доктора, - если вы желаете, если вы непременно этого требуете, я это
сделаю. В самом деле, быть может, я должен дать этому ход; мое положение
этого требует. Но, доктор, вы видите, я совсем убит: навлечь на мой дом
такой скандал после такого горя! Моя жена и дочь этого не перенесут. Что
касается меня, доктор, то, знаете, нельзя достигнуть такого положения,
как мое, занимать двадцать пять лет подряд должность королевского проку-
рора, не нажив изрядного числа врагов. У меня их немало. Огласка этого
дела будет для них торжеством и ликованием, а меня покроет позором.
Простите мне эти суетные мысли. Будь вы священником, я не посмел бы вам
этого сказать; но вы человек, вы знаете людей; доктор, доктор, вы мне
ничего не говорили, да?
- Дорогой господин де Вильфор, - отвечал с волнением доктор, - мой
первый долг - человеколюбие. Если здесь наука не была здесь бессильна, я
спас бы госпожу де Сен-Меран; но она умерла; я должен думать о живых.
Похороним эту ужасную тайну в самой глубине сердца. Если чей-нибудь взор
проникнет в нее, пусть отнесут мое молчание за счет моего невежества, я
согласен. Но вы ищите, ищите неустанно, деятельно, ведь дело может не
кончиться одним этим случаем... И когда вы найдете виновного, если
только найдете, я скажу вам: вы судья, поступайте так, как вы считаете
нужным!
- Благодарю вас, доктор, благодарю! - сказал Вильфор с невыразимой
радостью. - У меня никогда не было лучшего друга, чем вы.
И, словно опасаясь, как бы доктор д'Авриньи не передумал, он встал и
увлек его по направлению к дому.
Они ушли.
Моррель, точно ему было мало воздуха, раздвинул обеими руками ветви,
и луна осветила его лицо, бледное, как у привидения.
- Небеса явно благосклонны ко мне, но как это страшно! - сказал он. -
Но Валентина, бедная! Как она вынесет столько горя?
И, говоря это, он смотрел то на окно с красными занавесями, то на три
окна с белыми занавесями.
В окне с красными занавесями свет почти совсем померк. Очевидно, г-жа
де Вильфор потушила лампу, и в окне виден был лишь свет ночника.
Зато в другом конце дома открылось одно из окон с белыми занавесями.
В ночной тьме мерцал тусклый свет стоящей на камине свечи, и какая-то
тень появилась на балконе. Моррель вздрогнул: ему послышалось, что ктото
рыдает.
Не удивительно, что этот сильный, мужественный человек, взволнованный
и возбужденный двумя самыми мощными человеческими страстями - любовью и
страхом, - настолько ослабел, что поддался суеверным галлюцинациям.
Хоть он и находился в таком скрытом месте, что Валентина никак не
могла бы его увидеть, ему показалось, что тень у окна зовет его; это
подсказывал ему взволнованный ум и подтверждало его пылкое сердце. Этот
обман чувств обратился для него в бесспорную реальность, и, повинуясь
необузданному юношескому порыву, он выскочил из своего тайника. Не думая
о том, что его могут заметить, что Валентина может испугаться, невольно
вскрикнуть, и тогда поднимется тревога, он в два прыжка миновал цветник,
казавшийся в лунном свете белым и широким, как озеро, добежал до кадок с
померанцевыми деревьями, расставленных перед домом, быстро взбежал по
ступеням крыльца и толкнул легко поддавшуюся дверь.
Валентина его не видела; ее поднятые к небу глаза следили за серебря-
ным облаком, плывущим в лазури; своими очертаниями оно напоминало тень,
возносящуюся на небо, и взволнованной девушке казалось, что это душа ее
бабушки.
Между тем Моррель пересек прихожую и нащупал перила лестницы; ковер,
покрывавший ступени, заглушал его шаги; впрочем, Моррель был до того
возбужден, что не испугался бы самого Вильфора. Если бы перед ним предс-
тал Вильфор, он знал, что делать: он подойдет к нему и во всем признает-
ся, умоляя его понять и одобрить ту любовь, которая связывает его с Ва-
лентиной; словом, Моррель совершенно обезумел.
К счастью, он никого не встретил.
