ность о своем намерении, и где-нибудь в лесу, на краю рва, на берегу ка-
кой-нибудь реки я застрелюсь. Это так же верно, как то, что я сын самого
честного человека, когда-либо жившего во Франции.
Конвульсивная дрожь потрясла все тело Валентины; она отпустила решет-
ку, за которую держалась, ее руки безжизненно повисли, и две крупные
слезы скатились по ее щекам.
Моррель стоял перед ней, мрачный и решительный.
- Сжальтесь, сжальтесь, - сказала она, - вы не покончите с собой,
ведь нет?
- Клянусь честью, покончу, - сказал Максимилиан, - но не все ли вам
равно? Вы исполните свой долг, и ваша совесть будет чиста.
Валентина упала на колени, прижав руки к груди; сердце ее разрыва-
лось.
- Максимилиан, - сказала она, - мой Друг, мой брат на земле, мой ис-
тинный супруг в небесах, умоляю тебя, сделай, как я: живи страдая. Может
быть, настанет день, когда мы соединимся.
- Прощайте, Валентина! - повторил Моррель.
- Боже мой, - сказала Валентина с неизъяснимым выражением, подняв ру-
ки к небу, - ты видишь, я сделала все, что могла, чтобы остаться покор-
ной дочерью, я просила, умоляла, заклинала, - он не послушался ни моих
просьб, ни мольбы, ни слез. Ну, так вот, - продолжала она твердым голо-
сом, вытирая слезы, - я не хочу умереть от раскаяния, я предпочитаю уме-
реть от стыда. Вы будете жить, Максимилиан, и я буду принадлежать вам и
никому другому. Когда? в какую минуту? сейчас? Говорите, приказывайте, я
готова.
Моррель, который уже снова отошел на несколько шагов, вернулся и,
бледный от радости, с просветленным взором, протянул сквозь решетку руки
к Валентине.
- Валентина, - сказал он, - дорогой мой друг, так не надо говорить со
мной, а если так, то лучше дать мне умереть. Если вы любите меня так же,
как я люблю вас, зачем я должен увести вас насильно? Или вы только из
жалости хотите заставить меня жить? В таком случае я предпочитаю уме-
реть.
- В самом деле, - прошептала Валентина, - кто один на свете любит ме-
ня? Он. Кто утешал меня во всех моих страданиях? Он. На ком покоятся все
мои надежды, на ком останавливается мой растерянный взгляд, на ком отды-
хает мое истерзанное сердце? На нем, на нем одном. Так вот, ты тоже
прав, Максимилиан; я уйду за тобой, я оставлю родной дом, все оставлю...
Все! Какая же я неблагодарная, - воскликнула Валентина, рыдая, - я сов-
сем забыла о дедушке!
- Нет, - сказал Максимилиан, - ты не покинешь его. Ты говорила, что
господин Нуартье как будто относится ко мне с симпатией; так вот, раньше
чем бежать, ты скажешь ему все. Его согласие будет тебе защитой перед
богом. А как только мы поженимся, он переедет к нам; у него будет двое
внуков. Ты мне рассказывала, как он с тобой объясняется и как ты ему от-
вечаешь; увидишь, я быстро научусь этому трогательному языку знаков.
Клянусь тебе, Валентина, вместо отчаяния, которое нас ожидает, я обещаю
тебе счастье!
- Ты видишь, Максимилиан, какую власть ты имеешь надо мной! Я готова
поверить в то, что ты мне говоришь, но ведь все это безрассудно. Отец
проклянет меня: я знаю его, знаю его непреклонное сердце, никогда он не
простит меня. Вот что, Максимилиан: если хитростью, просьбами, благодаря
случаю, не знаю как, - словом, если каким-нибудь образом мне удастся
отсрочить свадьбу, вы подождете, да?
- Да, клянусь вам, а вы поклянитесь, что этот ужасный брак не состо-
ится никогда и что, даже если вас силой потащат к мэру, к священнику, вы
все-таки скажете - нет.
- Клянусь тебе в этом, Максимилиан, самым святым для меня на свете
именем-именем моей матери!
- Тогда подождем, - сказал Моррель.
- Да, подождем, - откликнулась Валентина, у которой от этого слова
отлегло на сердце, - мало ли, что может спасти нас.
