манием слушал ее рассказ, - что янинский гарнизон устал от продолжи-
тельной службы...
- И сговорился с сераскиром Куршидом, которого султан послал, чтобы
захватить моего отца. Тогда мой отец, предварительно отправив к султану
французского офицера, которому он всецело доверял, решил скрыться в за-
ранее построенной маленькой крепости, которую он называл катафюгион, что
означает убежище.
- А вы помните имя этого офицера, синьора? - спросил Альбер.
Монте-Кристо обменялся с Гайде быстрым, как молния, взглядом; Альбер
не заметил этого.
- Нет, - сказала она, - я забыла имя; но, может быть, я потом вспомню
и тогда скажу вам.
Альбер уже собирался назвать имя своего отца, но Монте-Кристо предос-
терегающе поднял палец; Альбер вспомнил свою клятву и ничего не сказал.
- Вот к этому убежищу мы и плыли, - продолжала Гайде.
- Украшенный арабесками нижний этаж, террасы которого поднимались над
самой водой, и второй этаж, выходящий окнами на озеро, вот и все, что
видно было, когда подплывали к этому маленькому дворцу.
Но под нижним этажом, уходя в глубь острова, тянулось подземелье, ог-
ромная пещера. Туда и провели мою мать, меня и наших служанок; там лежа-
ли в одной огромной куче шестьдесят тысяч кошельков и двести бочонков; в
кошельках было на двадцать пять миллионов золотых монет, а в бочонках
тридцать тысяч фунтов пороху.
Около этих бочонков встал Селим, о котором я вам уже говорила, люби-
мец моего отца; день и ночь он стоял на страже, держа в руке копье с
зажженным фитилем на конце; ему был дан приказ все взорвать - убежище,
телохранителей, пашу, женщин и золото - по первому знаку моего отца.
Я помню, что наши невольницы, зная об этом ужасном соседстве, моли-
лись, стонали и плакали дни и ночи напролет.
У меня перед глазами всегда стоит этот молодой воин, бледный, с чер-
ными глазами; и, когда ко мне прилетит ангел смерти, я, наверно, узнаю в
нем Селима.
Не знаю, сколько времени мы провели так; в те дни я еще не имела
представления о времени; иногда, очень редко, мой отец звал нас, мать и
меня, на террасу дворца; это были радостные часы для меня: в подземелье
я видела только стонущие тени и пылающее копье Селима. Мой отец, сидя у
большого отверстия, мрачно вглядывался в далекий горизонт, следя за каж-
дой черной точкой, появлявшейся на глади озера; мать, полулежа возле не-
го, клала голову на его плечо, а я играла у его ног и с детским удивле-
нием, от которого все вокруг кажется больше, чем на самом деле, любова-
лась отрогами Пинда на горизонте, замками Янины, белыми и стройными,
встающими из голубых вод озера, массивами темной зелени, которая издали
кажется мхом, лишаями на горных утесах, а вблизи оказывается гигантскими
пиниями и огромными миртами.
Однажды утром мой отец послал за нами; он был довольно спокоен, по
бледнее, чем обыкновенно.
"Потерпи еще, Василики, сегодня всему наступит конец; сегодня должен
прибыть фирман повелителя, и моя судьба будет решена. Если я получу пол-
ное прощение, мы с торжеством вернемся в Янину; если вести будут дурные,
мы бежим сегодня же ночью".
"Но если они не дадут нам бежать?" - сказала моя мать.
"Не беспокойся, - сказал, улыбаясь, Али, - Селим со своим пылающим
копьем отвечает мне за них. Они очень хотели бы, чтобы я умер, но не с
тем, чтобы умереть вместе со мной".
Моя мать отвечала лишь вздохами на эти слова утешения, которые отец
говорил не от сердца.
Она приготовила ему воды со льдом, которую он пил не переставая, по-
тому что со времени бегства его снедала жгучая лихорадка; она надушила
его седую бороду и зажгла ему трубку, за вьющимся дымом которой он иног-
да рассеянно следил целыми часами.
Вдруг он сделал такое резкое движение, что я испугалась.
Затем, не отводя взгляда от точки, привлекшей его внимание, он велел
подать подзорную трубу.
Моя мать передала ему трубу; лицо ее стало белее гипсовой колонны, к
которой она прислонилась.
