ла свободна; у тебя был отец, который тебя любил, ты могла бы стать поч-
ти королевой! Вглядись в этого человека, это он сделал тебя рабыней, он
надел на копье голову твоего отца, он продал нас, он нас выдал! Посмотри
на его правую руку, на ней большой рубец; если ты когда-нибудь забудешь
его лицо, ты узнаешь его по этой руке, в которую отсчитал червонцы купец
Эль-Коббир!" Узнаю ли я его! Пусть он посмеет теперь сказать, что он ме-
ня не узнает!"
Каждое слово обрушивалось на графа, как удар ножа, лишая его остатка
сил; при последних словах Гайде оп невольно спрятал на груди свою руку,
действительно искалеченную раной, и упал в кресло, сраженный отчаянием.
От виденного и слышанного мысли присутствующих закружились вихрем,
как опавшие листья, подхваченные могучим дыханием северного ветра.
"Граф де Морсер, - сказал председатель, - не поддавайтесь отчаянию,
отвечайте; перед верховным правосудием Палаты все равны, как и перед
господним судом; оно не позволит вашим врагам раздавить вас, не дав вам
возможности сразиться с ними. Может быть, вы желаете нового расследова-
ния? Желаете, чтобы я послал двух членов Палаты в Янину? Говорите!"
Граф ничего не ответил.
Тогда члены комиссии с ужасом переглянулись. Все знали властный и
непреклонный нрав генерала. Нужен был страшный упадок сил, чтобы этот
человек перестал обороняться; и все думали, что за этим безмолвием, по-
хожим на сон, последует пробуждение, подобное грозе.
"Ну, что же, - сказал председатель, - что вы решаете? "
"Ничего", - глухо ответил граф, поднимаясь с места.
"Значит, дочь Али-Тебелина действительно сказала правду? - спросил
председатель. - Значит, она и есть тот страшный свидетель, которому ви-
новный не смеет ответить "нет"? Значит, вы действительно совершили все,
в чем вас обвиняют?"
Граф обвел окружающих взглядом, отчаянное выражение которого разжало-
било бы тигров, но не могло смягчить судей; затем он поднял глаза вверх,
но сейчас же опустил их, как бы страшась, что своды разверзнутся и явят
во всем его блеске другое, небесное судилище, другого, всевышнего судью.
И вдруг резким движением он разорвал душивший его воротник и вышел из
залы в мрачном безумии; его шаги зловеще отдались под сводами, и вслед
за тем грохот кареты, вскачь уносившей его, потряс колонны флорентийско-
го портика.
"Господа, - сказал председатель, когда воцарилась тишина, - виновен
ли граф де Морсер в вероломстве, предательстве и бесчестии?"
"Да!" - единогласно ответили члены следственной комиссии.
Гайде оставалась до конца заседания; она выслушала приговор графу, и
ни одна черта ее лица не выразила ни радости, ни сострадания.
Потом, опустив покрывало на лицо, она величаво поклонилась членам
собрания и вышла той поступью, которой Виргилий наделял богинь.
X. ВЫЗОВ
- Я воспользовался общим молчанием и темнотой залы, чтобы выйти неза-
меченным, - продолжал Бошан. - У дверей меня ждал тот самый курьер, ко-
торый отворил мне ложу. Он довел меня по коридорам до маленькой двери,
выходящей на улицу Вожирар. Я вышел истерзанный и в то же время восхи-
щенный, - простите меня, Альбер, - истерзанный за вас, восхищенный бла-
городством этой девушки, мстящей за своего отца. Да, клянусь, Альбер,
откуда бы ни шло это разоблачение, я скажу одно: быть может, оно исходит
от врага, но этот враг только орудие провидения.
Альбер сидел, уронив голову на руки; он поднял лицо, пылающее от сты-
да и мокрое от слез, и схватил Бошана за руку.
- Друг, - сказал он, - моя жизнь кончена; мне остается не повторять,
конечно, вслед за вами, что этот удар мне нанесло провидение, а искать
человека, который преследует меня своей ненавистью; когда я его найду, я
его убью, или он убьет меня; и я рассчитываю на вашу дружескую помощь,
Бошан, если только презрение не изгнало дружбу из вашего сердца.
