рать некоторые вещи. Больше я тебя тревожить не стану.
Она потеснила грудью несчастного мужа, вошла в квартиру. Помертвев-
ший Шрамм поплелся за нею.
- О-о! - вырвалось у бывшей супружницы. Какая приятнейшая неожи-
данность! Посмотрите, он завел себе любовницу! А я всерьез опасалась,
что ты повесишься. Какой же ты мерзавец после этого! А ты тоже хороша,
милочка! Еще не успели подушки остыть, а ты уже прискакала. И мой лю-
бимый халат с драконами напялила! Шлюха, снимай немедленно!..
- Да как вы смеете, вы же сами его бросили и ушли к этому старикаш-
ке!..
- А ты на себя посмотри! - закричала красавица Люся.
Иосиф Георгиевич молча снимал с любовницы халат, она же, полупара-
лизованная от дичайшего Люськиного нахальства, даже не заметила, как
вновь осталась в чем мать родила.
- Фу, какая мерзость! - выкрикнула Люся то ли в адрес голой Ады, то
ли по отношению к использованному халату, который Шрамм молча протянул
ей. Мне не нужны эти грязные тряпки. Можешь подарить их своей потас-
кухе!
Она гордо вышла, громко хлопнула дверью. И тут же Аделаида взвыла,
закрыла лицо руками, опустилась на корточки - жалкая, униженная, как
скво в нищем индейском племени.
Спустя некоторое время она встала, молча оделась и дрожащим голосом
произнесла:
- Я ухожу от вас. Вы жестокий и бессердечный человек. Вы тряпка...
При вас унизили женщину, а вы..
- Иди, иди,- буркнул доктор вслед. Скатертью дорожка!
Так же молча Аделаида Оскаровна прошла к выходу, открыла дверь и
вышла. В бешенстве доктор вскочил, швырнул вслед пустую бутылку, кото-
рая разлетелась на мириады осколков.
- Ах, что я натворил! - Иосиф Георгиевич вдруг осознал, что теперь
останется в безнадежном и непоправимом одиночестве.
Он впопыхах надел треклятый халат беглой жены, выскочил на лестни-
цу, пробежал два пролета. Ады не было. Доктор выбежал на улицу, отме-
тив, что стемнело. Но наступало утро или же был вечер, он не знал.
- Ада! - крикнул он. Голос предательски дал петуха. Вернись немед-
ленно!
- Я все прощу! - басом добавил кто-то из кустов.
- Кто это? - недовольно спросил Шрамм.
- Твоя проснувшаяся совесть,- сурово ответил голос.
Тут же раздался хохот. Иосифу Георгиевичу стало страшно, он прис-
тально вгляделся в кусты. Кажется, там что-то шевелилось, а может, ему
и показалось. Во всяком случае, голоса вполне могли иметь нематериаль-
ное происхождение.
- Когда ты последний раз молился? - прозвучал уже другой голос,
тонкий и гнусавый.
Шрамм хотел сказать, что он неверующий, но почему-то соврал:
- Только что...
- Однако врешь, мерзавец! - визгливо отозвался тот же голос.
- Кто вы? - еще раз спросил доктор. Что вам нужно?
- Он очень много задает вопросов, как ты считаешь, Консенсус? -
спросил бас.
- Охотно соглашаюсь с тобой, просто до неприличия много,- отозвался
второй. Сявка!
- Морманетка захарчованная, пес блудливый, сморчок надушенный... А
ту, ланай к нам!
- Что? - не понял доктор, подумывая, как бы половчей смыться.
Кусты затрещали, и перед Иосифом Георгиевичем, что называется, ма-
териализовались две фигуры. Он несмело приблизился, не зная, зачем это
делает, и сразу заметил, что оба небриты, одеты в мятые серые одежки.
От них шел странный запах, смутно напоминавший запах его лечебницы,
только еще более приторный и резкий. Один незнакомец был повыше, дру-
гой пониже, он держал в руках бутылку. "Конечно, они пьяны",- тут же
понял доктор, но это не принесло ему успокоения. Он умел общаться с
сумасшедшими, но с нетрезвыми было трудней: их действия в отличие от
душевнобольных совершенно не поддавались логике.
- Чичи, открой, не видишь, кто перед тобой стоит? - нагло продолжил
невысокий - это он обладал писклявым и одновременно гнусавым голосом.
