Гайде уже исчезли".
"Вы знали их?"
"Благодаря моей близости к паше и его безграничному доверию ко мне я
не раз видел их".
"Имеете ли вы представление о том, что с ними сталось?"
"Да, сударь. Я слышал, что они не вынесли своего горя, а может быть и
бедности. Я не был богат, жизнь моя вечно была в опасности, и я, к вели-
кому моему сожалению, не имел возможности разыскивать их".
Председатель нахмурился.
"Господа, - сказал он, - вы слышали объяснение графа де Морсер. Граф,
можете ли вы в подтверждение ваших слов сослаться на каких-нибудь свиде-
телей?"
"К сожалению, нет, - отвечал граф, - все те, кто окружал визиря и
встречал меня при его дворе, либо умерли, либо рассеялись по лицу земли;
насколько я знаю, я единственный из всех моих соотечественников пережил
эту ужасную войну; у меня есть только письма Али-Тебелина, и я предста-
вил их вам; у меня есть лишь перстень, знак его воли, вот он; у меня
есть еще самое убедительное доказательство, а именно, что после аноним-
ного выпада не появилось ни одного свидетельства, которое можно было бы
противопоставить моему слову честного человека и, наконец, моя незапят-
нанная военная карьера".
По собранию пробежал шепот одобрения; в эту минуту, Альбер, не слу-
чись ничего неожиданного, честь вашего отца была бы спасена.
Оставалось только голосовать, но тут председатель взял слово.
"Господа, - сказал он, - и вы, граф, были бы рады, я полагаю, выслу-
шать весьма важного, как он уверяет, свидетеля, который сам пожелал дать
показания; после всего того, что нам сказал граф, мы не сомневаемся, что
этот свидетель только подтвердит полнейшую невиновность нашего коллеги.
Вот письмо, которое я только что получил; желаете ли вы, чтобы я его вам
прочел, или вы примете решение не оглашать его и не задерживаться на
этом?"
Граф де Морсер побледнел и так стиснул бумаги, что они захрустели под
его пальцами.
Комиссия постановила заслушать письмо; граф глубоко задумался и не
выразил своего мнения.
Тогда председатель огласил следующее письмо:
"Господин председатель!
Я могу представить следственной комиссии, призванной расследовать по-
ведение генерал-лейтенанта графа де Морсер в Эпире и Македонии, самые
точные сведения".
Председатель на секунду замолк.
Граф де Морсер побледнел; председатель окинул слушателей вопроси-
тельным взглядом.
"Продолжайте!" - закричали со всех сторон.
Председатель продолжал:
"Али-паша умер при мне, и на моих глазах протекли его последние мину-
ты; я знаю, какая судьба постигла Василики и Гайде; я к услугам комиссии
и даже прошу оказать мне честь и выслушать меня. Когда вам вручат это
письмо, я буду находиться в вестибюле Палаты".
"А кто этот свидетель, или, вернее, этот враг?" - спросил граф изме-
нившимся голосом.
"Мы это сейчас узнаем, - отвечал председатель. - Угодно ли комиссии
выслушать этого свидетеля?"
"Да, да!" - в один голос отвечали все.
Позвали курьера.
"Дожидается ли кто-нибудь в вестибюле?" - спросил председатель.
"Да, господин председатель".
"Кто?"
"Женщина, в сопровождении слуги".
Все переглянулись.
"Пригласите сюда эту женщину", - сказал председатель.
Пять минут спустя курьер вернулся; все глаза были обращены на дверь,
и я также, - прибавил Бошан, - разделял общее напряженное ожидание.
Позади курьера шла женщина, с головы до ног закутанная в покрывало.
По неясным очертаниям фигуры и по запаху духов под этим покрывалом уга-
дывалась молодая и изящная женщина.
Председатель попросил незнакомку приоткрыть покрывало, и глазам при-
сутствующих предстала молодая девушка, одетая в греческий костюм; она
была необычайно красива.
- Это она! - сказал Альбер.
- Кто она?
- Гайде.
- Кто вам сказал?
- Увы, я догадываюсь. Но продолжайте, Бошан, прошу вас. Вы видите, я
спокоен и не теряю присутствия духа, хотя мы, вероятно, приближаемся к
развязке.
