- Не спешите, Максимилиан, - сказала Валентина, грустно улыбаясь.
- Но если этот брак ей неприятен, то, может быть, чтобы помешать ему,
она отнесется благосклонно к какому-нибудь другому предложению?
- Не надейтесь на это, Максимилиан; госпожа де Вильфор отвергает не
мужей, а замужество.
- Как замужество? Если она против брака, зачем же она сама вышла за-
муж?
- Вы не понимаете, Максимилиан. Когда я год тому назад заговорила о
том, что хочу уйти в монастырь, она, хоть и считала нужным возражать,
приняла эту мысль с радостью; даже мой отец согласился - и это благодаря
ее увещаниям, я уверена; меня удержал только мой бедный дедушка. Вы не
можете себе представить, Максимилиан, как выразительны глаза этого нес-
частного старика, который любит на всем свете только меня одну и, - да
простит мне бог, если я клевещу! - которого люблю только я одна. Если бы
вы знали, как он смотрел на меня, когда узнал о моем решении, сколько
было упрека в этом взгляде и сколько отчаяния в его слезах, которые тек-
ли без жалоб, без вздохов по его неподвижному лицу. Мне стало стыдно, я
бросилась к его ногам и воскликнула: "Простите! Простите, дедушка! Пусть
со мной будет, что угодно, я никогда с вами не расстанусь". Тогда он
поднял глаза к небу... Максимилиан, мне, может быть, придется много
страдать, но за все страдания меня заранее вознаградил этот взгляд моего
старого деда.
- Дорогая Валентина, вы ангел, и я, право, не знаю, чем я заслужил,
когда направо и налево рубил бедуинов, - разве что бог принял во внима-
ние, что это неверные, - чем я заслужил счастье вас узнать. Но послушай-
те, почему же госпожа де Вильфор может не хотеть, чтобы вы вышли замуж?
- Разве вы не слышали, как я только что сказала, что я богата, слиш-
ком богата? После матери я унаследовала пятьдесят тысяч ливров годового
дохода; мои дедушка и бабушка, маркиз и маркиза де Сен-Мерап, оставят
мне столько же; господин Нуартье, очевидно, намерен сделать меня своей
единственной наследницей. Таким образом, по сравнению со мной, мой брат
Эдуард беден. Со стороны госпожи де Вильфор ему ждать нечего. А она обо-
жает этого ребенка. Если я уйду в монастырь, все мое состояние достанет-
ся моему отцу, который будет наследником маркиза, маркизы и моим, а по-
том перейдет к его сыну.
- Странно, откуда такая жадность в молодой, красивой женщине.
- Заметьте, что она думает не о себе, а о своем сыне, и то, что вы
ставите ей в вину, с точки зрения материнской любви, почти добродетель.
- Послушайте, Валентина, - сказал Моррель, - а если бы вы отдали
часть своего имущества ее сыну?
- Как предложить это женщине, которая вечно твердит о своем бескорыс-
тии?
- Валентина, моя любовь была для меня всегда священна, и, как все
священное, я таил ее под покровом своего благоговения и хранил в глубине
сердца; никто в мире, даже моя сестра, не подозревает об этой любви,
тайну ее я не доверил ни одному человеку. Валентина, вы мне позволите
рассказать о ней другу?
Валентина вздрогнула.
- Другу? - сказала она. - Максимилиан, мне страшно даже слышать об
этом. А кто этот друг?
- Послушайте, Валентина, испытывали ли вы по отношению к кому-нибудь
такую неодолимую симпатию, что, видя этого человека в первый раз, вы
чувствуете, будто знаете его уже давно, и спрашиваете себя, где и когда
его видели, и, не в силах припомнить, начинаете верить, что это было
раньше, в другом мире, и что эта симпатия - только проснувшееся воспоми-
нание?
- Да.
- Ну, вот, это я испытал в первый же раз, когда увидел этого необык-
новенного человека.
- Необыкновенного человека?
- Да.
- И вы с ним давно знакомы?
- Какую-нибудь педелю или дней десять.
- И вы называете другом человека, которого знаете всего неделю? Я ду-
мала, Максимилиан, что вы не так щедро раздаете прекрасное имя - друг.
