обычный час его прихода; только чистая случайность или, если угодно,
счастливое наитие привело ее в сад.
Увидев ее на дорожке, Моррель окликнул ее; она подбежала к воротам.
- Вы здесь, в этот час! - сказала она.
- Да, мой бедный друг, - отвечал Моррель. - Я пришел узнать и сооб-
щить печальные вести.
- Видно, все несчастья обрушились на наш дом! - сказала Валентина. -
Говорите, Максимилиан. Но, право, несчастий и так достаточно.
- Выслушайте меня, дорогая, - сказал Моррель, стараясь побороть вол-
нение, чтобы говорить яснее. - Все, что я скажу, чрезвычайно важно. Ког-
да предполагается ваша свадьба?
- Слушайте, Максимилиан, - сказала в свою очередь Валентина, - я ни-
чего не хочу скрывать от вас. Сегодня утром говорили о моем замужестве.
Бабушка, у которой я думала найти поддержку, не только согласна на этот
брак, - она так жаждет его, что ждут только приезда д'Эпине, и на следу-
ющий день брачный договор будет подписан.
Тяжкий вздох вырвался из груди Морреля, и он остановил на Валентине
долгий и грустный взгляд.
- Да, - сказал он тихо, - ужасно слышать, как любимая девушка спокой-
но говорит: "Время вашей казни назначено: она состоится через несколько
часов; но что ж делать, так надо, и противиться этому я не буду". Так
вот, если, для того чтобы подписать договор, ждут только д'Эпине, если
на следующий день после его приезда вы будете ему принадлежать, то, зна-
чит, вы будете обручены с ним завтра, потому что он приехал сегодня ут-
ром.
Валентина вскрикнула.
- Час назад я был у графа Монте-Кристо, - сказал Моррель. - Мы с ним
беседовали: он - о горе, постигшем вашу семью, а я - о вашем горе, как
вдруг во двор въезжает экипаж. Слушайте. До этой минуты я никогда не ве-
рил в предчувствия, но теперь приходится поверить. Когда я услышал стук
этого экипажа, я задрожал. Вскоре я услышал на лестнице шаги. Гулкие ша-
ги командора привели Дон Жуана не в больший ужас, чем эти - меня. Нако-
нец, отворяется дверь: первым входит Альбер де Морсер. Я уже чуть не
усомнился в своем предчувствии, чуть не подумал, что ошибся, как вдруг
за Альбером входит еще один человек, и граф восклицает: "А, вот и барон
Франц д'Эпине!.." Я собрал все свои силы и все мужество, чтобы сдер-
жаться. Может быть, я побледнел, может быть, задрожал; но во всяком слу-
чае я продолжал улыбаться. Через пять минут я ушел. Я не слышал ни слова
из всего, что говорилось за эти пять минут. Я был уничтожен.
- Бедный Максимилиан! - прошептала Валентина.
- И вот я здесь, Валентина. Теперь ответьте мне, - моя жизнь и смерть
зависят от вашего ответа. Что вы думаете делать?
Валентина опустила голову; она была совершенно подавлена.
- Послушайте, - сказал Моррель, - ведь вы не в первый раз задумывае-
тесь над тем, в какое положение мы попали; положение серьезное, тягост-
ное, отчаянное. Думаю, что теперь не время предаваться бесплодной скор-
би; это годится для тех, кто согласен спокойно страдать и упиваться сво-
ими слезами. Есть такие люди, и, вероятно, господь зачтет им на небесах
их смирение на земле.
Но кто чувствует в себе волю к борьбе, тот не теряет драгоценного
времени и сразу отвечает судьбе ударом на удар. Хотите вы бороться про-
тив злой судьбы, Валентина? Отвечайте, я об этом и пришел спросить.
Валентина вздрогнула и с испугом посмотрела на Морреля. Мысль посту-
пить наперекор отцу, бабушке - словом, всей семье - ей и в голову не
приходила.
- Что вы хотите сказать, Максимилиан? - спросила она. - Что вы назы-
ваете борьбой? Назовите это лучше кощунством! Чтобы я нарушила приказа-
ние отца, волю умирающей бабушки? Но это невозможно!
Моррель вздрогнул.
- У вас слишком благородное сердце, чтобы не понять меня, и вы так
хорошо понимаете, милый Максимилиан, что вы молчите. Мне бороться! Боже
меня упаси! Нет, нет. Мне нужны все мои силы, чтобы бороться с собой и
упиваться слезами, как вы говорите. Но огорчить отца, омрачить последние
минуты бабушки - никогда!
