Это была кровь.
Генерал, впавший в полуобморочное состояние, пришел в себя.
"А, - сказал он, - против меня выпустили наемного убийцу, какого-ни-
будь полкового учителя фехтования?"
Президент, ничего ему не ответив, подошел к тому из секундантов, ко-
торый держал фонарь, и, засучив рукав, показал на своей руке две сквоз-
ных раны; затем, распахнув фрак и расстегнув жилет, обнажил бок, в кото-
ром также зияла рана.
А между тем он не испустил даже вздоха.
У генерала д'Эпине началась агония, и через пять минут он умер..."
Франц прочел эти последние слова таким глухим голосом, что их едва
можно было расслышать; потом он умолк и провел рукой по глазам, точно
сгоняя с них туман.
Но после минутного молчания он продолжал:
- "Президент вложил шпагу в тросточку и вновь поднялся по лестнице;
кровавый след на снегу отмечал его путь. Не успел он еще дойти до верха
лестницы, как услышал глухой всплеск воды: это секунданты бросили в реку
тело генерала, удостоверившись в его смерти.
Таким образом, генерал пал в честном поединке, а не в западне, как
могли бы уверять.
В удостоверение чего мы подписали настоящий протокол, дабы установить
истину, из опасения, что может наступить минута, когда кто-либо из
участников этого ужасного события будет обвинен в предумышленном
убийстве или в нарушении законов чести.
Подписано: Борепэр, Дюшампи, Лешарпалъ".
Когда Франц окончил это столь тягостное для сына чтение, Валентина,
бледнея от волнения, вытерла слезы, а Вильфор, дрожащий и забившийся в
угол, пытаясь отвратить бурю, умоляюще посмотрел на безжалостного стар-
ца.
- Сударь, - сказал д'Эпине, обращаясь к Нуартье, - вам известны все
подробности этого ужасного происшествия, вы заверили его подписями ува-
жаемых лиц; и раз вы, по-видимому, интересуетесь мною, хотя этот интерес
и проявился пока только в том, что вы причинили мне страдание, не отка-
жите мне в последнем одолжении: назовите имя президента клуба, чтобы я
знал, наконец, кто убил моего отца.
Вильфор, совершенно растерянный, искал ручку двери. Валентина, раньше
всех угадавшая, каков будет ответ старика, и не раз видевшая на его
предплечье следы двух ударов шпагой, отступила на шаг.
- Во имя неба, мадемуазель, - сказал Франц, обращаясь к своей невес-
те, - поддержите мою просьбу, чтобы я мог узнать имя человека, который
сделал меня сиротою в двухлетнем возрасте!
Валентина стояла молча и не шевелясь.
- Послушайте, - сказал Вильфор, - верьте мне, не будем продолжать
этой тяжелой сцены; к тому же имена скрыты умышленно. Мой отец и сам не
знает, кто был этот президент, а если и знает, то не сможет вам этого
передать; в словаре нет собственных имен.
- Какое несчастье! - воскликнул Франц. - Только одна надежда, которая
поддерживала меня, пока я читал, и дала мне силы дочитать до конца, я
надеялся по крайней мере узнать имя того, кто убил моего отца! Сударь,
сударь, - воскликнул он, обращаясь к Нуартье, - ради бога, сделайте все,
что можете... умоляю вас, попытайтесь указать мне, дать мне понять...
- Да! - ответили глаза Нуартье.
- Мадемуазель! - воскликнул Франц. - Ваш дедушка показал, что он мо-
жет назвать... этого человека... Помогите мне... вы понимаете его...
Нуартье посмотрел на словарь.
Франц с нервной дрожью взял его в руки и назвал одну за другой вес
буквы алфавита вплоть до Я.
На этой будто старик сделал утвердительный знак.
- Я? - повторил Франц.
Палец молодою человека скользил по словам, но на каждом слове Нуартье
делал отрицательный знак.
Валентина закрыла лицо руками.
Тогда Франц вернулся к местоимению "я".
- Да, - показал старик.
- Вы! - воскликнул Франц, и волосы его стали дыбом. - Вы, господин
Нуартье? Это вы убили моего отца?
- Да, - отвечал старик, величественно глядя ему в лицо.
Франц без слов упал в кресло.
