согласие выделить капитал, приносящий полтораста тысяч ливров годового
дохода.
Было условлено, что три миллиона будут помещены у Данглара, который
пустит их в оборот; правда, нашлись люди, выразившие молодому человеку
свои сомнения в устойчивом положении дел его будущего тестя, который за
последнее время терпел на бирже неудачу за неудачей; но Андреа, преис-
полненный высокого доверия и бескорыстия, отверг все эти пустые слухи и
был даже настолько деликатен, что ни слова не сказал о них барону.
Недаром барон был в восторге от графа Андреа Кавальканти.
Что касается мадемуазель Эжени Данглар, - в своей инстинктивной нена-
висти к замужеству, она была рада появлению Андреа, как способу изба-
виться от Морсера; но когда Андреа сделался слишком близок, она начала
относиться к нему с явным отвращением.
Быть может, барон это и заметил: но так как он мог приписать это отв-
ращение только капризу, то сделал вид, что не замечает его.
Между те и выговоренная Бошаном отсрочка приходила к концу. Кстати,
Морсер имел возможность оценить по достоинству совет Монте-Кристо, кото-
рый убеждал его дать делу заглохнуть; никто не обратил внимания на га-
зетную заметку, касавшуюся генерала, и никому не пришло в голову узнать
в офицере, сдавшем Янинский замок, благородного графа, заседающего в Па-
лате пэров.
Тем не менее Альбер считал себя оскорбленным, ибо не подлежало сомне-
нию, что оскорбительные для него строки были помещены в газете преднаме-
ренно. Кроме того, поведение Бошана в конце их беседы оставило в его Ду-
ше горький осадок. Поэтому он лелеял мысль о дуэли, настоящую причину
которой, если только Бошан на это согласился бы, он надеялся скрыть даже
от своих секундантов.
Бошана никто не видел с тех пор, как Альбер был у пего; всем, кто о
нем осведомлялся, отвечали, что он на несколько дней уехал.
Где же он был? Никто этого не знал.
Однажды утром Альбера разбудил камердинер и доложил ему о приходе Бо-
шана. Альбер протер глаза, велел попросить Бошана подождать внизу, в ку-
рительной, быстро оделся и спустился вниз.
Он застал Бошана шагающим из угла в угол. Увидав его, Бошан остано-
вился.
- То, что вы сами явились ко мне, не дожидаясь сегодняшнего моего по-
сещения, кажется мне добрым знаком, - сказал Альбер. - Ну, говорите ско-
рей, могу ли я протянуть вам руку и сказать: Бошан, признайтесь, что вы
были неправы, и останьтесь моим другом. Или же я должен просто спросить
вас: какое оружие вы выбираете?
- Альбер, - сказал Бошан с печалью в голосе, изумившей Морсера, -
прежде всего сядем и поговорим.
- Но мне казалось бы, сударь, что прежде чем сесть, вы должны дать
мне ответ?
- Альбер, - сказал журналист, - бывают обстоятельства, когда всего
труднее - дать ответ.
- Я вам это облегчу, сударь, повторив свой вопрос: берете вы обратно
свою заметку, да или нет?
- Морсер, так просто не отвечают: да или нет, когда дело касается
чести, общественного положения, самой жизни такого человека как гене-
рал-лейтенант граф до Морсер, пэр Франции.
- А что же в таком случае делают?
- Делают то, что сделал я, Альбер. Говорят себе: деньги, время и уси-
лия не играют роли, когда дело идет о репутации и интересах целой семьи.
Говорят себе: мало одной вероятности, нужна уверенность, когда идешь
биться на смерть с другом. Говорят себе: если мне придется скрестить
шпагу или обменяться выстрелом с человеком, которому я в течение трех
лет дружески жал руку, то я по крайней мере должен знать, почему я это
делаю, чтобы иметь возможность явиться к барьеру с чистым сердцем и спо-
койной совестью, которые необходимы человеку, когда он защищает свою
жизнь.
- Хорошо, хорошо, - нетерпеливо сказал Альбер, - но что все это зна-
чит?
- Это значит, что я только что вернулся из Янины.
- Из Янины? Вы?
- Да, я.
- Не может быть!
- Дорогой Альбер, вот мой паспорт; взгляните на визы: Женева, Милан,
Венеция, Триест, Дельвино, Янина. Вы, надеюсь, поверите полиции одной
республики, одного королевства и одной империи?