- Вы совершенно правы, - бесстрастно сказал Моррель.
- Как вы это говорите, боже мой! - воскликнула оскорбленная Валенти-
на.
- Говорю, как человек, который восхищается вами, мадемуазель, - воз-
разил Максимилиан.
- Мадемуазель! - воскликнула Валентина. - Мадемуазель! Какой же вы
эгоист! Вы видите, что я в отчаянии, и делаете вид, что не понимаете ме-
ня.
- Вы ошибаетесь, напротив, я вас прекрасно понимаю. Вы не хотите про-
тиворечить господину де Вильфор, не хотите ослушаться маркизы, и завтра
вы подпишете брачный договор, который свяжет вас с вашим мужем.
- Но разве я могу поступить иначе?
- Не стоит спрашивать об этом у меня, мадемуазель. Я плохой судья в
этом деле, и мой эгоизм может меня ослепить, - отвечал Моррель; его глу-
хой голос и сжатые кулаки говорили о все растущем раздражении.
- А что вы предложили бы мне, Моррель, если бы я могла принять ваше
предложение? Отвечайте же. Суть не же в том, чтобы сказать: "Вы делаете
плохо". Надо дать совет - что же именно делать.
- Вы говорите серьезно, Валентина? Вы хотите, чтобы я дал вам совет?
- Конечно хочу, Максимилиан, и, если он будет хорош, я приму его. Вы
же знаете, как вы мне дороги.
- Валентина, - сказал Моррель, отодвигая отставшую доску, - дайте мне
руку в доказательство, что вы не сердитесь на мою вспышку. У меня голова
кругом идет и уже целый час меня одолевают самые сумасбродные мысли. И
если вы отвергнете мой совет...
- Но что же это за совет?
- Вот, слушайте, Валентина.
Валентина подняла глаза к небу и вздохнула.
- Я человек свободный, - продолжал Максимилиан, - я достаточно богат
для нас двоих. Я клянусь, что, пока вы не станете моей женой, мои губы
не прикоснутся к вашему челу.
- Мне страшно, - сказала Валентина.
- Бежим со мной, - продолжал Моррель, - я отвезу вас к моей сестре,
она достойна быть вашей сестрой. Мы уедем в Алжир, в Англию или в Амери-
ку, или, если хотите, скроемся где-нибудь в провинции и будем жить там,
пока наши друзья не сломят сопротивление вашей семьи.
Валентина покачала головой.
- Я так и думала, Максимилиан, - сказала она. - Это совет безумца, и
я буду еще безумнее вас, если не остановлю вас сейчас же одним словом:
невозможно.
- И вы примете свою долю, покоритесь судьбе и даже не попытаетесь бо-
роться с ней? - сказал Моррель, снова помрачнев.
- Да, хотя бы это убило меня!
- Ну, что же, Валентина, - сказал Максимилиан, - повторяю, вы совер-
шенно правы. В самом деле, я безумец, и вы доказали мне, что страсть ос-
лепляет самые уравновешенные умы. Спасибо вам за то, что вы рассуждаете
бесстрастно. Что ж, пусть, решено, завтра вы безвозвратно станете невес-
той Франца д'Эпине. И это не в силу формальности, которая придумана для
комедийных развязок на сцене и называется подписанием брачного договора,
нет - но по вашей собственной воле.
- Вы опять меня мучите, Максимилиан, - сказала Валентина, - вы пово-
рачиваете нож в моей ране! Что бы вы сделали, скажите, если бы ваша
сестра послушалась такого совета, какой вы даете мне?
- Мадемуазель, - возразил с горькой улыбкой Моррель, - я эгоист, вы
это сами сказали. В качестве эгоиста, я думаю не о том, что сделали бы
на моем месте другие, а о том, что собираюсь сделать сам. Я думаю о том,
что знаю вас уже год; с того дня, как я узнал вас, все мои надежды на
счастье были построены на вашей любви; настал день, когда вы сказали
мне, что любите меня; с этого дня, мечтая о будущем, я верил, что вы бу-
дете моей; в этом была для меня вся жизнь. Теперь я уже ни о чем не ду-
маю; я только говорю себе, что счастье отвернулось от меня. Я надеялся
достигнуть блаженства и потерял его. Ведь каждый день случается, что иг-
рок проигрывает не только то, что имеет, но даже то, чего не имел.
