлению, забыв о разнице между впечатлением и порывом.
Он задушил добрые чувства, которые пытались ворваться к нему в серд-
це, чтобы оттуда завладеть его умом, принял перед зеркалом торжественный
вид и сел, мрачный и грозный, за свой письменный стол.
Через минуту вошел Дантес.
Он был все так же бледен, но спокоен и приветлив; он с непринужденной
учтивостью поклонился своему судье, потом поискал глазами стул, словно
находился в гостиной арматора Морреля.
Тут только встретил он тусклый взгляд Вильфора - взгляд, свойственный
блюстителям правосудия, которые не хотят, чтобы кто-нибудь читал их мыс-
ли, и потому превращают свои глаза в матовое стекло. Этот взгляд дал по-
чувствовать Дантесу, что он стоит перед судом.
- Кто вы и как ваше имя? - спросил Вильфор, перебирая бумаги, подан-
ные ему в передней; за какой-нибудь час дело уже успело вырасти в до-
вольно объемистую тетрадь: так быстро язва шпионства разъедает несчаст-
ное тело, именуемое обвиняемым.
- Меня зовут Эдмон Дантес, - ровным и звучным голосом отвечал юноша,
- я помощник капитана на корабле "Фараон", принадлежащем фирме "Моррель
и Сын".
- Сколько вам лет? - продолжал Вильфор.
- Девятнадцать, - отвечал Дантес.
- Что вы делали, когда вас арестовали?
- Я обедал с друзьями по случаю моего обручения, - отвечал Дантес
слегка дрогнувшим голосом, настолько мучителен был контраст между ра-
достным празднеством и мрачной церемонией, которая совершалась в эту ми-
нуту, между хмурым лицом Вильфора и лучеразным личиком Мерседес.
- По случаю вашего обручения? - повторил помощник прокурора, невольно
вздрогнув.
- Да, я женюсь на девушке, которую люблю уже три года.
Вильфор, вопреки своему обычному бесстрастию, был все же поражен та-
ким совпадением, и взволнованный голос юноши пробудил сочувственный отз-
вук в его душе, он тоже любил свою невесту, тоже был счастлив, и вот его
радости помешали, для того чтобы он разрушил счастье человека, который,
подобно ему, был так близок к блаженству. "Такое философическое сопос-
тавление, - подумал он, - будет иметь большой успех в гостиной маркиза
де СенМеран; и, пока Дантес ожидал дальнейших вопросов, он начал подби-
рать в уме антитезы, из которых ораторы строят блестящие фразы, рассчи-
танные на аплодисменты и подчас принимаемые за истинное красноречие.
Сочинив в уме изящный спич, Вильфор улыбнулся и сказал, обращаясь к
Дантесу:
- Продолжайте.
- Что же мне продолжать?
- Осведомите правосудие.
- Пусть правосудие скажет мне, о чем оно желает быть осведомлено, и я
ему скажу все, что знаю. Только, - прибавил он с улыбкою, - предупреж-
даю, что я знаю мало.
- Вы служили при узурпаторе?
- Меня должны были зачислить в военный флот, когда он пал.
- Говорят, вы весьма крайних политических убеждений, - сказал
Вильфор, которому об этом никто ничего не говорил, но он решил на всякий
случай предложить этот вопрос в виде обвинения.
- Мои политические убеждения!.. Увы, мне стыдно признаться, но у меня
никогда не было того, что называется убеждениями, мне только девятнад-
цать лет, как я уже имел честь доложить вам; я ничего не знаю, никакого
видного положения я занять не могу; всем, что я есть и чем я стану, если
мне дадут то место, о котором я мечтаю, я буду обязан одному господину
Моррелю. Поэтому все мои убеждения, и то не политические, а частные,
сводятся к трем чувствам: я люблю моего отца, уважаю господина Морреля и
обожаю Мерседес Вот, милостивый государь, все, что я могу сообщить пра-
восудию; как видите, все это для него мало интересно.
