они ринулись в подземелье, разыскивая, нет ли где огня, и хватаясь за
мешки с золотом.
Тем временем мать схватила меня на руки и, легкая и проворная, побе-
жала по известным только нам переходам к потайной лестнице, ведшей в
верхнюю часть убежища, где царила страшная суматоха.
Залы были полны чодоарами Куршида - нашими врагами.
В ту секунду, когда моя мать уже собиралась распахнуть дверь, прогре-
мел грозный голос паши.
Моя мать припала лицом к щели между досками; перед моими глазами слу-
чайно оказалось отверстие, и я заглянула в него.
"Что нужно вам?" - говорил мой отец людям, которые держали бумагу с
золотыми буквами.
"Мы хотим сообщить тебе волю его величества, - сказал один из них. -
Ты видишь этот фирман?"
"Да, вижу", - сказал мой отец.
"Так прочти; он требует твоей головы".
Мой отец ответил раскатом хохота, более страшным, чем всякая угроза.
Он все еще смеялся, спуская курки двух своих пистолетов. Грянули два
выстрела, и два человека упали мертвыми.
Паликары, лежавшие ничком вокруг моего отца, вскочили и открыли
огонь; комната наполнилась грохотом, пламенем и дымом.
В тот же миг и с другой стороны началась пальба, и пули начали проби-
вать доски рядом с нами.
О, как прекрасен, как величествен был визирь Али-Тебелин, мой отец,
среди пуль, с кривой саблей в руке, с лицом, почерневшим от пороха! Как
перед ним бежали враги!
"Селим! Селим! - кричал он. - Хранитель огня, исполни свой долг!"
"Селим мертв, - ответил чей-то голос, как будто исходивший со дна
убежища, - а ты, господин мой Али, ты погиб!"
В тот же миг раздался глухой залп, и пол вокруг моего отца разлетелся
на куски.
Чодоары стреляли сквозь пол. Три или четыре паликара упали, сраженные
выстрелами снизу, и тела их были изрешечены пулями.
Мой отец зарычал, вцепился пальцами в пробоины от пуль и вырвал из
пола целую доску.
Но тут из этого отверстия грянуло двадцать выстрелов, и огонь, выры-
ваясь, словно из кратера вулкана, охватил обивку стен и пожрал ее.
Среди этого ужасающего шума, среди этих страшных криков два самых
громких выстрела, два самых раздирающих крика заставили меня похолодеть
от ужаса. Эти два выстрела смертельно ранили моего отца, и это он дважды
закричал так страшно.
И все же он остался стоять, схватившись за окно. Моя мать изо всех
сил дергала дверь, чтобы вбежать и умереть вместе с ним, но дверь была
заперта изнутри.
Вокруг него корчились в предсмертных судорогах паликары; двое или
трое из них, не раненые или раненные легко, выскочили в окна.
И в это время треснул весь пол, разбиваемый ударами снизу. Мой отец
упал на одно колено; в тот же миг протянулось двадцать рук, вооруженных
саблями, пистолетами, кинжалами, двадцать ударов обрушились зараз на од-
ного человека, и мой отец исчез в огненном вихре, зажженном этими рыча-
щими дьяволами, словно ад разверзся у него под ногами.
Я почувствовала, что падаю на землю: моя мать потеряла сознание.
Гайде со стоном уронила руки на колонн и взглянула на графа, словно
спрашивая, доволен ли он ее послушанием.
Граф встал, подошел к ней, взял ее за руку и сказал по-гречески:
- Отдохни, милая, и воспрянь духом. Помни, что есть бог, карающий
предателей.
- Какая ужасная история, граф, - сказал Альбер, сильно напуганный
бледностью Гайде, - я очень упрекаю себя за свое жестокое любопытство.
- Ничего, - ответил Монте-Кристо и, положив руку на опущенную голову
девушки, добавил: - У Гайде мужественное сердце, и, рассказывая о своих
несчастьях, она иногда находила в этом облегчение.
- Это оттого, повелитель, что мои несчастья напоминают мне о твоих
благодеяниях, - живо сказала Гайде.
Альбер взглянул на нее с любопытством; она еще ничего не сказала о
том, что ему больше всего хотелось узнать: каким образом она стала не-
вольницей графа.
В глазах графа и в глазах Альбера Гайде прочла одно и то же желание.