- Логически вы правы, Валентина; по говорите, что угодно, я не отка-
жусь от этого инстинктивного чувства. Я убежден, что этот человек сыгра-
ет роль во всем, что со мной в будущем случится хорошего, и мне иногда
кажется, что он своим глубоким взглядом проникает в это будущее и нап-
равляет его своей властной рукой.
- Так это предсказатель? - улыбаясь, спросила Валентина.
- Право, - сказал Максимилиан, - я порой готов поверить, что он пре-
дугадывает... особенно хорошее.
- Познакомьте меня с ним, пусть он мне скажет, найду ли я в любви
награду за все мои страдания!
- Мой бедный друг! Но вы его знаете.
- Я?
- Да. Он спас жизнь вашей мачехе и ее сыну.
- Граф Монте-Кристо?
- Да, он.
- Нет, - воскликнула Валентина, - он никогда не будет моим другом, он
слишком дружен с моей мачехой.
- Граф - друг вашей мачехи, Валентина? Нет, мое чувство не может до
такой степени меня обманывать; я уверен, что вы ошибаетесь.
- Если бы вы только знали, Максимилиан! У нас в доме царит уже не
Эдуард, а граф. Мачеха преклоняется перед ним и считает его кладезем
всех человеческих познаний. Отец восхищается, - слышите, восхищается им
и говорит, что никогда не слышал, чтобы кто-нибудь так красноречиво выс-
казывал такие возвышенные мысли. Эдуард его обожает и, хоть и боится его
больших черных глаз, бежит к нему навстречу, как только его увидит, и
всегда получает из его рук какую-нибудь восхитительную игрушку; в нашем
доме граф Монте-Кристо уже не гость моего отца или госпожи де Вильфор, -
граф Монте-Кристо у себя дома.
- Ну что же, если все это так, как вы рассказываете, то вы должны бы-
ли уже почувствовать или скоро почувствуете его магическое влияние. Он
встречает в Италии Альбера де Морсер - и выручает его из рук разбойни-
ков; он знакомится с госпожой Данглар - и делает ей царский подарок; ва-
ша мачеха и брат проносятся мимо его дома - и его нубиец спасает им
жизнь. Этот человек явно обладает даром влиять на окружающее. Я ни в ком
не встречал соединения более простых вкусов с большим великолепием. Ког-
да он мне улыбается, в его улыбке столько нежности, что я не могу по-
нять, как другие находят ее горькой. Скажите, Валентина, улыбнулся ли он
вам так? Если да, вы будете счастливы.
- Я! - воскликнула молодая девушка. - Максимилиан, он даже не смотрит
на меня или, вернее, если я прохожу мимо, он отворачивается от меня.
Нет, он совсем не великодушен или не обладает проницательностью, которую
вы ему приписываете, и не умеет читать в сердцах людей. Если бы он был
великодушным человеком, то, увидав, как я печальна и одинока в этом до-
ме, он защитил бы меня своим влиянием, и если он действительно, как вы
говорите, играет роль солнца, то он согрел бы мое сердце своими лучами.
Вы говорите, что он вас любит, Максимилиан; а откуда вы это знаете? Люди
приветливо улыбаются сильному офицеру пяти футов и шести дюймов ростом,
с длинными усами и большой саблей, но они, не задумываясь, раздавят нес-
частную плачущую девушку.
- Валентина, клянусь, вы ошибаетесь!
- Подумайте, Максимилиан, если бы это было иначе, если бы он обращал-
ся со мной дипломатически, как человек, который стремится так или иначе
утвердиться в доме, он хоть раз подарил бы меня той улыбкой, Которую вы
так восхваляете. Но нет, он видит, что я несчастна, он понимает, что не
может иметь от меня никакой пользы, и даже не обращает на меня внимания.
Кто знает, может быть, желая угодить моему отцу, госпоже де Вильфор или
моему брату, он тоже станет преследовать меня, если это будет в его
власти? Давайте будем откровенны: я ведь не такая женщина, которую можно
вот так, без причины, презирать; вы сами это говорили. Простите меня, -
продолжала она, заметив, какое впечатление ее слова производят на Макси-
милиана, - я дурная и высказываю вам сейчас мысли, которых сама в себе
не подозревала. Да, я не отрицаю, что в этом человеке есть сила, о кото-
рой вы говорите, и она действует даже на меня, но, как видите, действует
вредно и губит добрые чувства.