- Господин де Морсер глядел на эту девушку с изумлением и ужасом, -
продолжал Бошан. - Слова, готовые слететь с этих прелестных губ, означа-
ли для него жизнь или смерть; остальные были так удивлены и заинтересо-
ваны появлением незнакомки, что спасение или гибель господина де Морсер
уже не столь занимали их мысли.
Председатель предложил девушке сесть, но она покачала головой. Граф
же упал в свое кресло; ноги явно отказывались служить ему.
"Сударыня, - сказал председатель, - вы писали комиссии, что желаете
сообщить сведения о событиях в Янине, и заявляли, что были свидетельни-
цей этих событий".
"Это правда", - отвечала незнакомка с чарующей грустью и той мелодич-
ностью голоса, которая отличает речь всех жителей Востока.
"Однако, - сказал председатель, - разрешите мне вам заметить, что вы
были тогда слишком молоды".
"Мне было четыре года; но, так как для меня это были события необы-
чайной важности, то я не забыла ни одной подробности, ни одна мелочь не
изгладилась из моей памяти".
"Но чем же были важны для вас эти события и кто вы, что эта катастро-
фа произвела на вас такое глубокое впечатление?"
"Дело шло о жизни или смерти моего отца, - отвечала девушка, - я Гай-
де, дочь Али-Тебелиыа, янинского паши, и Василики, его любимой жены".
Скромный и в то же время горделивый румянец, заливший лицо девушки,
ее огненный взор и величавость ее слов произвели невыразимое впечатление
на собрание.
Граф де Морсер с таким ужасом смотрел на нее, словно пропасть внезап-
но разверзлась у его ног.
"Сударыня, - сказал председатель, почтительно ей поклонившись, - раз-
решите мне задать вам один вопрос, отнюдь не означающий с моей стороны
сомнения, и это будет последний мой вопрос: можете ли вы подтвердить ва-
ше заявление?"
"Да, могу, - отвечала Гайде, вынимая из складок своего покрывала бла-
говонный атласный мешочек, - вот свидетельство о моем рождении, состав-
ленное моим отцом и подписанное его военачальниками; вот свидетельство о
моем крещении, ибо мой отец дал свое согласие на то, чтобы я воспитыва-
лась в вере моей матери; на этом свидетельстве стоит печать великого
примаса Македонии и Эпира; вот, наконец (и это, вероятно, самый важный
документ), свидетельство о продаже меня и моей матери армянскому купцу
Эль-Коббиру французским офицером, который в своей гнусной сделке с Пор-
той выговорил себе, как долю добычи, жену и дочь своего благодетеля и
продал их за тысячу кошельков, то есть за четыреста тысяч франков".
Лицо графа покрылось зеленоватой бледностью, а глаза его налились
кровью, когда раздались эти ужасные обвинения, которые собрание выслуша-
ло в зловещем молчании.
Гайде, все такая же спокойная, но более грозная в своем спокойствии,
чем была бы другая в гневе, протянула председателю свидетельство о про-
даже, составленное на арабском языке.
Так как считали возможным, что некоторые из предъявленных документов
могут оказаться составленными на арабском, новогреческом или турецком
языке, то к заседанию был вызван переводчик, состоявший при Палате; за
ним послали.
Один из благородных пэров, которому был знаком арабский язык, изучен-
ный им во время великого египетского похода, следил глазами за чтением
пергамента, в то время как переводчик оглашал его вслух:
"Я, Эль-Коббир, торговец невольниками и поставщик гарема его вели-
чества султана, удостоверяю, что получил от франкского вельможи графа
Монте-Кристо, для вручения падишаху, изумруд, оцененный в две тысячи ко-
шельков, как плату за молодую невольницу-христианку, одиннадцати лет от
роду, но имени Гайде, признанную дочь покойного Али-Тебелина, яиинского
паши, и Василики, его любимой жены, каковая была мне продана, тому семь
лет, вместе со своей матерью, умершей при прибытии ее в Константинополь,
франкским полковником, состоявшим на службе у визиря Али-Тебелина, по
имени Фернан Мондего.
Вышеупомянутая покупка была мною совершена за счет его величества
султана и по его уполномочию за тысячу кошельков.