Альбер бросил взгляд на паспорт и с изумлением посмотрел на Бошана.
- Вы были в Янине? - переспросил он.
- Альбер, если бы вы были мне чужой, незнакомец, какой-нибудь лорд,
как тот англичанин, который явился несколько месяцев тому назад требо-
вать у меня удовлетворения и которого я убил, чтобы избавиться от него,
вы отлично понимаете, я не взял бы на себя такой труд; но мне казалось,
что из уважения к вам я обязан это сделать. Мне потребовалась неделя,
чтобы доехать туда, неделя на возвращение; четыре дня карантина и двое
суток на месте, - это и составило ровно три недели. Сегодня ночью я вер-
нулся, и вот я у вас.
- Боже мой, сколько предисловий, Бошан! Почему вы медлите и не гово-
рите того, чего я жду от вас!
- По правде говоря, Альбер...
- Можно подумать, что вы не решаетесь.
- Да, я боюсь.
- Вы боитесь признаться, что ваш корреспондент обманул вас? Бросьте
самолюбие, Бошан, и признавайтесь; ведь в вашей храбрости никто не усом-
нится.
- Совсем не так, - прошептал журналист, - как раз наоборот...
Альбер смертельно побледнел; он хотел что-то сказать, но слова замер-
ли у него на губах.
- Друг мой, - сказал Бошан самым ласковым голосом, - поверьте, я был
бы счастлив принести вам мои извинения и принес бы их от всей души; но,
увы...
- Но что?
- Заметка соответствовала истине, друг мой.
- Как! этот французский офицер...
- Да.
- Этот Фернан?
- Да.
- Изменник, который выдал замки паши, на службе у которою состоял...
- Простите меня за то, что я должен вам сказать, мой друг; этот чело-
век - ваш отец!
Альбер сделал яростное движение, чтобы броситься на Бошана, но тот
удержал его, не столько рукой, сколько ласковым взглядом.
- Вот, друг мой, - сказал он, вынимая из кармана бумагу, - вот дока-
зательство.
Альбер развернул бумагу; это было заявление четырех именитых граждан
Янины, удостоверяющее, что полковник Фернан Мондего, полковник-инструк-
тор на службе у визиря Али-Тебелина, выдал янинский замок за две тысячи
кошельков.
Подписи были заверены консулом.
Альбер пошатнулся и, сраженный, упал в кресло.
Теперь уже не могло быть сомнений, фамилия значилась полностью.
После минуты немого отчаяния он не выдержал, все его тело напряглось,
из глаз брызнули слезы.
Бошан, с глубокой скорбью глядевший на убитого горем друга, подошел к
нему.
- Альбер, - сказал он, - теперь вы меня понимаете? Я хотел лично все
видеть, во всем убедиться, надеясь, что все разъяснится в смысле, бла-
гоприятном для вашего отца, и что я смогу защитить его доброе имя. Но,
наоборот, из собранных мною сведений явствует, что этот офицер-инструк-
тор Фернан Мондего, возведенный Али-пашой в звание генерал-губернатора,
не кто иной, как граф Фернан до Морсер; тогда я вернулся сюда, помня,
что вы почтили меня своей дружбой, и бросился к вам.
Альбер все еще полулежал в кресле, закрыв руками лицо, словно желая
скрыться от дневного света.
- Я бросился к вам, - продолжал Бошан, - чтобы сказать вам: Альбер,
проступки наших отцов в наше беспокойное время но бросают тени на детей.
Альбер, немногие прошли через все революции, среди которых мы родились,
без того, чтобы их военный мундир или судейская мантия не оказались за-
пятнаны грязью или кровью. Никто на свете теперь, когда у меня все дока-
зательства, когда ваша тайна в моих руках, не может заставить меня при-
нять вызов, который ваша собственная совесть, я в этом уверен, сочла бы
преступлением; по то, чего вы больше не в праве от меня требовать, я вам
добровольно предлагаю. Хотите, чтобы эти доказательства, эти разоблаче-
ния, свидетельства, которыми располагаю я один, исчезли навсегда? Хоти-
те, чтобы эта страшная тайна осталась между вами и мной? Доверенная моей
чести, она никогда не будет разглашена. Скажите, вы этого хотите,
Альбер? Вы этого хотите, мой друг?