Моррель сказал все это совершенно спокойно; Валентина испытующе пос-
мотрела на него своими большими глазами, стараясь, чтобы глаза Морреля
не проникли в глубину ее уже смятенного сердца.
- Но все же, что вы намерены делать? - спросила Валентина.
- Я буду иметь честь проститься с вами, мадемуазель. Бог слышит мои
слова и читает в глубине моего сердца, он свидетель, что я желаю вам та-
кой спокойной, счастливой и полной жизни, чтобы в ней не могло быть мес-
та воспоминанию обо мне.
- О боже! - прошептала Валентина.
- Прощайте, Валентина, прощайте! - сказал с глубоким поклоном Мор-
рель.
- Куда вы? - воскликнула она, протягивая руки сквозь решетку и хватая
Максимилиана за рукав; она понимала по собственному волнению, что наруж-
ное спокойствие ее возлюбленного не может быть истинным. - Куда вы иде-
те?
- Я позабочусь о том, чтобы не вносить новых неприятностей в вашу
семью, и подам пример того, как должен вести себя честный и преданный
человек, оказавшись в таком положении.
- Скажите мне, что вы хотите сделать?
Моррель грустно улыбнулся.
- Да говорите же, говорите, умоляю! - настаивала молодая девушка.
- Вы передумали, Валентина?
- Я не могу передумать, несчастный, вы же знаете! - воскликнула она.
- Тогда прощайте!
Валентина стала трясти решетку с такой силой, какой от нее нельзя бы-
ло ожидать; а так как Моррель продолжал удаляться, она протянула к нему
руки и, ломая их, воскликнула:
- Что вы хотите сделать? Я хочу знать! Куда вы идете?
- О, будьте спокойны, - сказал Максимилиан, приостанавливаясь, - я не
намерен возлагать на другого человека ответственность за свою злую
судьбу. Другой стал бы грозить вам, что пойдет к д'Эпине, вызовет его на
дуэль, будет с ним драться... Это безумие. При чем тут д'Эпине? Сегодня
утром он видел меня впервые, он уже забыл, что видел меня. Он даже не
знал о моем существовании, когда между вашими семьями было решено, что
вы будете принадлежать друг другу. Поэтому мне нет до него никакого де-
ла, и, клянусь вам, я не с ним намерен рассчитаться.
- Но с кем же? Со мной?
- С вами, Валентина? Боже упаси! Женщина священна; женщина, которую
любишь, - священна вдвойне.
- Значит, с самим собой, безумный?
- Я ведь сам во всем виноват, - сказал Моррель.
- Максимилиан, - позвала Валентина, - идите сюда, я требую!
Максимилиан, улыбаясь своей мягкой улыбкой, подошел ближе; не будь он
так бледен, можно было бы подумать, что с ним ничего не произошло.
- Слушайте, что я вам скажу, милая, дорогая Валентина, - сказал он
своим мелодичным и задушевным голосом, - такие люди, как мы с вами, у
которых никогда не было ни одной мысли, заставляющей краснеть перед
людьми, перед родными и перед богом, такие люди могут читать друг у дру-
га в сердце, как в открытой книге. Я не персонаж романа, не меланхоли-
ческий герой, я не изображаю из себя ни Манфреда, ни Антони. Но, без
лишних слов, без уверений, без клятв, я отдал свою жизнь вам. Вы уходите
от меня, и вы правы, я вам уже это сказал и теперь повторяю; но, как бы
то ни было, вы уходите от меня и жизнь моя кончилась. Раз вы от меня
уходите, Валентина, я остаюсь один на свете. Моя сестра счастлива в сво-
ем замужестве; ее муж мне только зять - то есть человек, который связан
со мной только общественными условностями; стало быть, никому на свете
больше не нужна моя, теперь бесполезная жизнь. Вот что я сделаю. До той
секунды, пока вы не повенчаетесь, я буду ждать: я не хочу упустить даже
тени тех непредвиденных обстоятельств, которыми иногда играет случай.
Ведь в самом деле, за это время Франц д'Эпине может умереть, или в мину-
ту, когда вы будете подходить к алтарю, в алтарь может ударить молния.
Осужденному на смерть все кажется возможным, даже чудо, когда речь идет
о его спасении. Так вот, я буду ждать до последней минуты. А когда мое
несчастье совершится, непоправимое, безнадежное, я напишу конфиденци-
альное письмо зятю... и другое - префекту полиции, поставлю их в извест-
