известно и которого он принимал за простого члена клуба; они пересекли
аллею, поднялись во второй этаж и вошли в комнату совещаний.
Заседание уже началось. Члены клуба, предупрежденные о том, что в
этот вечер состоится нечто вроде представления повою члена, были в пол-
ном сборе. Когда генерала довели до середины залы, ему предложил снять
повязку. Он немедленно воспользовался предложением и был, по-видимому,
очень удивлен, увидав так много знакомых лиц на заседании общества, о
существовании которого он даже и по подозревал.
Его спросили о его взглядах, по он ограничился ответом, что они долж-
ны быть уже известны из писем с Эльбы...
Франц прервал чтение.
- Мой отец был роялистом, - сказал он, - его незачем было спрашивать
об его взглядах, они всем были известны.
- Отсюда и возникла моя связь с вашим отцом, дорогой барон, - сказал
Вильфор, - легко сходишься с человеком, если разделяешь его взгляды.
- Читайте дальше, - говорили глаза старика.
Франц продолжал:
- "Тогда взял слово президент и пригласил генерала высказаться обсто-
ятельнее, но господин де Кенель ответил, что сначала желает узнать, чего
от него ждут.
Тогда генералу огласили то самое письмо с острова Эльба, которое ре-
комендовало его клубу как человека, на чье содействие можно рассчиты-
вать. Целый параграф этого письма был посвящен возможному возвращению с
острова Эльба и обещал новое более подробное письмо по прибытии "Фарао-
на" - судна, принадлежащего марсельскому арматору Моррелю, с капитаном,
всецело преданным императору.
Во время чтения этого письма генерал, на которого рассчитывали как на
собрата, выказывал, наоборот, все признаки недовольства и явного отвра-
щения.
Когда чтение было окончено, он продолжал безмолвствовать, нахмурив
брови.
"Ну что же, генерал, - спросил президент, - что вы скажете об этом
письме?"
"Я скажу, - ответил он, - что слишком еще недавно приносил присягу
королю Людовику Восемнадцатому, чтобы уже нарушать ее в пользу экс-импе-
ратора".
На этот раз ответ был настолько ясен, что убеждения генерала уже не
оставляли сомнений.
"Генерал, - сказал президент, - для нас не существует короля Людовика
Восемнадцатого, как но существует эксимператора. Есть только его вели-
чество император и король, насилием и изменой удаленный десять месяцев
тому назад из Франции, своей державы".
"Извините, господа, - сказал генерал, - возможно, что для вас и не
существует короля Людовика Восемнадцатого, но для меня он существует: он
возвел меня в баронское достоинство и назначил фельдмаршалом, и я никог-
да не забуду, что обоими этими званиями я обязан его счастливому возвра-
щению во Францию".
"Сударь, - очень серьезно сказал, вставая, президент, - обдумывайте
то, что вы говорите; ваши слова ясно показывают нам, что на острове
Эльба на ваш счет ошиблись и ввели нас в заблуждение. Сообщение, сделан-
ное вам, вызвано тем доверием, которое к вам питали, то есть чувством,
для вас лестным. Оказывается, что мы ошибались; титул и высокий чин зас-
тавили вас примкнуть к новому правительству, которое мы намерены сверг-
нуть. Мы не будем принуждать вас оказать нам содействие; мы никого не
зовем в свои ряды против его совести и воли, но мы принудим вас посту-
пить, как подобает благородному человеку, даже если это и не соот-
ветствует вашим намерениям".
"Вы считаете это благородным - знать о вашем заговоре и не раскрыть
его! А я считаю это сообщничеством. Как видите, я еще откровеннее
вас..."
- Отец, отец, - сказал Франц, прерывая чтение, - теперь я понимаю,
почему они тебя убили!
Валентина невольно посмотрела на Франца: молодой человек был поистине
прекрасен в своем сыновнем порыве.
Вильфор ходил взад и вперед по комнате.
Нуартье следил глазами за выражением лица каждого и сохранял свой
строгий и полный достоинства вид.