Альбер бросился Бошану на шею.
- Мой благородный друг! - воскликнул он.
- Возьмите, - сказал Бошан, подавая Альберу бумаги.
Альбер судорожно схватил их, сжал их, смял, хотел было разорвать; но,
подумав, что, быть может, когда-нибудь ветер поднимет уцелевший клочок и
коснется им его лба, он подошел к свече, всегда зажженной для сигар, и
сжег их все, до последнего клочка.
- Дорогой, несравненный Друг! - шептал Альбер, сжигая бумаги.
- Пусть все это забудется, как дурной сон, - сказал Бошан, - пусть
все это исчезнет, как эти последние искры, бегущие по почерневшей бума-
ге, пусть все это развеется, как этот последний дымок, вьющийся над
безгласным пеплом.
- Да, да, - сказал Альбер, - и пусть от всего этого останется лишь
вечная дружба, в которой я клянусь вам, мой спаситель. Эту дружбу будут
чтить паши дети, она будет служить мне вечным напоминанием, что честью
моего имени я обязан вам. Если бы кто-нибудь узнал об этом, Бошан, гово-
рю вам, я бы застрелился; или нет, ради моей матери я остался бы жить,
но я бы покинул Францию.
- Милый Альбер! - промолвил Бошан.
Но Альбера быстро оставила эта внезапная и несколько искусственная
радость, и он впал в еще более глубокую печаль.
- В чем дело? - спросил Бошан. - Скажите, что с вами?
- У меня что-то сломалось в душе, - сказал Альбер. - Знаете, Бошан,
не так легко сразу расстаться с тем уважением, с тем доверием, с той
гордостью, которую внушает сыну незапятнанное имя отца. Ах, Бошан! Как я
встречусь теперь с отцом? Отклоню лоб, когда он приблизит к нему губы,
отдерну руку, когда он протянет мне свою?.. Знаете, Бошан, я несчастней-
ший из людей. Несчастная моя матушка. - Если она знала об этом, как она
должна была страдать!
- Крепитесь, мой друг! - сказал Бошан, беря его за руки.
- Но каким образом попала та заметка в вашу газету? - воскликнул
Альбер. - За всем этим кроется чья-то ненависть, какой-то невидимый
враг.
- Тем более надо быть мужественным, - сказал Бошан. - На вашем лице
не должно быть никаких следов волнения; носите это горе в себе, как туча
несет в себе погибель и смерть, роковую тайну, которую никто не видит,
пока не грянет гроза. Друг, берегите ваши силы для той минуты, когда она
грянет.
- Разве вы думаете, что это не конец? - в ужасе спросил Альбер.
- Я ничего не думаю, но в конце концов все возможно. Кстати...
- Что такое? - спросил Альбер, видя, что Бошан колеблется.
- Вы все еще считаетесь женихом мадемуазель Данглар?
- Почему вы меня спрашиваете об этом сейчас?
- Потому что, мне кажется, вопрос о том, состоится этот брак или нет,
связан с тем, что нас сейчас занимает.
- Как! - вспыхнул Альбер, - вы думаете, что Данглар...
- Я вас просто спрашиваю, как обстоит дело с вашей свадьбой. Черт
возьми, не выводите из моих слов ничего другого, кроме того, что я в них
вкладываю, и не придавайте им такого значения, какого у них нет!
- Нет, - сказал Альбер, - свадьба расстроилась.
- Хорошо, - сказал Бошан.
Потом, видя, что молодой человек снова опечалился, он сказал:
- Знаете, Альбер, послушайтесь моего совета, выйдем на воздух; прока-
тимся по Булонскому лесу в экипаже или верхом; это вас успокоит; потом
заедем куда-нибудь позавтракать, а после каждый из нас пойдет по своим
делам.
- С удовольствием, - сказал Альбер, - но только пойдем пешком, я ду-
маю, мне будет полезно немного утомиться.
- Пожалуй, - сказал Бошан.
И друзья вышли и пешком пошли по бульвару. Дойдя до церкви Мадлен,
Бошан сказал:
- Слушайте, - раз уж мы здесь, зайдем к графу Монте-Кристо, он разв-
лечет вас; он превосходно умеет отвлекать людей от их мыслей, потому что
никогда ни о чем не спрашивает; а, по-моему, люди, которые никогда ни о
чем не спрашивают, самые лучшие утешители.
