те, по окончании спектакля идет не домой, ужинать со своим семейством и
спокойно лечь спать, чтобы завтра начать сначала, а в тюрьму, где его
ждет палач. Так что для нервных особ, ищущих сильных ощущений, не может
быть лучшего зрелища. Будьте спокойны - если случай представится, я не
премину воспользоваться им.
- От его слов нас бросает в дрожь... а он смеется! - сказала Рене,
побледнев.
- Что прикажете?.. Это поединок... Я уже пять или шесть раз требовал
смертной казни для подсудимых, политических и других... Кто знает,
сколько сейчас во тьме точится кинжалов или сколько их уже обращено на
меня!
- Боже мой! - вскричала Рене. - Неужели вы говорите серьезно, госпо-
дин де Вильфор?
- Совершенно серьезно, - отвечал Вильфор с улыбкой. - И от этих зани-
мательных процессов, которых графиня жаждет из любопытства, а я из чес-
толюбия, опасность для меня только усилится. Разве эти наполеоновские
солдаты, привыкшие слепо идти на врага, рассуждают, когда надо выпустить
пулю или ударит штыком? Неужели у них дрогнет рука убить человека, кото-
рого они считают своим личным врагом, когда они, не задумываясь, убивают
русского, австрийца или венгерца, которого они и в глаза не видали? К
тому же опасность необходима; иначе наше ремесло не имело бы оправдания.
Я сам воспламеняюсь, когда вижу в глазах обвиняемого вспышку ярости: это
придает мне силы. Тут уже не тяжба, а битва; я борюсь с ним, он защища-
ется, я наношу новый удар, и битва кончается, как всякая битва, победой
или поражением. Вот что значит выступать в суде! Опасность порождает
красноречие. Если бы обвиняемый улыбнулся мне после моей речи, то я ре-
шил бы, что говорил плохо, что слова мои были бледны, слабы, невырази-
тельны. Представьте себе, какая гордость наполняет душу прокурора, убеж-
денного в виновности подсудимого, когда он видит, что преступник бледне-
ет и склоняет голову под тяжестью улик и под разящими ударами его крас-
норечия! Голова преступника склоняется и падает!
Рене тихо вскрикнула.
- Как говорит! - заметил один из гостей.
- Вот такие люди и нужны в наше время, - сказал другой.
- В последнем процессе, - подхватил третий, - вы были великолепны,
Вильфор. Помните - негодяй, который зарезал своего отца? Вы буквально
убили его, прежде чем до него дотронулся палач.
- О, отцеубийцы - этих мне не жаль. Для таких людей нет достаточно
тяжкого наказания, - сказала Рене. - Но несчастные политические преступ-
ники...
- Они еще хуже, Рене, потому что король - отец народа, и хотеть
свергнуть или убить короля - значит хотеть убить отца тридцати двух мил-
лионов людей.
- Все равно, господин де Вильфор, - сказала Рене. - Обещайте мне, что
будете снисходительны к тем, за кого я буду просить вас...
- Будьте спокойны, - отвечал Вильфор с очаровательной улыбкой, - мы
будем вместе писать обвинительные акты.
- Дорогая моя, - сказала маркиза, - занимайтесь своими колибри, со-
бачками и тряпками и предоставьте вашему будущему мужу делать свое дело.
Теперь оружие отдыхает и тога в почете; об этом есть прекрасное латинс-
кое изречение.
- Cadant arma togae [3], - сказал Вильфор.
- Я не решилась сказать по-латыни, - отвечала маркиза.
- Мне кажется, что мне было бы приятнее видеть вас врачом, - продол-
жала Рене. - Карающий ангел, хоть он и ангел, всегда страшил меня.
- Добрая моя Рене! - прошептал Вильфор, бросив на молодую девушку
взгляд, полный любви.
- Господин де Вильфор, - сказал маркиз, - будет нравственным и поли-
тическим врачом нашей провинции; поверь мне, дочка, это почетная роль.
- И это поможет забыть роль, которую играл его отец, - вставила не-
исправимая маркиза.
- Сударыня, - отвечал Вильфор с грустной улыбкой, - я уже имел честь
докладывать вам, что отец мой, как я по крайней мере надеюсь, отрекся от
своих былых заблуждений, что он стал ревностным другом религии и поряд-
ка, лучшим роялистом, чем я, ибо он роялист по раскаянию, а я - только
по страсти.