Франц снова взялся за рукопись и продолжал:
- "Сударь, - сказал президент, - вас пригласили явиться на заседание,
вас не силой сюда притащили; вам предложили завязать глаза, вы на это
согласились. Изъявляя согласие на оба эти предложения, вы отлично знали,
что мы занимаемся не укреплением трона Людовика Восемнадцатого, иначе
нам незачем было бы так заботливо скрываться от полиции. Знаете, это бы-
ло бы слишком просто - надеть маску, позволяющую проникнуть в чужие тай-
ны, а затем снять эту маску и погубить тех, кто вам доверился. Нет, нет,
вы сначала откровенно скажите нам, за кого вы стоите: за случайного ко-
роля, который в настоящее время царствует, или за его величество импера-
тора".
"Я роялист, - отвечал генерал, - я присягал Людовику Восемнадцатому,
и я останусь верен своей присяге".
Эти слова вызвали общий ропот, и по лицам большинства членов клуба
было видно, что они хотели бы заставить господина д'Эпине раскаяться в
его необдуманном заявлении. Президент снова встал и водворил тишину.
"Сударь, - сказал он ему, - вы слишком серьезный и слишком рассуди-
тельный человек, чтобы не давать себе отчета в последствиях того положе-
ния, в котором мы с вами очутились, и самая ваша откровенность подсказы-
вает нам те условия, которые мы должны вам поставить: вы поклянетесь
честью никому ничего не сообщать из того, что вы здесь слышали".
Генерал схватился за эфес своей шпаги и воскликнул: "Если уж говорить
о чести, то прежде всего не преступайте ее законов и ничего силой не на-
вязывайте!"
"А вы, сударь, - продолжал президент со спокойствием, едва ли не бо-
лее грозным, чем гнев генерала, - советую вам, оставьте в покое вашу
шпагу".
Генерал обвел присутствующих взглядом, в котором выразилось некоторое
беспокойство. Все же он не сдавался; напротив, он собрал все свое му-
жество.
"Я не дам вам такой клятвы", - сказал он.
"В таком случае, сударь, - спокойно ответил президент, - вам придется
умереть".
Господин д'Эпине сильно побледнел; он еще раз окинул взглядом окружа-
ющих; некоторые члены клуба перешептывались и искали под своими плащами
оружие.
"Генерал, - сказал президент, - не беспокойтесь; вы находитесь среди
людей чести, которые испробуют все средства убедить вас, прежде чем при-
бегнуть к крайности; но с другой стороны, вы сами это сказали, вы нахо-
дитесь среди заговорщиков; у вас в руках наша тайна, и вы должны нам ее
возвратить".
Многозначительное молчание последовало за этими словами; генерал ни-
чего не ответил.
"Заприте двери", - сказал тогда президент.
Мертвое молчание продолжалось и после этих слов.
Тогда генерал выступил вперед и, делая над собой страшное усилие,
сказал:
"У меня есть сын. Находясь среди убийц, я обязан подумать о нем".
"Генерал, - ответил с достоинством председатель собрания, - один че-
ловек всегда может безнаказанно оскорбить пятьдесят; это привилегия сла-
бости. Но он напрасно пользуется этим правом. Советую вам, генерал, пок-
лянитесь и не оскорбляйте нас".
Генерал, снова укрощенный превосходством председателя собрания, мину-
ту колебался, наконец, подойдя к столу президента, он спросил:
"Какова формула клятвы?"
"Вот она:
"Клянусь честью некогда но открывать кому бы то ни было то, что я ви-
дел и слышал пятого февраля тысяча восемьсот пятнадцатого года, между
девятью и десятью часами вечера, и заявляю, что заслуживаю смерти, если
нарушу эту клятву".
Генерала, видимо, охватила нервная дрожь, которая в течение нес-
кольких секунд мешала ему что-либо ответить; наконец, превозмогая явное
отвращение, он произнес требуемую клятву, по так тихо, что его с трудом
можно было расслышать; поэтому некоторые из членов потребовали, чтобы он
повторил ее, более громко и отчетливо, что и было исполнено.
"Теперь я хотел бы удалиться, - сказал генерал, - свободен ли я нако-
нец?"
Президент встал, выбрал трех членов собрания, которые должны были ему
сопутствовать, и сел с генералом в карету, предварительно завязав ему
глаза. В числе этих трех членов находился и тот, который исполнял роль
кучера.
