ным высказать ему некоторые сомнения.
- Виконт, - сказал он, - не слишком ли вы молоды, чтобы помышлять о
браке?
- Нисколько, сударь, - возразил Кавальканти. - В Италии в знатных
семьях приняты ранние браки; это обычай разумный Жизнь так изменчива,
что надо ловить счастье, пока оно дается в руки.
- Допустим, - сказал Данглар, - что ваше предложение, которым я очень
польщен, будет благосклонно принято моей женой и дочерью, - с кем мы бу-
дем обсуждать деловую сторону. По-моему, этот важный вопрос могут разре-
шить должным образом только отцы на благо своим детям.
- Мой отец человек мудрый и рассудительный, он предвидел, что я, быть
может, захочу жениться во Франции; и поэтому, уезжая, он оставил мне
вместе с документами, удостоверяющими мою личность, письмо, в котором он
обязуется в случае, если он одобрит мой выбор, выдавать мне ежегодно сто
пятьдесят тысяч ливров, считая со дня моей свадьбы. Это составляет, нас-
колько я могу судить, четвертую часть доходов моего отца.
- А я, - сказал Данглар, - всегда намеревался дать в приданое моей
дочери пятьсот тысяч франков; к тому же она моя единственная наследница.
- Вот видите, - сказал Андреа, - как все хорошо складывается, если
предположить, что баронесса Данглар и мадемуазель Эжени не отвергнут мо-
его предложения. В нашем распоряжении будет сто семьдесят пять тысяч го-
дового дохода. Предположим еще, что мне удастся убедить маркиза, чтобы
он не выплачивал мне ренту, а отдал в мое распоряжение самый капитал
(это будет нелегко, я знаю, но, может быть, это и удастся); тогда вы
пустите наши два-три миллиона в оборот, а такая сумма в опытных руках
всегда принесет десять процентов.
- Я никогда не плачу больше четырех процентов, - сказал банкир, -
или, вернее, трех с половиной. Но моему зятю я стал бы платить пять, а
прибыль мы бы делили пополам.
- Ну и чудно, папаша, - развязно сказал Кавальканти: врожденная
вульгарность по временам, несмотря на все его старания, прорывалась
сквозь тщательно наводимый аристократический лоск.
Но, тут же спохватившись, он добавил:
- Простите, барон, вы видите, уже одна надежда почти лишает меня рас-
судка; что же, если она осуществится?
- Однако надо полагать, - сказал Данглар, не замечая, как быстро эта
беседа, вначале бескорыстная, обратилась в деловой разговор, - существу-
ет и такая часть вашего имущества, в которой ваш отец не может вам отка-
зать?
- Какая именно? - спросил Андреа.
- Та, что принадлежала вашей матери.
- Да, разумеется, та, что принадлежала моей матери, Оливе Корсинари.
- А как велика эта часть вашего имущества?
- Признаться, - сказал Андреа, - я никогда не задумывался над этим,
но полагаю, что она составляет по меньшей мере миллиона два. У Данглара
от радости захватило дух. Он чувствовал себя, как скупец, отыскавший
утерянное сокровище, или утопающий, который вдруг ощутил под ногами
твердую почву.
- Итак, барон, - сказал Андреа, умильно и почтительно кланяясь банки-
ру, - смею ли я надеяться...
- Виконт, - отвечал Данглар, - вы можете надеяться; и поверьте, что
если с вашей стороны не явится препятствий, то это вопрос решенный.
- О, как я счастлив, барон! - сказал Андреа.
- Но, - задумчиво продолжал Данглар, - почему же граф Монте-Кристо,
ваш покровитель в парижском свете, не явился вместе с вами поддержать
ваше предложение?
Андреа едва заметно покраснел.
- Я прямо от графа, - сказал он, - это, бесспорно, очаровательный че-
ловек, но большой оригинал. Он вполне одобряет мой выбор; он даже выра-
зил уверенность, что мой отец согласится отдать мне самый капитал вместо
доходов с него; он обещал употребить свое влияние, чтобы убедить его; но
заявил мне, что он никогда не брал и никогда не возьмет на себя от-
ветственности просить для кого-нибудь чьей-либо руки. Но я должен отдать
ему справедливость, он сделал мне честь, добавив, что если он когда-либо
сожалел о том, что взял себе это за правило, то именно в данном случае,
ибо он уверен, что этот брак будет счастливым. Впрочем, если он офици-
ально и не принимает ни в чем участия, он оставляет за собой право выс-
казать вам свое мнение, если вы пожелаете с ним переговорить.