Она продолжала:
- Когда мать моя пришла в себя, мы очутились перед сераскиром.
"Убейте меня, - сказала она, - но пощадите честь вдовы Али".
"Обращайся не ко мне", - сказал Куршид.
"А к кому же?"
"К твоему новому господину".
"Кто же это?"
"Вот он".
- И Куршид указал нам на одного из тех, кто более всего способствовал
гибели моего отца, - продолжала Гайде, гневно сверкнув глазами.
- Таким образом, - спросил Альбер, - вы стали собственностью этого
человека?
- Нет, - отвечала Гайде, - он не посмел оставить нас у себя, он про-
дал нас работорговцам, направлявшимся в Константинополь. Мы прошли всю
Грецию и прибыли полумертвые к воротам императорского дворца. Перед
дворцом собралась толпа любопытных; она расступилась, давая нам дорогу.
Моя мать посмотрела в том направлении, куда были устремлены все взгляды,
и вдруг вскрикнула и упала, указывая мне рукой на голову, торчавшую на
копье над воротами.
Под этой головой были написаны следующие слова: "Вот голова Али-Тебе-
лина, янинского паши".
Плача, пыталась я поднять мою мать; она была мертва!
Меня отвели на базар; меня купил богатый армянин. Он воспитал меня,
дал мне учителей, а когда мне минуло тринадцать лет, продал меня султану
Махмуду.
- У которого, - сказал Монте-Кристо, - я откупил ее, как уже говорил
вам, Альбер, за такой же изумруд, как тот, в котором я держу лепешки га-
шиша.
- О, ты добр, ты велик, мой господин, - сказала Гайде, целуя руки
Монте-Кристо, - и я счастлива, что принадлежу тебе!
Альбер был ошеломлен всем, что он услышал.
- Допивайте же свой кофе, - сказал ему граф, - рассказ окончен.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
I. НАМ ПИШУТ ИЗ ЯНИНЫ
Франц вышел из комнаты Нуартье такой потрясенный и растерянный, что
даже Валентине стало жаль его.
Вильфор, который за все время тягостной сцены пробормотал лишь нес-
колько бессвязных слов и затем поспешно удалился в свой кабинет, получил
два часа спустя следующее письмо:
"После того, что обнаружилось сегодня, г-н Нуартье де Вильфор едва ли
допускает мысль о родственных отношениях между его семьей и семьей Фран-
ца д'Эпине. Франц д'Эпипе с ужасом думает о том, что г-н де Вильфор, по-
видимому осведомленный об оглашенных сегодня событиях, не предупредил
его об этом сам".
Тот, кто видел бы в эту минуту королевского прокурора, согбенного под
тяжестью удара, мог бы предположить, что Вильфор этого удара не ожидал;
и в самом деле, Вильфор никогда не думал, чтобы его отец мог дойти до
такой откровенности, вернее, беспощадности. Правда, г-н Нуартье, мало
считавшийся с мнением сына, не нашел нужным осведомить его об этом собы-
тии, и Вильфор всегда думал, что генерал де Кепель, или, если угодно,
барон д'Эпипе, погиб от руки убийцы, а не в честном поединке.
Это жестокое письмо всегда столь почтительного молодого человека было
убийственно для самолюбия Вильфора.
Едва успел он пройти в свой кабинет, как к нему вошла жена.
Уход Франца, которого вызвал к себе г-н Нуартье, настолько всех уди-
вил, что положение г-жи де Вильфор, оставшейся в обществе нотариуса и
свидетелей, становилось все затруднительнее. Наконец, она решительно
встала и вышла из комнаты, заявив, что пойдет узнать, в чем дело.
Вильфор сообщил ей только, что после происшедшего между ним, Нуартье
и д'Эпине объяснения брак Валентины и Франца состояться не может.
Невозможно было объявить это ожидавшим; поэтому г-жа де Вильфор, вер-
нувшись в гостиную, сказала, что с г-ном Нуартье случилось нечто вроде
удара, так что подписание договора придется отложить на несколько дней.
Это известие, хоть и совершенно ложное, так странно дополняло два од-
нородных случая в этом доме, что присутствующие удивленно переглянулись
и молча удалились.