Я видела, как рука отца задрожала.
"Лодка!.. две!.. три!.. - прошептал он, - четыре!.."
Я помню, как он встал, схватил ружье и насыпал порох на полку своих
пистолетов.
"Василики, - сказал он моей матери, и видно было, как он дрожит, -
наступила минута, которая решит нашу участь; через полчаса мы узнаем от-
вет великого властелина. Спустись с Гайде в подземелье".
"Я не хочу покидать вас, - сказала Василики, - если вам суждена
смерть, господин мой, я хочу умереть вместе с вами".
"Идите туда, где Селим!" - крикнул мой отец.
"Прощайте, мой повелитель!" - покорно прошептала моя мать и склони-
лась, как бы уже встречая смерть.
"Уведите Василики", - сказал мой отец своим паликарам.
Но я, на минуту забытая, подбежала и протянула к нему руки; он увидел
меня, нагнулся и прикоснулся губами к моему лбу.
Этот поцелуй был последний, и он поныне горит на моем челе!
Спускаясь, мы видели, сквозь виноград террасы, лодки: они все росли
и, еще недавно похожие на черные точки, казались уже птицами, несущимися
по воде.
Тем временем двадцать паликаров, сидя у ног моего отца, скрытые пери-
лами, следили налитыми кровью глазами за приближением этих судов и дер-
жали наготове свои длинные ружья, выложенные перламутром и серебром; по
полу было разбросано множество патронов; мой отец то и дело смотрел на
часы и тревожно шагал взад и вперед.
Вот что осталось в моей памяти, когда я уходила от отца, получив от
него последний поцелуй.
Мы с матерью спустились в подземелье. Селим попрежнему стоял на своем
посту; он печально улыбнулся нам. Мы принесли с другого конца пещеры по-
душки и сели около Селима; когда грозит большая опасность, стремишься
быть ближе к преданному сердцу, а я, хоть была совсем маленькая, я
чувствовала, что над нами нависло большое несчастье...
Альбер часто слышал, - не от своего отца, который никогда об этом не
говорил, но от посторонних, - о последних минутах янинского визиря, чи-
тал много рассказов о его смерти. Но эта повесть, ожившая во взоре и го-
лосе Гайде, эта взволнованная и скорбная элегия потрясла его невыразимым
очарованием и ужасом.
Гайде, вся во власти ужасных воспоминаний, на миг замолкла; голова
ее, как цветок, склоняющийся пред бурей, поникла на руку, а затуманенные
глаза, казалось, еще видели на горизонте зеленеющий Пипд и голубые воды
янинского озера, волшебное зеркало, в котором отражалась нарисованная ею
мрачная картина.
Монте-Кристо смотрел на нее с выражением бесконечного участия и жа-
лости.
- Продолжай, дитя мое, - сказал он по-гречески.
Гайде подняла голову, словно голос Монте-Кристо пробудил ее от сна, и
продолжала:
- Было четыре часа; но, хотя снаружи был ясный, сияющий день, в под-
земелье стоял густой мрак.
В пещере была только одна светящаяся точка, подобная одинокой звез-
дочке, дрожащей в глубине черного неба: факел Селима.
Моя мать молилась: она была христианка.
Селим время от времени повторял священные слова:
"Велик аллах!"
Все же мать еще сохраняла некоторую надежду. Спускаясь в подземелье,
она, как ей показалось, узнала того француза, который был послан в Конс-
тантинополь и которому мой отец всецело доверял, так как знал, что воины
французского султана обычно благородные и великодушные люди. Она подошла
поближе к лестнице и прислушалась.
"Они приближаются, - сказала она, - ах, только бы они несли мир и
жизнь!"
"Чего ты боишься, Василики? - ответил Селим мягко, ласково и в то же
время гордо. - Если они не принесут мира, мы подарим им смерть".
Он оправлял пламя на своем копье, и это движение делало его похожим
на Диониса древнего Крита.
Но я, маленькая и глупая, боялась этого мужества, которое мне каза-
лось жестоким и безумным, страшилась этой ужасной смерти в воздухе и
пламени.
Моя мать испытывала то же самое, и я чувствовала, как она дрожит.
"Боже мой, мамочка, - воскликнула я, - неужели мы сейчас умрем?"