- Прекрасно.
- А теперь, - сказал с очаровательнейшей улыбкой Андреа, - разговор с
тестем кончен, и я обращаюсь к банкиру.
- Что же вам от него угодно? - сказал, засмеявшись, Данглар.
- Послезавтра мне следует получить у вас что-то около четырех тысяч
франков; но граф понимает, что в этом месяце мне, вероятно, предстоят
значительные траты и моих скромных холостяцких доходов может не хватить;
поэтому он предложил мне чек на двадцать тысяч франков, - вот он. На
нем, как видите, стоит подпись графа. Этого достаточно?
- Принесите мне таких на миллион, и я приму их, - сказал Данглар,
пряча чек в карман. - Назначьте час, который вам завтра будет удобен,
мой кассир зайдет к вам, вы распишетесь в получении двадцати четырех ты-
сяч франков.
- В десять часов утра, если это удобно; чем раньше, тем лучше; я хо-
тел бы завтра уехать за город.
- Хорошо, в десять часов. В гостинице Принцев, как всегда?
- Да.
На следующий день, с пунктуальностью, делавшей честь банкиру, двад-
цать четыре тысячи франков были вручены Кавальканти, и он вышел из дому,
оставив двести франков для Кадрусса.
Андреа уходил главным образом для того, чтобы избежать встречи со
своим опасным другом; по той же причине он вернулся домой как можно поз-
же. Но едва он вошел во двор, как перед ним очутился швейцар гостиницы,
ожидавший его с фуражкой в руке.
- Сударь, - сказал он, - этот человек приходил.
- Какой человек? - небрежно спросил Андреа, делая вид, что совершенно
забыл о том, о ком, напротив, прекрасно помнил.
- Тот, которому ваше сиятельство выдает маленькую пенсию.
- Ах, да, - сказал Андреа, - старый слуга моего отца. Вы ему отдали
двести франков, которые я для него оставил?
- Отдал, ваше сиятельство.
По желанию Андреа, слуги называли его "ваше сиятельство".
- Но он их не взял, - продолжал швейцар.
Андреа побледнел; но так как было очень темно, никто этого не заме-
тил.
- Как? Не взял? - сказал он дрогнувшим голосом.
- Нет; он хотел видеть ваше сиятельство. Я сказал ему, что вас нет
дома; он настаивал. Наконец, он мне поверил и оставил для вас письмо,
которое принес с собой запечатанным.
- Дайте сюда, - сказал Андреа.
И он прочел при свете фонаря фаэтона:
"Ты знаешь, где я живу, я жду тебя завтра в девять утра".
Андреа осмотрел печать, проверяя, не вскрывал ли ктонибудь письмо и
не познакомился ли чей-нибудь нескромный взор с его содержанием. Но оно
было так хитроумно сложено, что, для того чтобы прочитать его, пришлось
бы сорвать печать, а печать была в полной сохранности.
- Хорошо, - сказал Андреа. - Бедняга! Он очень славный малый.
Швейцар вполне удовлетворился этими словами и не знал, кем больше
восхищаться, молодым господином или старым слугой.
- Поскорее распрягайте и поднимитесь ко мне, - сказал Андреа своему
груму.
В два прыжка он очутился в своей комнате и сжег письмо Кадрусса, при-
чем уничтожил даже самый пепел.
Не успел он это сделать, как вошел грум.
- Ты одного роста со мной, Пьер, - сказал ему Андреа.
- Имею эту честь, - отвечал грум.
- Тебе должны были вчера принести новую ливрею.
- Да, сударь.
- У меня интрижка с одной гризеткой, которой я не хочу открывать ни
моего титула, ни положения. Одолжи мне ливрею и дай мне свои бумаги,
чтобы я мог в случае надобности переночевать в трактире.
Пьер повиновался.
Пять минут спустя Андреа, совершенно неузнаваемый, вышел из гостини-
цы, нанял кабриолет и велел отвезти себя в трактир под вывеской "Красная
лошадь", в Пикнюсе.
На следующий день он ушел из трактира, так же никем не замеченный,
как и в гостинице Принцев, прошел предместье Сент-Антуан, бульваром до-
шел до улицы Менильмонтан и, остановившись у двери третьего дома по ле-
вой руке, стал искать, у кого бы ему, за отсутствием привратника, навес-
ти справки.