Тем временем Валентина, счастливая и испуганная, нежно поцеловав бес-
помощного старика, одним ударом разбившего цепи, которые она уже считала
нерасторжимыми, попросила разрешения уйти к себе и отдохнуть. Нуартье
взглядом отпустил ее.
Но вместо того чтобы подняться к себе, Валентина, выйдя из комнаты
деда, пошла по коридору и через маленькую дверь выбежала в сад. Среди
всей этой смены событий сердце ее сжималось от тайной тревоги. С минуты
на минуту она ждала, что появится Моррель, бледный и грозный, как Ре-
венсвуд в "Ламмермурской невесте".
Она вовремя подошла к решетке. Максимилиан, увидав, как Франц уехал с
кладбища вместе с Вильфором, догадался о том, что должно произойти, и
поехал следом. Он видел, как Франц вошел в дом, потом вышел и через не-
которое время снова вернулся с Альбером и Шато-Рено. Таким образом, у
него уже не было никаких сомнений. Тогда он бросился в огород, готовый
на все и не сомневаясь, что Валентина при первой возможности прибежит к
нему.
Он не ошибся; заглянув в щель, он увидал Валентину, которая, не при-
нимая обычных мер предосторожности, бежала прямо к воротам.
Едва увидев ее, он успокоился; едва она заговорила, он подпрыгнул от
радости.
- Спасены! - воскликнула Валентина.
- Спасены! - повторил Моррель, не веря своему счастью. - Но кто же
нас спас?
- Дедушка. Всегда любите его, Моррель!
Моррель поклялся любить старика всей душой; и ему нетрудно было дать
эту клятву, потому что в эту минуту он не только любил его, как друга
или отца, он поклонялся ему, как божеству.
- Но как это произошло? - спросил Моррель. - Что он сделал.
Валентина уже готова была все рассказать, но вспомнила, что за всем
этим скрывается страшная тайна, которая принадлежит не только ее деду.
- Когда-нибудь я вам все расскажу, - сказала она.
- Когда же?
- Когда буду вашей женой.
Такими словами можно было заставить Морреля согласиться на все; поэ-
тому он покорно удовольствовался услышанным и даже согласился немедленно
уйти, но только при условии, что увидится с Валентиной на следующий день
вечером.
Валентина обещала. Все изменилось для нее, и ей было легче поверить
теперь, что она выйдет за Максимилиана, чем час тому назад поверить, что
она не выйдет за Франца.
Тем временем г-жа де Вильфор поднялась к Нуартье.
Нуартье, как всегда, встретил ее мрачным и строгим взглядом.
- Сударь, - обратилась она к нему, - мне незачем говорить вам, что
свадьба Валентины расстроилась, раз все это произошло именно здесь.
Нуартье был невозмутим.
- Но вы не знаете, - продолжала г-жа де Вильфор, - что я всегда была
против этого брака и он устраивался помимо меня.
Нуартье посмотрел на свою невестку, как бы ожидая объяснения.
- А так как теперь этот брак, которого вы не одобряли, расторгнут, я
являюсь к вам с просьбой, с которой ни мой муж, ни Валентина не могут к
вам обратиться.
Нуартье вопросительно посмотрел на нее.
- Я пришла просить вас, - продолжала г-жа де Вильфор, - и только я
одна имею на это право, потому что я одна ничего от этого не выигрываю,
- чтобы вы вернули своей внучке не любовь, - она всегда ей принадлежала,
- но ваше состояние.
В глазах Нуартье выразилось колебание; по-видимому, он искал причин
этой просьбы и не находил их.
- Могу ли я надеяться, сударь, - сказала г-жа де Вильфор, - что ваши
намерения совпадают с моей просьбой?
- Да, - показал Нуартье.
- В таком случае, сударь, - сказала г-жа де Вильфор, - я ухожу от вас
счастливая и благодарная.
И, поклонившись старику, она вышла из комнаты.
На следующий же день Нуартье вызвал нотариуса. Первое завещание было
уничтожено и составлено новое, по которому он оставлял все свое состоя-
ние Валентине с тем условием, что его с ней не разлучат.
Нашлись люди, которые подсчитали, что мадемуазель де Вильфор, наслед-
ница маркиза и маркизы де Сен-Меран и к тому же вернувшая себе милость
своего деда, в один прекрасный день станет обладательницей почти трехсот
тысяч ливров годового дохода.