И Вильфор окинул взглядом присутствующих, как он это делал в суде
после какой-нибудь великолепной тирады, проверяя действие своего красно-
речия на публику.
- Правильно, Вильфор, - сказал граф де Сальвье, - эти же слова я ска-
зал третьего дня в Тюильри министру двора, который выразил удивление по
поводу брака между сыном жирондиста и дочерью офицера, служившего в ар-
мии Конде, и министр отлично понял меня. Сам король покровительствует
этому способу объединения. Мы и не подозревали, что он слушает нас, а он
вдруг вмешался в разговор и говорит: "Вильфор (заметьте, король не ска-
зал Нуартье, а подчеркнул имя Вильфор), Вильфор, - сказал король, - пой-
дет далеко; это молодой человек уже вполне сложившийся и принадлежит к
моему миру. Я с удовольствием узнал, что маркиз и маркиза де Сен-Меран
выдают за него свою дочь, и я сам посоветовал бы им этот брак, если бы
они не явились первые ко мне просить позволения".
- Король это сказал, граф? - воскликнул восхищенный Вильфор.
- Передаю вам собственные его слова; и если маркиз захочет быть отк-
ровенным, то сознается, что эти же слова король сказал ему самому, когда
он, полгода назад, сообщил королю о своем намерении выдать за вас свою
дочь.
- Это верно, - подтвердил маркиз.
- Так, значит, я всем обязан королю! Чего я не сделаю, чтобы послу-
жить ему!
- Таким вы мне нравитесь, - сказала маркиза. - Пусть теперь явится
заговорщик, - добро пожаловать!
- А я, мама, - сказала Рене, - молю бога, чтобы он вас не услышал и
чтобы он посылал господину де Вильфор только мелких воришек, беспомощных
банкротов и робких жуликов; тогда я буду спать спокойно.
- Это все равно, что желать врачу одних мигреней, веснушек, осиных
укусов и тому подобное, - сказал Вильфор со смехом. - Если вы хотите ви-
деть меня королевским прокурором, пожелайте мне, напротив, страшных бо-
лезней, исцеление которых делает честь врачу.
В эту минуту, словно судьба только и ждала пожелания Вильфора, вошел
лакей и сказал ему несколько слов на ухо.
Вильфор, извинившись, вышел из-за стола и воротился через несколько
минут с довольной улыбкой на губах.
Рене посмотрела на своего жениха с восхищением: его голубые глаза
сверкали на бледном лице, окаймленном черными бакенбардами; в эту минуту
он и в самом деле был очень красив. Рене с нетерпением ждала, чтобы он
объяснил причину своего внезапного исчезновения.
- Вы только что выразили желание иметь мужем доктора, - сказал
Вильфор, - так вот у меня с учениками Эскулапа (так еще говорили в тыся-
ча восемьсот пятнадцатом году) есть некоторое сходство: я не могу распо-
лагать своим временем. Меня нашли даже здесь, подле вас, в день нашего
обручения.
- А почему вас вызвали? - спросила молодая девушка с легким беспо-
койством.
- Увы, из-за больного, который, если верить тому, что мне сообщили,
очень плох. Случай весьма серьезный, и болезнь грозит эшафотом.
- Боже! - вскричала Рене побледнев.
- Что вы говорите! - воскликнули гости в один голос.
- По-видимому, речь идет не более и не менее как о бонапартистском
заговоре.
- Неужели! - вскричала маркиза.
- Вот что сказано в доносе.
И Вильфор прочел:
- "Приверженец престола и веры уведомляет господина королевского про-
курора о том, что Эдмон Дантес, помощник капитана на корабле "Фараон",
прибывшем сегодня из Смирны с заходом в Неаполь и Порто-Феррайо, имел от
Мюрата письмо к узурпатору, а от узурпатора письмо к бонапартистскому
комитету в Париже.
Если он будет задержан, уличающее его письмо будет найдено при нем,
или у его отца, или в его каюте на "Фараоне".
- Позвольте, - сказала Рене, - это письмо не подписано и адресовано
не вам, а королевскому прокурору.