- Кого вы ищете, красавчик? - спросила торговка фруктами с порога
своей лавки.
- Господина Пайтена, толстуха, - отвечал Андреа.
- Бывшего булочника? - спросила торговка.
- Его самого.
- В конце двора, налево, четвертый этаж.
Андреа пошел в указанном направлении, поднялся на четвертый этаж и
сердито дернул заячью лапку на двери Колокольчик отчаянно зазвонил.
Через секунду за решеткой, вделанной в дверь, появилось лицо Кадрус-
са.
- Ты точен! - сказал он.
И он отодвинул засовы.
- Еще бы! - сказал Андреа, входя.
И он так швырнул свою фуражку, что она, не попав на стул, упала на
пол и покатилась по комнате.
- Ну, ну, малыш, не сердись! - сказал Кадрусс. - Видишь, как я о тебе
забочусь, вон какой завтрак я тебе приготовил; все твои любимые кушанья,
черт тебя возьми!
Андреа действительно почувствовал запах стряпни, грубые ароматы кото-
рой были не лишены прелести для голодного желудка; это была та смесь
свежего жира и чесноку, которой отличается простая провансальская кухня;
пахло и жареной рыбой, а надо всем стоял пряный дух мускатного ореха и
гвоздики. Все это исходило из двух глубоких блюд, поставленных на кон-
форки и покрытых крышками, и из кастрюли, шипевшей в духовке чугунной
печки.
Кроме того, в соседней комнате Андреа увидел опрятный стол, на кото-
ром красовались два прибора, две бутылки вина, запечатанные одна - зеле-
ным, другая - желтым сургучом, графинчик водки и нарезанные фрукты, ис-
кусно разложенные поверх капустного листа на фаянсовой тарелке.
- Ну, что скажешь, малыш? - спросил Кадрусс. - Недурно пахнет? Ты же
знаешь, я был хороший повар: помнишь, как вы все пальчики облизывали? И
ты первый, ты больше всех полакомился моими соусами и, помнится, не
брезгал ими.
И Кадрусс принялся чистить лук.
- Да ладно, ладно, - с досадой сказал Андреа, - если ты только ради
завтрака побеспокоил меня, так пошел к черту!
- Сын мой, - наставительно сказал Кадрусс, - за едой люди беседуют; и
потом, неблагодарная душа, разве ты не рад повидаться со старым другом?
У меня так прямо слезы текут.
Кадрусс в самом деле плакал; трудно было только решить, что по-
действовало на слезную железу бывшего трактирщика, радость или лук.
- Молчал бы лучше, лицемер! - сказал Андреа. - Будто ты меня любишь?
- Да, представь, люблю, - сказал Кадрусс, - это моя слабость, но тут
уж ничего не поделаешь.
- Что не мешает тебе вызвать меня, чтобы сообщить какую-нибудь га-
дость.
- Брось! - сказал Кадрусс, вытирая о передник свой большой кухонный
нож. - Если бы я не любил тебя, разве я согласился бы вести ту несчаст-
ную жизнь, на которую ты меня обрек? Ты посмотри: на тебе ливрея твоего
слуги, стало быть, у тебя есть слуга; у меня нет слуг, и я принужден
собственноручно чистить овощи; ты брезгаешь моей стряпней, потому что
обедаешь за табльдотом в гостинице Принцев или в Кафе-де-Пари. А ведь я
тоже мог бы иметь слугу и коляску, я тоже мог бы обедать, где вздумает-
ся; а почему я лишаю себя всего этого? Чтобы не огорчать моего маленько-
го Бенедетто. Признай по крайней мере, что я прав.
И недвусмысленный взгляд Кадрусса подкрепил эти слова.
- Ладно, - сказал Андреа, - допустим, что ты меня любишь. Но зачем
тебе понадобилось, чтобы я пришел завтракать?
- Да чтобы видеть тебя, малыш.
- Чтобы видеть меня, а зачем? Ведь мы с тобой обо всем уже услови-
лись.
- Эх, милый друг, - сказал Кадрусс, - разве бывают завещания без при-
писок? Но прежде всего давай позавтракаем. Садись, и начнем с сардинок и
свежего масла, которое я в твою честь положил на виноградные листья,
злючка ты этакий. Но я вижу, ты рассматриваешь мою комнату, мои соломен-