Вот когда ему особенно пригодились сведения, сообщенные ему Валенти-
ной о внутреннем устройстве дома; он беспрепятственно добрался до верх-
ней площадки лестницы, и, когда он остановился, осматриваясь, рыдание,
которое он сразу узнал, указало ему, куда идти. Он обернулся: из-за по-
луоткрытой двери пробивался луч света и слышался плач. Он толкнул дверь
и вошел.
В глубине алькова, покрытая простыней, под которой угадывались очер-
тания тела, лежала покойница; она показалась Моррелю особенно страшной
из-за тайны, которую ему довелось узнать.
Около кровати, зарывшись головой в подушки широкого кресла, стояла на
коленях Валентина, сотрясаясь от рыданий и заломив над головой стисну-
тые, окаменевшие руки.
Она отошла от окна и молилась вслух голосом, который тронул бы самое
бесчувственное сердце; слова слетали с ее губ, торопливые, бессвязные,
невнятные, - такая жгучая боль сжимала ей горло.
Лунный свет, пробиваясь сквозь решетчатые ставни, заставил померкнуть
пламя свечи и обливал печальной синевой эту горестную картину.
Моррель не выдержал; он не отличался особой набожностью, не легко
поддавался впечатлениям, но видеть Валентину страдающей, плачущей, лома-
ющей руки - это было больше, чем он мог вынести молча. Он вздохнул, про-
шептал ее имя, и лицо, залитое слезами, с отпечатками от бархатной обив-
ки кресла, лицо Магдалины Кореджо обратилось к нему.
Валентина не удивилась, увидев его. Для сердца, переполненного беско-
нечным отчаянием, не существует более волнений.
Моррель протянул возлюбленной руку.
Валентина вместо всякого объяснения, почему она не вышла к нему, по-
казала ему на труп, простертый под погребальным покровом, и снова зары-
дала.
Оба они не решались заговорить в этой комнате. Каждый боялся нарушить
это безмолвно, словно где-то в углу стояла сама смерть, повелительно
приложив палец к губам.
Валентина решилась первая.
- Как вы сюда вошли, мой друг? - сказала она. - Увы! я бы сказала
вам: добро пожаловать! - если бы не смерть отворила вам двери этого до-
ма.
- Валентина, - сказал Моррель дрожащим голосом, сжимая руки, - я ждал
с половины девятого; вас все не было, я встревожился, перелез через ог-
раду, проник в сад; и вот разговор об этом несчастье...
- Какой разговор?
Моррель вздрогнул; он вспомнил все, о чем говорили доктор и Вильфор,
и ему почудилось, что он видит под простыней эти сведенные руки, окоче-
нелую шню, синие губы.
- Разговор ваших слуг, - сказал он, - объяснил мне все.
- Но ведь прийти сюда - значило погубить нас, мой друг, - сказала Ва-
лентина без ужаса и без гнева.
- Простите меня, - сказал тем же тоном Моррель, - я сейчас уйду.
- Пет, - сказала Валентина, - вас могут встретить, останьтесь здесь.
- По если сюда придут?
Валентина покачала головой.
- Никто по придет, - сказала она, - будьте спокойны, вот паша защита.
И она указала на очертания тола под простыней.
- А что д'Эпине? Скажите, умоляю вас, - продолжал Моррель.
- Он явился, чтобы подписать договор, в ту самую минуту, когда бабуш-
ка испускала последний вздох.
- Ужасно! - сказал Моррель с чувством эгоистической радости, так как
подумал, что из-за этой смерти свадьба будет отложена на неопределенное
время. Но он был тотчас же наказан за свое себялюбие.
- И что вдвойне тяжело, - продолжала Валентина, - моя бедная, милая
бабушка приказала, умирая, чтобы эта свадьба состоялась как можно ско-
рее; господи, она думала меня защитить, и она тоже действовала против
меня!
- Слышите? - вдруг проговорил Моррель.
Они замолчали.
Слышно было, как открылась дверь, и паркет коридора и ступени лестни-
цы заскрипели под чьими-то шагами.
- Это мой отец вышел из кабинета, - сказала Валентина.
- И провожает доктора, - прибавил Моррель.
- Откуда вы знаете, что это доктор? - спросила с удивлением Валенти-
на.
- Просто догадываюсь, - сказал Моррель.
Валентина взглянула на пего.