- Я полагаюсь на вас, Валентина, - сказал Моррель. - Все, что вы сде-
лаете, будет хорошо; но если к вашим мольбам останутся глухи, если ваш
отец, если госпожа де Сен-Меран потребуют, чтобы д'Эпине явился завтра
для подписания этого договора...
- Тогда, Моррель... я дала вам слово.
- Вместо того чтобы подписать...
- Я выйду к вам, и мы бежим; но до тех пор не будем искушать бога, не
будем видеться; ведь это чудо, это промысел божий, что нас еще не заста-
ли; если бы узнали, как мы с вами встречаемся, у нас не было бы никакой
надежды.
- Вы правы, Валентина; но как я узнаю...
- Через нотариуса Дешана.
- Я с ним знаком.
- И от меня. Я напишу вам, верьте мне. Боже мой, Максимилиан, этот
брак мне так же ненавистен, как и вам!
- Спасибо, благодарю вас, Валентина, обожаемая моя! Значит, все реше-
но; как только вы укажете мне час, я примчусь сюда, вы переберетесь че-
рез ограду, - это будет не трудно; я приму вас на руки; у калитки огоро-
да вас будет ждать карета, я отвезу вас к моей сестре. Там мы скроемся
от всех, или ни от кого не будем прятаться, - как вы пожелаете, - и там
мы найдем поддержку в сознании своей правоты и воли к счастью и не дадим
себя зарезать, как ягненка, который защищается лишь вздохами.
- Пусть будет так! - сказала Валентина. - И я тоже скажу вам, Макси-
милиан: все, что вы сделаете, будет хорошо.
- Милая!
- Ну что, довольны вы своей женой? - грустно сказала девушка.
- Валентина, дорогая, мало сказать: да.
- Все-таки скажите.
Валентина приблизила губы к решетке, и слова ее, вместе с ее нежным
дыханием, неслись к устам Морреля, который по другую сторону приник гу-
бами к холодной, неумолимой перегородке.
- До свидания, - сказала Валентина, с трудом отрываясь от этого
счастья, - до свидания!
- Я получу от вас письмо?
- Да.
- Благодарю, моя дорогая жена, до свидания!
Раздался звук невинного, посланного на воздух, поцелуя, и Валентина
убежала по липовой аллее.
Моррель слушал, как замирал шелест ее платья, задевающего за кусты,
как затихал хруст песка под ее шагами; потом с непередаваемой улыбкой
поднял глаза к небу, благодаря его за то, что оно послало ему такую лю-
бовь, и в свою очередь удалился.
Он вернулся домой и ждал весь вечер и весь следующий день, но ничего
не получил. Только на третий день, часов в десять утра, когда он соби-
рался идти к нотариусу Дешану, он, наконец, получил по почте записку и
сразу понял, что это от Валентины, хотя он никогда не видал ее почерка.
В записке было сказано:
"Слезы, просьбы, мольбы ни к чему не привели. Вчера я пробыла два ча-
са в церкви святого Филиппа Рульского и два часа всей душой молилась бо-
гу. Но бог так же неумолим, как и люди, и подписание договора назначено
на сегодня в девять часов вечера.
Я верна своему слову, как верна своему сердцу, Моррель. Это слово да-
но вам, и это сердце - ваше!
Итак, до вечера, без четверти девять, у решетки.
Ваша жена, Валентина де Вильфор.
Р.S. Моей бедной бабушке все хуже и хуже: вчера ее возбуждение переш-
ло в бред; а сегодня ее бред граничит с безумием.
Правда, вы будете очень любить меня, чтобы я могла забыть о том, что
я покинула ее в таком состоянии?
Кажется, от дедушки Нуартье скрывают, что договор будет подписан се-
годня вечером".
Моррель не ограничился сведениями, полученными от Валентины; он отп-
равился к нотариусу, и тот подтвердил ему, что подписание договора наз-
начено на девять часов вечера.
Затем он заехал к Монте-Кристо; там он узнал больше всего подробнос-
тей: Франц приезжал к графу объявить о торжественном событии; г-жа де
Вильфор, со своей стороны, писала ему, прося извинить, что она его не
приглашает; но смерть маркиза де Сен-Меран и болезнь его вдовы окутывают
это торжество облаком печали, и она не решается омрачить ею графа, кото-
рому желает всякого благополучия.
Накануне Франц был представлен г-же де Сен-Меран, которая ради этого
события встала с постели, но вслед за тем снова легла.