Остальные члены клуба молча разошлись.
"Куда вам угодно, чтобы мы отвезли вас?" - спросил президент.
"Куда хотите, лишь бы я был избавлен от вашего присутствия", - отве-
тил господин д'Эпине.
"Сударь, - сказал на это президент, - берегитесь, вы больше не в соб-
рании, вы теперь имеете дело с отдельными людьми; не оскорбляйте их, ес-
ли по желаете, чтобы вас заставили отвечать за оскорбление".
Но вместо того чтобы попять эти слова, господин д'Эпине ответил:
"В своей карете вы так же храбры, как и у себя в клубе, по той причи-
не, сударь, что четверо всегда сильнее одного".
Президент приказал остановить карсту.
Они находились как раз в том месте набережной Орм, где есть лестница,
ведущая вниз к реке.
"Почему вы здесь остановились?" - спросил господин д'Эпине.
"Потому, сударь, - сказал президент, - что вы оскорбили человека, и
этот человек не желает сделать ни шагу дальше, не потребовав у вас за-
конного удовлетворения".
"Еще один способ убийства", - сказал, пожимая плечами, генерал.
"Потише, сударь, - отвечал президент, - если вы не желаете, чтобы я
счел вас самого одним из тех людей, о которых вы только что говорили, то
ость трусом, делающим себе щит из собственной слабости. Вы один, и один
будет биться с вами; вы при шпаге, у меня в трости тоже есть шпага; у
вас нет секунданта, - один из этих господ будет вашим секундантом. Те-
перь, если вам угодно, вы можете спять повязку".
Генерал немедленно сорвал платок с глаз.
"Наконец-то я узнаю, с кем имею дело", - сказал он.
Дверца кареты открылась; все четверо вышли..."
Франц снова прервал чтение. Он вытер холодный пот, выступивший у него
на лбу; страшно было видеть, как бледный и дрожащий сын читает вслух не-
известные доныне подробности смерти своего отца.
Валентина сложила руки, словно молясь.
Нуартье смотрел на Вильфора с непередаваемым выражением гордости и
презрения.
Франц продолжал:
- "Это было, как уже сказано, пятого февраля. В последние дни стоял
мороз градусов в пять-шесть, лестница вся обледенела; генерал был высок
и тучен, и президент, спускаясь к реке, предоставил ему ту сторону лест-
ницы, где были перила.
Оба секунданта следовали за ним.
Было совсем темно, пространство между лестницей и рекой было мокрое
от снега и инея, и перед ними текла река, черная, глубокая, кое-где пок-
рытая плывущими льдинами.
Один из секундантов сходил за фонарем на угольную барку, и при свете
этого фонаря осмотрели оружие.
Шпага президента, обыкновенный клинок, какие носят в тросточке, была
на пять дюймов короче шпаги его противника и без чашки.
Генерал д'Эпине предложил раздать шпаги по жребию; но президент отве-
тил, что это он вызвал его и, делая вызов, имел в виду, что каждый будет
действовать своим оружием.
Секунданты не хотели с этим соглашаться; президент заставил их замол-
чать.
Фонарь поставили на землю; противники стали по обе его стороны; пое-
динок начался.
В свете фонаря шпаги казались двумя молниями. Люди же были едва вид-
ны, настолько было темно.
Генерал считался одним из лучших фехтовальщиков во всей армии. Но он
сразу же встретил такой натиск, что отступил; отступая, он упал.
Секунданты думали, что он убит; но его противник, зная, что не ранил
его, подал ему руку, чтобы помочь подняться. Это обстоятельство, вместо
того чтобы успокоить генерала, еще больше раздражило его, и он в свою
очередь бросился на противника.
Но его противник не отступал ни на шаг и парировал его выпады. Трижды
генерал отступал и трижды снова пытался атаковать.
На третий раз он снова упал.
Все думали, что он опять поскользнулся; однако, видя, что он не вста-
ет, секунданты подошли к нему и пытались поставить его на ноги; но тот,
кто подхватил его, почувствовал под рукой что-то теплое и мокрое.