Между тем слышно было, как закрылась парадная дверь. Затем Вильфор
пошел запереть на ключ дверь в сад, после чего вновь поднялся по лестни-
це.
Дойдя до передней, он на секунду остановился, по-видимому, не зная,
идти ли к себе или в комнату госпожи де Сен-Меран. Моррель поспешно
спрятался за портьеру. Валентина даже не шевельнулась, словно ее великое
горе вознесло ее выше обыденных страхов.
Вильфор прошел к себе.
- Теперь, - сказала Валентина, - вам уже не выйти ни через парадную
дверь, не через ту, которая ведет в сад.
Моррель растерянно посмотрел на нее.
- Теперь есть только одна возможность и верный выход, - продолжала
она, - через комнаты дедушки.
Она поднялась.
- Идем, - сказала она.
- Куда? - спросил Максимилиан.
- К дедушке.
- Мне идти к господину Нуартье?
- Да.
- Подумайте, Валентина!
- Я думала об этом уже давно. У меня на всем свете остался только
один друг, и мы оба нуждаемся в нем... Идем же.
- Будьте осторожны, Валентина, - сказал Моррель, не решаясь повино-
ваться, - будьте осторожны; теперь я вижу, какое безумие, что я пришел
сюда. А вы уверены, дорогая, что вы сейчас рассуждаете здраво?
- Вполне, - сказала Валентина, - мне совестно только оставить бедную
бабушку, я обещала охранять ее.
- Смерть для каждого священна, Валентина, - сказал Моррель.
- Да, - ответила молодая девушка, - к тому же это не надолго. Пойдем.
Валентина прошла коридор и спустилась по маленькой лестнице, ведущей
к Нуартье, Моррель на цыпочках следовал за ней. На площадке около комна-
ты они встретили старого слугу.
- Барруа, - сказала Валентина, - закройте за нами дверь и никого не
впускайте.
И она вошла первая.
Нуартье все еще сидел в кресле, прислушиваясь к малейшему шуму; от
Барруа он знал обо всем, что произошло, и жадным взором смотрел на
дверь; он увидел Валентину, и глаза его блеснули.
В походке девушки и в ее манере держаться было что-то серьезное и
торжественное. Это поразило старика. В его глазах появилось вопроси-
тельное выражение.
- Милый дедушка, - заговорила она отрывисто, - выслушай меня внима-
тельно. Ты знаешь, бабушка СенМеран час назад скончалась. Теперь, кроме
тебя, нет никого на свете, кто любил бы меня.
Выражение бесконечной нежности мелькнуло в глазах старика.
- Ведь правда, тебе одному я могу доверить свое горе и свои надежды?
Паралитик сделал знак, что да.
Валентина взяла Максимилиана за руку.
- В таком случае, - сказала она, - посмотри хорошенько на этого чело-
века.
Старик испытующе и слегка удивленно посмотрел па Морреля.
- Это Максимилиан Моррель, сын почтенного марсельского негоцианта, о
котором ты, наверно, слышал.
- Да, - показал старик.
- Это незапятнанное имя, и Максимилиан украсит его славой, потому что
в тридцать лет он уже капитан спаги, кавалер Почетного легиона.
Старик показал, что помнит это.
- Так вот, дедушка, - сказала Валентина, опускаясь на колени перед
стариком и указывая на Максимилиана, - я люблю его и буду принадлежать
только ему! Если меня заставят выйти замуж за другого, я умру или убью
себя.
В глазах паралитика был целый мир взволнованных мыслей.
- Тебе нравится Максимилиан Моррель, правда, дедушка? - спросила Ва-
лентина.
- Да, - показал неподвижный старик.
- И ты можешь нас защитить, нас, твоих детей, от моего отца?
Нуартье устремил свой вдумчивый взгляд на Морреля, как бы говоря:
"Это смотря по обстоятельствам".
Максимилиан понял.
- Мадемуазель, - сказал он, - в комнате вашей бабушки вас ждет свя-
щенный долг; разрешите мне побеседовать несколько минут с господином Ну-
артье?
- Да, да, именно этою я и хочу, - сказали глаза старика.
Потом он с беспокойством взглянул на Валентину.
- Ты хочешь спросить, как он поймет тебя, дедушка?
- Да.
- Не беспокойся; мы так часто говорили о тебе, что он отлично знает,