Составлено в Константинополе, с дозволения его величества, в год 1247
гиджры.
Подписано: Элъ-Коббир.
Настоящее свидетельство, для вящего удостоверения его истинности,
непреложности и подлинности, будет снабжено печатью его величества, на-
ложение каковой продавец обязуется исходатайствовать".
Рядом с подписью торговца действительно стояла печать падишаха.
За этим чтением и за этим зрелищем последовало гробовое молчание;
все, что было живого в графе, сосредоточилось в его глазах, и эти глаза,
как бы помимо его воли прикованные к Гайде, пылали огнем и кровью.
"Сударыня, - сказал председатель, - не можем ли мы попросить разъяс-
нений у графа Монте-Кристо, который, насколько мне известно, вместе с
вами находится в Париже?"
"Сударь, граф Монте-Кристо, мой второй отец, уже три дня как уехал в
Нормандию".
"Но в таком случае, сударыня, - сказал председатель, - кто подал вам
мысль сделать ваше заявление, за которое Палата приносит вам благодар-
ность? Впрочем, принимая во внимание ваше рождение и перенесенные вами
несчастья, ваш поступок вполне естествен".
"Сударь, - отвечала Гайде, - этот поступок внушили мне почтение к
мертвым и мое горе. Хоть я и христианка, но, да простит мне бог, я всег-
да мечтала отомстить за моего доблестного отца. И с тех пор как я ступи-
ла на французскую землю, с тех пор как я узнала, что предатель живет в
Париже, мои глаза и уши были всегда открыты. Я веду уединенную жизнь в
доме моего благородного покровителя, но я живу так потому, что люблю
тень и тишину, которые позволяют мне жить наедине со своими мыслями. Но
граф Монте-Кристо окружает меня отеческими заботами, и ничто в жизни ми-
ра не чуждо мне; правда, я беру от нее только отголоски. Я читаю все га-
зеты, получаю все журналы, знаю новую музыку; и вот, следя, хоть и со
стороны, за жизнью других людей, я узнала, что произошло сегодня утром в
Палате пэров и что должно было произойти сегодня вечером... Тогда я на-
писала письмо".
"И граф Монте-Кристо не знает о вашем поступке?" - спросил председа-
тель.
"Ничего не знает, и я даже опасаюсь, что он его не одобрит, когда уз-
нает; а между тем это великий для меня день, - продолжала девушка, под-
няв к небу взор, полный огня, - день, когда я, наконец, отомстила за
своего отца!"
Граф за все это время не произнес ни слова; его коллеги не без учас-
тия смотрели на этого человека, чья жизнь разбилась от благовонного ды-
хания женщины; несчастье уже чертило зловещие знаки на его челе.
"Господин де Морсер, - сказал председатель, - признаете ли вы в этой
девушке дочь Али-Тебелина, янинского паши?"
"Нет, - сказал граф; с усилием вставая, - все это лишь козни моих
врагов".
Гайде, не отрывавшая глаз от двери, словно она ждала кого-то, быстро
обернулась и, увидя графа, страшно вскрикнула.
"Ты не узнаешь меня, - воскликнула она, - но зато я узнаю тебя! Ты
Фернан Мондего, французский офицер, обучавший войска моего благородного
отца. Это ты предал замки Янины! Это ты, отправленный им в Константино-
поль, чтобы договориться с султаном о жизни или смерти твоего благодете-
ля, привез подложный фирман о полном помиловании! Ты, благодаря этому
фирману, получил перстень паши, чтобы заставить Селима, хранителя огня,
повиноваться тебе! Ты зарезал Селима. Ты продал мою мать и меня купцу
Эль-Коббиру! Убийца! Убийца! Убийца! На лбу у тебя до сих пор кровь тво-
его господина! Смотрите все!"
Эти слова были произнесены с таким страстным убеждением, что все гла-
за обратились на лоб графа, и он сам поднес к нему руку, точно чувство-
вал, что он влажен от крови Али.
"Вы, значит, утверждаете, что вы узнали в графе де Морсер офицера
Фернана Мондего?"
"Узнаю ли я его! - воскликнула Гайде. - Моя мать сказала мне: "Ты бы-