- Презрение, друг мой? Чем вы виноват в этом несчастье? Нет, слава
богу, прошли те времена, когда несправедливый предрассудок заставлял сы-
новей отвечать за действия отцов. Припомните всю свою жизнь, Альбер;
правда, она очень юна, но не было зари более чистой, чем ваш рассвет!
Нет, Альбер, поверьте мне: вы молоды, богаты, уезжайте из Франции! Все
быстро забывается в этом огромном Вавилоне, где жизнь кипит и вкусы из-
менчивы; вы вернетесь года через три, женатый на какой-нибудь русской
княжне, и никто не вспомнит о том, что было вчера, а тем более о том,
что было шестнадцать лет тому назад.
- Благодарю вас, мой дорогой Бошан, благодарю вас за добрые чувства,
которые подсказали вам этот совет, но это невозможно. Я высказал вам
свое желание, а теперь, если нужно, я заменю слово "желание" словом "во-
ля". Вы должны понять, что это слишком близко меня касается, и я не могу
смотреть на вещи, как вы. То, что, по-вашему, имеет своим источником во-
лю неба, по-моему, исходит из источника менее чистого. Мне представляет-
ся, должен сознаться, что провидение здесь ни при чем, и это к счастью,
потому что вместо невидимого и неосязаемого вестника небесных наград и
кар я найду видимое и осязаемое существо, которому я отомщу, клянусь, за
все, что я пережил в течение этого месяца. Теперь, повторяю вам, Бошан,
я хочу вернуться в мир людей, мир материальный, и, если вы, как вы гово-
рите, все еще мой друг, помогите мне отыскать ту руку, которая нанесла
удар.
- Хорошо! - сказал Бошан. - Если вам так хочется, чтобы я спустился
на землю, я это сделаю; если вы хотите начать розыски врага, я буду ра-
зыскивать его вместе с вами. И я найду его; потому что моя честь требует
почти в такой же мере, как и ваша, чтобы мы его нашли.
- В таком случае, Бошан, мы должны начать розыски немедленно, сейчас
же. Каждая минута промедления кажется мне вечностью; доносчик еще не по-
нес наказания; следовательно, он может надеяться, что и не понесет его;
но, клянусь честью, он жестоко ошибается!
- Послушайте, Морсер...
- Я вижу, Бошан, вы что-то знаете; вы возвращаете мне жизнь!
- Я ничего не знаю точно, Альбер; но все же это луч cвета во тьме; и
если мы пойдем за этим лучом, он, быть может, выведет нас к цели.
- Да говорите же! Я сгораю от нетерпения.
- Я расскажу вам то, чего не хотел говорить, когда вернулся из Янины.
- Я слушаю.
- Вот что произошло, Альбер. Я, естественно, обратился за справками к
первому банкиру в городе; как только я заговорил об этом деле и даже
прежде, чем я успел назвать вашего отца, он сказал:
"Я догадываюсь, что вас привело ко мне".
"Каким образом?"
"Нет еще двух недель, как меня запрашивали по этому самому делу".
"Кто?"
"Один парижский банкир, мой корреспондент".
"Его имя?"
"Данглар".
- Данглар! - воскликнул Альбер. - Верно, он уже давно преследует мое-
го несчастного отца своей завистливой злобой; он считает себя демокра-
том, но не может простить графу де Морсер его пэрства. И этот неизвестно
почему не состоявшийся брак... да, это так!
- Расследуйте это, Альбер, только не горячитесь заранее, и если это
так...
- Если это так, - воскликнул Альбер, - он заплатит мне за все, что я
выстрадал.
- Не увлекайтесь, ведь он уже пожилой человек.
- Я буду считаться с его возрастом так, как он считался с честью моей
семьи. Если он враг моего отца, почему он не напал на него открыто? Он
побоялся встретиться лицом к лицу с мужчиной!
- Альбер, я не осуждаю, я только сдерживаю вас; будьте осторожны.
- Не бойтесь; впрочем, вы будете меня сопровождать, Бошан: о таких
вещах говорят при свидетелях. Сегодня же, если виновен Данглар, Данглар
умрет, или умру я. Черт возьми, Бошан, я устрою пышные похороны своей
чести!
- Хорошо, Альбер. Когда принимают такое решение, надо немедленно ис-
полнить его. Вы хотите ехать к Данглару? Едем.
Они послали за наемным кабриолетом. Подъезжая к дому банкира, они
увидели у ворот фаэтон и слугу Андреа Кавальканти.