Вильфор открыл дверь и выбежал из комнаты, потому что ему страстно
хотелось задавить ту искру жизни, которая еще тлела в неукротимом сердце
старика.
XIX. УСПЕХИ КАВАЛЬКАНТИ СЫНА
Тем временем г-н Кавальканти-отец отбыл из Парижа, чтобы вернуться на
свой пост, но не в войсках его величества императора австрийского, а у
рулетки луккских минеральных вод; он был одним из ее самых ревностных
почитателей.
Само собой разумеется, что он с самой добросовестной точностью увез с
собой до последнего гроша всю сумму, назначенную ему в награду за его
путешествие и за ту величавость и торжественность, с которыми он играл
роль отца.
После его отъезда Андреа получил все документы, удостоверяющие, что
он действительно имеет честь быть сыном маркиза Бартоломео и маркизы
Оливы Корспнари.
Таким образом, он уже более пли менее твердо стоял на якоре в парижс-
ком обществе, которое так легко принимает иностранцев и относится к ним
не сообразно с тем, что они есть, а сообразно с тем, чем они желают
быть.
Да и что требуется в Париже от молодого человека? Уметь кое-как гово-
рить, прилично одеваться, смело играть и расплачиваться золотом.
Разумеется, к иностранцу предъявляют еще меньше требований, чем к па-
рижанину.
Итак, недели через две Андреа занимал уже недурное положение; его
именовали графом, считали, что у него пятьдесят тысяч ливров годового
дохода, и говорили о несметных богатствах его отца, зарытых будто бы в
каменоломнях Саравеццы.
Некий ученый, при котором упомянули о последнем обстоятельстве как о
непреложном факте, заявил, что видел названные каменоломни, и это прида-
ло огромный вес не вполне еще обоснованным утверждениям; отныне они при-
обрели осязательную достоверность.
Так обстояли дела в том кругу парижского общества, куда мы ввели на-
ших читателей, когда однажды вечером Монте-Кристо заехал с визитом к
господину Данглару. Самого Данглара не было дома, но баронесса принима-
ла, и графа спросили, доложить ли о нем; он изъявил согласие.
Со времени обеда в Отейло и последовавших за ним событий г-жа Данглар
не могла без нервной дрожи слышать имя графа Монте-Кристо. Если вслед за
звуком этого имени не появлялся сам граф, тягостное ощущение усилива-
лось; напротив, когда граф появлялся, его открытое лицо, его блестящие
глаза, его изысканная любезность, даже галантность по отношению к г-же
Данглар быстро рассеивали последнюю тень тревоги. Баронессе казалось не-
возможным, что человек, внешне столь очаровательный, мог питать относи-
тельно нее какие-либо дурные намерения; впрочем, даже самые испорченные
души не допускают, что возможно зло, не обоснованное какой-нибудь выго-
дой; бесцельное и беспричинное зло претит, как уродство.
Монте-Кристо вошел в тот будуар, куда мы уже однажды приводили наших
читателей и где сейчас баронесса неспокойным взглядом скользила по ри-
сункам, которые ей передала дочь, предварительно посмотрев их вместе с
Кавальканти-сыном. Его появление произвело свое обычное действие, и,
встревоженная сначала звуком его имени, баронесса встретила его улыбкой.
Он, со своей стороны, одним взглядом охватил всю эту сцену.
Рядом с баронессой, полулежавшей на козетке, сидела Эжени, а перед
ней стоял Кавальканти.
Кавальканти, весь в черном, как гетевский герой, в лакированных баш-
маках и белых шелковых носках со стрелкой, проводил довольно белой и вы-
холенной рукой по своим светлым волосам, сверкая бриллиантом, который,
не устояв перед искушением и невзирая на советы Монте-Кристо, тщеславный
молодой человек надел на мизинец.
Это движение сопровождалось убийственными взглядами в сторону мадему-
азель Данглар и вздохами, летевшими по тому же адресу, что и взгляды.
Мадемуазель Данглар была верна себе - то есть прекрасна, холодна и
насмешлива. Ни один из взглядов, ни один из вздохов Андреа не ускользал
от нее; казалось, они ударялись о панцирь Миневры, панцирь, который, по
утверждению некоторых философов, порою облекает грудь Сафо.