Пока Дантес говорил, Вильфор смотрел на его честное, открытое лицо и
невольно вспомнил слова Рене, которая, не зная обвиняемого, просила о
снисхождении к нему. Привыкнув иметь дело с преступлением и преступника-
ми, помощник прокурора в каждом слове Дантеса видел новое доказательство
его невиновности. В самом деле, этот юноша, почти мальчик, простодушный,
откровенный, красноречивый тем красноречием сердца, которое никогда не
дается, когда его ищешь, полный любви ко всем, потому что был счастлив,
а счастье и самых злых превращает в добрых, - изливал даже на своего
судью нежность и доброту, переполнявшие его душу. Вильфор был с ним су-
ров и строг, а у Эдмона во взоре, в голосе, в движениях не было ничего,
кроме приязни и доброжелательности к тому, кто его допрашивал.
"Честное слово, - подумал Вильфор, - вот славный малый, и, надеюсь,
мне нетрудно, будет угодить Рене, исполнив первую ее просьбу; этим я
заслужу сердечное рукопожатие при всех, а в уголке, тайком, нежный поце-
луй".
От этой сладостной надежды лицо Вильфора прояснилось, и когда, отор-
вавшись от своих мыслей, он перевел взгляд на Дантеса, Дантес, следивший
за всеми переменами его лица, тоже улыбнулся.
- У вас есть враги? - спросил Вильфор.
- Враги? - сказал Дантес. - Я, по счастью, еще так мало значу, что не
успел нажить их. Может быть, я немного вспыльчив, но я всегда старался
укрощать себя в отношениях с подчиненными. У меня под началом человек
десять - двенадцать матросов. Спросите их, милостивый государь, и они
вам скажут, что любят и уважают меня не как отца, - я еще слишком молод
для этого, - а как старшего брата.
- Если у вас нет врагов, то, может быть, есть завистники. Вам только
девятнадцать лет, а вас назначают капитаном, это высокая должность в ва-
шем звании; вы женитесь на красивой девушке, которая вас любит, а это
редкое счастье во всех званиях мира. Вот две веские причины, чтобы иметь
завистников.
- Да, вы правы. Вы, верно, лучше меня знаете людей, а может быть, это
и так. Но если эти завистники из числа моих друзей, то я предпочитаю не
знать, кто они, чтобы мне не пришлось их ненавидеть.
- Это неверно. Всегда надо, насколько можно, ясно видеть окружающее.
И, сказать по правда, - вы кажетесь мне таким достойным молодым челове-
ком, что для вас я решаюсь отступить от обычных правил правосудия и по-
мочь вам раскрыть истину... Вот донос, который возводит на вас обвине-
ние. Узнаете почерк?
Вильфор вынул из кармана письмо и протянул его Дантесу. Дантес пос-
мотрел, прочел, нахмурил лоб и сказал:
- Нет, я не знаю этой руки; почерк искажен, но довольно тверд. Во
всяком случае это писала искусная "рука. Я очень счастлив, - прибавил
он, глядя на Вильфора с благодарностью, - что имею дело с таким челове-
ком, как вы, потому что действительно этот завистник - настоящий враг!
По молнии, блеснувшей в глазах юноши при этих словах, Вильфор понял,
сколько душевной силы скрывается под его наружной кротостью.
- А теперь, - сказал Вильфор, - отвечайте мне откровенно, не как об-
виняемый судье, а как человек, попавший в беду, отвечает человеку, кото-
рый принимает в нем участие: есть ли правда в этом безыменном доносе?
И Вильфор с отвращением бросил на стол письмо, которое вернул ему
Дантес.
- Все правда, а в то же время ни слова правды; а вот чистая правда,
клянись честью моряка, клянусь моей любовью к Мерседес, клянусь жизнью
моего отца!
- Говорите, - сказал Вильфор.
И прибавил про себя:
"Если бы Рене могла меня видеть, надеюсь, она была бы довольна мною и
не называла бы меня палачом".
- Так вот: когда мы вышли из Неаполя, капитан Леклер заболел нервной
горячкой; на корабле не было врача, а он не хотел приставать к берегу,
потому что очень спешил на остров Эльба, и потому состояние его так
ухудшилось, что на третий день, почувствовав приближение смерти, он поз-
вал меня к себе.
"Дантес, - сказал он, - поклянитесь мне честью, что исполните поруче-
ние, которое я вам дам; дело чрезвычайно важное".