- Вот это удачно! - угрюмо произнес Альбер. - Если Данглар откажется
принять вызов, я убью его зятя. Князь Кавальканти - как же ему не
драться!
Банкиру доложили об их приходе, и он, услышав имя Альбера и зная все,
что произошло накануне, велел сказать, что не принимает. Но было уже
поздно, Альбер шел следом за лакеем; он услышал ответ, распахнул дверь и
вместе с Бошаном вошел в кабинет банкира.
- Позвольте, сударь! - воскликнул тот. - Разве я уже не хозяин в сво-
ем доме и не властен принимать или не принимать, кого мне угодно? Мне
кажется, вы забываетесь.
- Нет, сударь, - холодно отвечал Альбер, - бывают обстоятельства,
когда некоторых посетителей нельзя не принимать, если не хочешь прослыть
трусом, - этот выход вам, разумеется, открыт.
- Что вам от меня угодно, сударь?
- Мне угодно, - сказал Альбер, подходя к нему и делая вид, что не за-
мечает Кавальканти, стоявшего у камина, - предложить вам встретиться со
мной в уединенном месте, где нас никто не побеспокоит в течение десяти
минут; большего я у вас не прошу; и из двух людей, которые там встретят-
ся, один останется на месте.
Данглар побледнел. Кавальканти сделал движение. Альбер обернулся к
нему.
- Пожалуйста, - сказал он, - если желаете, граф, приходите тоже, вы
имеете на это полное право, вы почти уже член семьи, а я назначаю такие
свидания всякому, кто пожелает явиться.
Кавальканти изумленно взглянул на Данглара, и тот, сделав над собой
усилие, поднялся с места и стал между ними. Выпад Альбера против Андреа
возбудил в нем надежду, что этот визит вызван не той причиной, которую
он предположил вначале.
- Послушайте, сударь, - сказал он Альберу, - если вы ищете ссоры с
графом за то, что я предпочел его вам, то я предупреждаю вас, что пере-
дам это дело королевскому прокурору.
- Вы ошибаетесь, сударь, - сказал Альбер с мрачной улыбкой, - мне не
до свадеб, и я обратился к господину Кавальканти только потому, что мне
показалось, будто у него мелькнуло желание вмешаться в наш разговор. А,
впрочем, вы совершенно правы, я готов сегодня поссориться со всяким; но,
будьте спокойны, господин Данглар, первенство остается за вами.
- Сударь, - отвечал Данглар, бледный от гнева и страха, - предупреж-
даю вас, что, когда я встречаю на своем пути бешеного пса, я убиваю его,
и не только не считаю себя виновным, но, напротив того, нахожу, что ока-
зываю обществу услугу. Так что, если вы взбесились и собираетесь укусить
меня, то предупреждаю вас: я без всякой жалости вас убью. Чем я виноват,
что ваш отец обесчещен?
- Да, негодяй! - воскликнул Альбер. - Это твоя вина!
Данглар отступил на шаг.
- Моя вина! Моя? - сказал он. - Да вы с ума сошли! Да разве я знаю
греческую историю? Разве я разъезжал по всем этим странам? Разве это я
посоветовал вашему отцу продать янинские замки, выдать...
- Молчать! - сказал Альбер сквозь зубы. - Нет, не вы лично вызвали
этот скандал, но именно вы коварно подстроили это несчастье.
- Я?
- Да, вы! Откуда пошла огласка?
- Но, мне кажется, в газете это было сказано: из Янины, откуда же
еще!
- А кто писал в Янину?
- В Янину?
- Да. Кто писал и запрашивал сведения о моем отце?
- Мне кажется, что никому не запрещено писать в Янину.
- Во всяком случае писало только одно лицо.
- Только одно?
- Да, и этим лицом были вы.
- Разумеется, я писал: мне кажется, что если выдаешь замуж свою дочь
за молодого человека, то позволительно собирать сведения о семье этого
молодого человека; это не только право, это обязанность.
- Вы писали, сударь, - сказал Альбер, - отлично зная, какой получите
ответ.
- Клянусь вам, - воскликнул Данглар с чувством искренней убежденнос-
ти, исходившим, быть может, не столько даже от наполнявшего его страха,
сколько от жалости, которую он в глубине души чувствовал к несчастному
юноше, - мне никогда и в голову бы не пришло писать в Янину. Разве я