Эжени холодно поклонилась графу и воспользовалась завязавшимся разго-
вором, чтобы удалиться в гостиную, предназначенную для ее занятий; отту-
да вскоре послышались два громких и веселых голоса, вперемежку со звука-
ми рояля, из чего Монте-Кристо мог заключить, что мадемуазель Данглар
обществу его и г-на Кавальканти предпочла общество мадемуазель Луизы
д'Армильи, своей учительницы пения.
Между тем граф, который разговаривал с г-жой Данглар и казался очаро-
ванным беседой с ней, сразу заметил озабоченность Андреа Кавальканти:
тот время от времени подходил к двери послушать музыку и, не решаясь пе-
реступить порог, жестами выражал свое восхищение.
Вскоре вернулся домой банкир. Правда, его первый взгляд принадлежал
Монте-Кристо, но второй он бросил на Андреа.
Что касается супруги, то он поздоровался с нею точно так, как иные
мужья обычно здороваются со своими женами, о чем холостяки смогут соста-
вить себе представление лишь тогда, когда будет издано очень пространное
описание брачных отношений.
- Разве наши барышни не пригласили вас заняться музыкой вместе с ни-
ми? - спросил Данглар Андреа.
- Увы, нет, сударь, - отвечал Андреа с еще более проникновенным вздо-
хом, чем прежние.
Данглар немедленно подошел к двери и распахнул ее.
Присутствующие увидели двух девушек, сидящих за роялем вдвоем на од-
ной табуретке. Они аккомпанировали себе каждая одной рукой, - собствен-
ная их выдумка, в которой они достигли замечательного искусства.
Мадемуазель д'Армильи, представлявшая в эту минуту вместе с Эжени в
рамке открытой двери одну из тех живых картин, которые так любят в Гер-
мании, была очень хороша собой, или, вернее, очаровательно мила. Она бы-
ла маленькая, тоненькая и золотоволосая, как фея, с длинными локонами,
падавшими ей на шею, немного слишком длинную, как у мадонн Перуджино, и
с подернутыми дымкой усталости глазами. Говорили, что у нее слабые лег-
кие и что, подобно Антонии из "Кремонской скрипки", она в один прекрас-
ный день умрет во время пения.
Монте-Кристо бросил быстрый любопытный взор в этот гинекей; он в пер-
вый раз видел мадемуазель д'Армильи, о которой он так часто слышал в
этом доме.
- А что же мы? - спросил банкир свою дочь. - Нас отвергают?
Затем он провел Андреа в гостиную и, случайно или с умыслом, притво-
рил за ним дверь таким образом, что с того места, где сидели Монте-Крис-
то и баронесса, ничего не было видно; но так как барон прошел туда сле-
дом за Андреа, то г-жа Данглар, по-видимому, не обратила на это обстоя-
тельство никакого внимания.
Вскоре граф услышал голос Андреа, поющего под аккомпанемент рояля ка-
кую-то корсиканскую песню.
В то время как граф с улыбкой слушал эту песню, забывая Андреа и
вспоминая Бенедетто, г-жа Данглар восхищенно рассказывала ему о самооб-
ладании ее мужа, который в это утро потерял из-за банкротства какой-то
миланской фирмы триста или четыреста тысяч франков.
И в самом деле, барон заслуживал восхищения; если бы граф не услышал
этого от баронессы или но узнал одним из тех способов, которыми он узна-
вал все, то по лицу барона он ни о чем бы не догадался.
"Вот как! - подумал Монте-Кристо. - Ему уже приходится скрывать свои
потери; еще месяц назад он ими хвастался".
Вслух он сказал:
- Но, сударыня, господин Данглар такой знаток биржи, он всегда сумеет
возместить на ней все, что потеряет в другом месте.
- Я вижу, вы разделяете всеобщее заблуждение, - сказала г-жа Данглар.
- Какое заблуждение? - спросил Монте-Кристо.
- Все думают, что господин Данглар играет на бирже, но это неправда.
- Ах, в самом деле, сударыня, я вспоминаю, что господин Дебрэ говорил
мне... Кстати, куда это девался господин Дебрэ? Я его не видел уже дня
три-четыре.
- Я тоже, - сказала г-жа Данглар с изумительным апломбом. - Но вы на-
чали что-то говорить и не докончили.