- Да, но королевский прокурор в отлучке; письмо подали его секретарю,
которому поручено распечатывать почту; он вскрыл это письмо, послал за
мной и, не застав меня дома, сам отдал приказ об аресте.
- Так виновный арестован? - спросила маркиза.
- То есть обвиняемый, - поправила Рене.
- Да, арестован, - отвечал Вильфор, - и, как я уже говорил мадемуа-
зель Рене, если у него найдут письмо, то мой пациент опасно болен.
- А где этот несчастный? - спросила Рене.
- Ждет у меня.
- Ступайте, друг мой, - сказал маркиз, - не пренебрегайте вашими обя-
занностями. Королевская служба требует вашего личного присутствия; сту-
пайте же куда вас призывает королевская служба.
- Ах, господин де Вильфор! - воскликнула Рене, умоляюще сложив руки.
- Будьте снисходительны, сегодня день нашего обручения.
Вильфор обошел вокруг стола и, облокотившись на спинку стула, на ко-
тором сидела его невеста, сказал:
- Ради вашего спокойствия обещаю вам сделать все, что можно. Но если
улики бесспорны, если обвинение справедливо, придется скосить эту бона-
партистскую сорную траву.
Рене вздрогнула при слове "скосить", ибо у этой сорной травы, как вы-
разился Вильфор, была голова.
- Не слушайте ее, Вильфор, - сказала маркиза, - это ребячество; она
привыкнет.
И маркиза протянула Вильфору свою сухую руку, которую он поцеловал,
глядя на Рене; глаза его говорили: "Я целую вашу руку или по крайней ме-
ре хотел бы поцеловать".
- Печальное предзнаменование! - прошептала Рене.
- Перестань, Рене, - сказала маркиза. - Ты выводишь меня из терпения
своими детскими выходками. Желала бы я знать, что важнее - судьба госу-
дарства или твои чувствительные фантазии?
- Ах, мама, - вздохнула Рене.
- Маркиза, простите нашу плохую роялистку, - сказал де Вильфор, -
обещаю вам, что исполню долг помощника королевского прокурора со всем
усердием, то есть буду беспощаден.
Но в то время как помощник прокурора говорил эти слова маркизе, жених
украдкой посылал взгляд невесте, и взгляд этот говорил: "Будьте спокой-
ны, Рене; ради вас я буду снисходителен".
Рене отвечала ему нежной улыбкой, и Вильфор удалился, преисполненный
блаженства.
VII. ДОПРОС
Выйдя из столовой, Вильфор тотчас же сбросил с себя маску веселости и
принял торжественный вид, подобающий человеку, на которого возложен выс-
ший долг - решать участь своего ближнего. Однако, несмотря на подвиж-
ность своего лица, которой он часто, как искусный актер, учился перед
зеркалом, на этот раз ему трудно было нахмурить брови и омрачить чело. И
в самом деле, если не считать политического прошлого его отца, которое
могло повредить его карьере, если от него не отмежеваться решительно,
Жерар де Вильфор был в эту минуту так счастлив, как только может быть
счастлив человек: располагая солидным состоянием, он занимал в двадцать
семь лет видное место в судебном мире; он был женихом молодой и красивой
девушки, которую любил не страстно, но разумно, как может любить помощ-
ник королевского прокурора. Мадемуазель де Сен-Меран была не только кра-
сива, но вдобавок принадлежала к семейству, бывшему в большой милости
при дворе. Кроме связей своих родителей, которые, не имея других детей,
могли целиком воспользоваться ими в интересах своего зятя, невеста при-
носила ему пятьдесят тысяч экю приданого, к коему, ввиду надежд (ужасное
слово, выдуманное свахами), могло со временем прибавиться полумиллионное
наследство. Все это вместе взятое составляло итог блаженства до того ос-
лепительный, что Вильфор находил пятна даже на солнце, если перед тем
долго смотрел в свою душу внутренним взором.
У дверей его ждал полицейский комиссар. Вид этой мрачной фигуры зас-
тавил его спуститься с высоты седьмого неба на бренную землю, по которой
мы ходим; он придал своему лицу подобающее выражение и подошел к поли-
цейскому.
- Я готов! - сказал он. - Я прочел письмо, вы хорошо сделали, что
арестовали этого человека; теперь сообщите мне о нем и о заговоре все