И, услышав мои слова, невольницы начали еще громче стонать и мо-
литься.
"Сохрани тебя бог, дитя, - сказала мне Василики, - дожить до такого
дня, когда ты сама пожелаешь смерти, которой страшишься сегодня".
Потом она едва слышно спросила Селима:
"Какой приказ дал тебе господин?"
"Если он пошлет мне свой кинжал, - значит, султан отказывает ему в
прощении, и я все взрываю, если он пришлет свое кольцо - значит, султан
прощает его, и я сдаю пороховой погреб".
"Друг, - сказала моя мать, - если господин пришлет кинжал, не дай нам
умереть такой ужасной смертью; мы подставим тебе горло, убей нас этим
самым кинжалом".
"Да, Василики", - спокойно ответил Селим.
Вдруг до нас долетели громкие голоса; мы прислушались; это были крики
радости. Наши паликары выкрикивали имя француза, посланного в Константи-
нополь; было ясно, что он привез ответ великого властелина и что этот
ответ благоприятен.
- И вы все-таки не помните этого имени? - сказал Морсер, готовый ожи-
вить его в памяти рассказчицы.
Монте-Кристо сделал ему знак.
- Я не помню, - отвечала Гайде. - Шум все усиливался; раздались приб-
лижающиеся шаги: кто-то спускался в подземелье.
Селим держал копье наготове.
Вскоре какая-то тень появилась в голубоватом сумраке, который созда-
вали у входа в подземелье слабые отблески дневного света.
"Кто ты? - крикнул Селим. - Но кто бы ты ни был, ни шагу дальше!"
"Слава султану! - ответила тень. - Визирь Али получил полное помило-
вание: ему не только дарована жизнь, но возвращены все его сокровища и
все имущество".
Моя мать радостно вскрикнула и прижала меня к своему сердцу.
"Постой! - сказал ей Селим, видя, что она уже бросилась к выходу. -
Ты же знаешь, я должен получить кольцо".
"Это правда", - сказала моя мать; и она упала на колени и подняла ме-
ня к небу, словно моля бога за меня, она хотела, чтобы я была ближе к
нему.
И снова Гайде умолкла, охваченная таким волнением, что на ее бледном
лбу выступили капли пота, а задыхающийся голос, казалось, не мог выр-
ваться из пересохшего горла.
Монте-Кристо налил в стакан немного ледяной воды и, подавая ей, ска-
зал ласково, но все же с повелительной ноткой в голосе:
- Будь мужественна, дитя мое!
Гайде вытерла глаза и лоб и продолжала:
- Тем временем наши глаза, привыкшие к темноте, узнали посланца паши;
это был наш друг.
Селим тоже узнал его, но храбрый юноша не забыл приказ: повиноваться.
"От чьего имени пришел ты?" - спросил он.
"Я пришел от имени нашего господина, Али-Тебелина".
"Если ты пришел от имени Али, тебе должно быть известно, что ты дол-
жен передать мне".
"Да, - отвечал посланец, - и я принес тебе его кольцо".
И он поднял руку над головой; но он стоял слишком далеко, и было не-
достаточно светло, чтобы Селим с того места, где мы стояли, мог разли-
чить и узнать предмет, который тот ему показывал.
"Я не вижу, что у тебя в руке", - сказал Селим.
"Подойди, - сказал посланный, - или я подойду к тебе".
"Ни то, ни другое, - отвечал молодой войн, - положи то, что ты мне
показываешь, там, где ты стоишь, чтобы на него упал луч света, и отойди
подальше, пока я не посмотрю на него".
"Хорошо", - сказал посланный.
И он отошел, положив на указанное ему место то, что держал в руке.
Наши сердца трепетали; нам казалось, что это действительно кольцо. Но
было ли это кольцо моего отца?
Селим, не выпуская из рук зажженный факел, подошел, наклонился, оза-
ренный лучом света, и поднял кольцо с земли.
"Кольцо господина, - сказал он, целуя его, - хорошо!"
И повернув факел к земле, он наступил на него ногой и погасил.
Посланец испустил крик радости и хлопнул в ладоши. По этому сигналу
вбежали четыре воина сераскира Куршида, и Селим упал, пронзенный пятью
кинжалами.
Тогда, опьяненные своим преступлением, хотя еще бледные от страха,