Легко понять, что Моррель был очень взволнован, и такой проница-
тельный взор, как взор графа, не мог этого не заметить, поэтому Мон-
те-Кристо был с ним еще ласковее, чем всегда, - настолько ласков, что
Максимилиан минутами был уже готов во всем ему признаться. Но он вспом-
нил об обещании, которое дал Валентине, и тайна оставалась в глубине его
сердца.
За этот день Максимилиан двадцать раз перечитал письмо Валентины В
первый раз она писала ему, и по какому поводу! И всякий раз, перечитывая
это письмо, он снова и снова клялся себе, что сделает Валентину счастли-
вой В самом деле, какую власть должна иметь над человеком молодая девуш-
ка, решающаяся на такой отважный поступок. Как самоотверженно должен
служить ей тот, для кого она всем пожертвовала! Как пламенно должен ее
возлюбленный поклоняться ей. Она для него и королева и жена, и ему, ка-
жется, мало одной души, чтобы любить ее и благодарить.
Моррель с невыразимым волнением думал о той минуте, когда Валентина
придет и скажет ему: "Я пришла, Максимилиан, я ваша"
Он все приготовил для побега в огороде, среди люцерны, были спрятаны
две приставные лестницы; кабриолет, которым Максимилиан должен был пра-
вить сам, стоял наготове; он не взял с собой слугу, не зажигал фонарей,
но он собирался их зажечь на первом же повороте, чтобы из-за чрезмерной
осторожности не попасть в руки полиции.
Временами Морреля охватывала дрожь; он думал о минуте, когда будет
помогать Валентине перебираться через ограду и почувствует в своих
объятиях беспомощную и трепещущую, ту, кому он доныне разве только пожи-
мал руку или целовал кончики пальцев.
Но когда миновал полдень, когда Моррель почувствовал, что близок наз-
наченный час, ему захотелось быть одному. Кровь его кипела, любой воп-
рос, голос друга раздражал бы его; он заперся у себя в комнате, пытаясь
читать, но глаза его скользили по строчкам, не видя их; он кончил тем,
что отшвырнул книгу и вновь принялся обдумывать подробности побега.
Назначенный час приближался.
Еще не бывало случая, чтобы влюбленный предоставил часовым стрелкам
мирно идти своим путем; Моррель так неистово теребил свои часы, что в
конце концов они в шесть часов вечера показали половину девятого Тогда
он сказал себе, что пора ехать; хотя подписание договора и назначено в
девять, но, по всей вероятности, Валентина не станет дожидаться этого
бесполезного акта. Итак, выехав, по своим часам, ровно в половине девя-
того с улицы Меле, Моррель вошел в свой огород в ту минуту, когда часы
на церкви Филиппа Рульского били восемь.
Лошадь и кабриолет он спрятал за развалившуюся лачугу, в которой
обычно скрывался сам.
Мало-помалу стало смеркаться, и густая листва в саду слилась в огром-
ные черные глыбы.
Тогда Моррель вышел из своего убежища и с бьющимся сердцем взглянул
через решетку, в саду еще никого не было Пробило половина девятого.
В ожидании прошло еще полчаса Моррель ходил взад и вперед вдоль огра-
ды и все чаще поглядывал в щель между досками В саду становилось все
темнее, но напрасно искал он во тьме белое платье, напрасно ждал, не по-
слышатся ли в тишине шаги.
Видневшийся за деревьями дом продолжал оставаться неосвещенным, и
ничто не указывало, что здесь должно совершиться столь важное событие,
как подписание брачного договора.
Моррель вынул свои часы они показывали три четверти десятого, но поч-
ти сейчас же церковные часы, бой которых он уже слышал два или три раза,
возвестили об ошибке его карманных часов, пробив половину десятого.
Значит, прошло уже полчаса после срока, назначенного самой Валенти-
ной, она говорила в девять часов, и скорее даже немного раньше, чем поз-
же.
Для Морреля это были самые тяжелые минуты; каждая секунда ударяла по
его сердцу словно свинцовым молотом.
Малейший шелест листьев, малейший шепот ветра заставлял его вздраги-
вать, и лоб его покрылся холодным потом; тогда, дрожа с головы до ног,
он приставлял лестницу и, чтобы не терять времени, ставил ногу на нижнюю