- Хорошо, - со вздохом произнес Моррель, - не будем говорить об этом.
Я не скажу ему ни слова.
- Я огорчаю вас, мой друг, - сказала Валентина. - Почему я не могу
пожать вам руку, чтобы попросить у вас прощения? Но я и сама была бы ра-
да, если бы вы меня переубедили; скажите, что же собственно сделал для
вас граф Монте-Кристо?
- Признаться, вы ставите меня в трудное положение, когда спрашиваете,
что именно сделал для меня граф, - ничего определенного, я это сам пони-
маю. Мое чувство к нему совершенно бессознательно, в нем нет ничего ра-
зумно обоснованного. Разве солнце что-нибудь сделало для меня? Нет. Оно
согревает меня, и при его свете я вижу вас, вот и все. Разве тот или
иной аромат сделал что-нибудь для меня? Нет. Он просто приятен. Мне
больше нечего сказать, если меня спрашивают, почему я люблю этот запах.
Так и в моем дружеском чувстве к графу есть что-то необъяснимое, как и в
его отношении ко мне. Внутренний голос говорит мне, что эта взаимная и
неожиданная симпатия не случайна. Я чувствую какую-то связь между малей-
шими его поступками, между самыми сокровенными его мыслями и моими пос-
тупками и мыслями. Вы опять будете смеяться надо мной, Валентина, но с
тех пор как я познакомился с этим человеком, у меня возникла нелепая
мысль, что все, что со мной происходит хорошего, исходит от него. А ведь
я прожил на свете тридцать лет, не чувствуя никакой потребности в таком
покровителе, правда? Все равно, вот вам пример: он пригласил меня на
субботу к обеду; это вполне естественно при наших отношениях, так? И что
же я потом узнал? К этому обеду приглашены ваш отец и ваша мачеха. Я
встречусь с ними, и кто знает, к чему может привести эта встреча? Каза-
лось бы, самый простой случай, по я чувствую в нем нечто необыкновенное:
он вселяет в меня какую-то странную уверенность. Я говорю себе, что этот
человек необычайный человек, который все знает и все понимает, хотел
устроить мне встречу с господином и госпожой де Вильфор. Порой даже,
клянусь вам, я стараюсь прочесть в его глазах, не угадал ли он мою лю-
бовь.
- Друг мой, - сказала Валентина, - я бы сочла вас за духовидца и не
на шутку испугалась бы за ваш рассудок, если бы слышала от вас только
такие рассуждения. Как, вам кажется, что эта встреча - не случайность?
Но подумайте хорошенько. Мой отец, который никогда нигде не бывает, раз
десять пробовал заставить госпожу де Вильфор отказаться от этого пригла-
шения, по она, напротив, горит желанием побывать в доме этого необыкно-
венного набоба и, хоть с большим трудом, добилась все-таки, чтобы он ее
сопровождал. Нет, нет, поверьте, на этом свете, кроме вас, Максимилиан,
мне но от кого ждать помощи, как только от дедушки, живого трупа, не у
кого искать поддержки, кроме моей матери, бесплотной тени!
- Я чувствую, что вы правы, Валентина, и что логика на вашей стороне,
- сказал Максимилиан, - но ваш нежный голос, всегда так властно на меня
действующий, сегодня не убеждает меня.
- А ваш меня, - отвечала Валентина, - и признаюсь, что если у вас нет
другого примера...
- У меня есть еще один, - нерешительно проговорил Максимилиан, - но я
должен сам признаться, что он еще более нелеп, чем первый.
- Тем хуже, - сказала, улыбаясь, Валентина.
- А все-таки, - продолжал Моррель, - для меня он убедителен, потому
что я человек чувства, интуиции и за десять лет службы не раз обязан был
жизнью молниеносному наитию, которое вдруг подсказывает отклониться
вправо или влево, чтобы пуля, несущая смерть, пролетела мимо.
- Дорогой Максимилиан, почему вы не приписываете моим молитвам, что
пули отклоняются от своего пути? Когда вы там, я молю бога и свою мать
уже не за себя, а за вас.
- Да, с тех пор как мы узнали друг друга, - с улыбкой сказал Моррель,
- но прежде, когда я еще не знал вас, Валентина?
- Ну, хорошо, злой вы; если вы не хотите быть мне ничем обязанным,