Лучшие представители общества к тебе обращаются, цвет нации! Килька ты
трипперная, мы за твое светлое будущее боремся, а ты, кишка маринован-
ная, еще рубильник воротишь!
От этого шквала агрессивности и оскорблений доктору стало нехорошо,
он непроизвольно плотнее запахнул полы халата.
- Как будешь помогать, товарищ, осуществлению прогресса? - уже теп-
лее произнес высокий и потянул Шрамма за ворот.
Иосиф Георгиевич, поняв, что влип, решил избрать свойский тон, мол,
все мы свои, дела известные, контора пишет, мы смеемся, дурацкая житу-
ха на всех одна...
- Эх, ребята, дела такие, денег не было, а те, что были, с подругой
пропили... как можно оптимистичней начал он.
Но его не поняли. Иосиф Георгиевич догадался об этом сразу, ощутив
крепкий звенящий удар в ухо. Сквозь звон, будто издалека, он расслы-
шал:
- Кого клеишь, мурик?
- Совсем не лакшит! Я ему сейчас батареи выломаю и чердак притем-
ню...
Хоть и еле соображал доктор и в голове оглушительно звенел зуммер,
он сумел сообразить, что речь шла вовсе не о его квартире. Он смутно
помнил, как коротышка распахнул его халат, обнажив тело, как он в сле-
дующее мгновение рванулся по ступенькам с крыльца, закричав что есть
силы. Подсознательно доктор понимал: незнакомцы боятся шума. Он бежал
по темной улице в развевающемся, как бурка, халате и каждой клеткой
спины ощущал, как вот-вот ему под лопатку вонзятся твердые, жгучие пу-
ли. Но пронесло, и, сбавляя бег, он стал озираться по сторонам, пыта-
ясь сообразить, куда же его загнал страх. Как ни странно, он оказался
совсем рядом со своей больницей.
Доктор понял, что привел его инстинкт. Он лег спать, не зная, что
на следующий день ни врачи, ни обслуживающий персонал на работу не
выйдут.
Утром его разбудили крики, и он сразу догадался, что это бузят его
больные. Голоса душевнобольных доктор мог отличить и выделить даже в
шуме многотысячной толпы. Крики, звучавшие повсюду, не были похожи на
стройный митинговый рев или скандальный вой в очереди за распределени-
ем дефицита. Все сумасшедшие - яркие индивидуальности, потому каждый,
если можно так выразиться, пел свою арию.
Вдруг дверь кабинета с треском открылась, ввалились его подопечные
безумцы.
- Вот он виноват! - закричал человек с перекошенным лицом, в кото-
ром доктор едва признал Карима. Сбрил бороду, чтоб не узнали...
Больные бросились на него, кто вцепился в халат, кто - в волосы, а
кто-то уже кусал ногу, доктора повалили на пол, стали бить ногами...
Но вмешался Карим:
- Подождите! Пока не убивайте. Мы будем его судить!
Все тут же поддержали новую идею. Доктор же, вырываясь, кричал:
- Что вы делаете? Я же ваш главный врач, я лечил вас, вы мои дети!
- Ты мучил нас и держал в застенках! - взревел Карим. Теперь мы
тебя полечим!
Слабо упирающегося доктора потащили по коридору. Иосиф Георгиевич,
смутно соображая, что происходит, нутром понял, что лучше не заводить,
излишне не нервировать больных, а попытаться их обмануть. Тут были все
свои: рыхлый Зюбер со слюнявым ртом, саркастически посмеивающийся Цу-
ладзе, безустанно урчащий Шумовой, суетливый старикашка Сыромяткин,
поджигатель Пиросмани, косивший глаза к переносице, и еще с десяток
дебилов, которых он едва помнил по именам. Открывались двери палат,
оттуда выглядывали новые камни-головы, щерились в бездумных улыбках,
кивая, вопрошали, исчезали или присоединялись к процессии.
- Ур-р, ур-р-р! - вовсю старался Шумовой.
- Да здравствует революция! - кричал бывший поэт Сыромяткин.
- Я Зюбер! Я Зюбер! - выкрикивал вечно голодный толстяк, обильно
роняя слюну на пол.
А Пиросмани, тревожно оглядываясь, на ходу пытался подпалить халат
Иосифа Георгиевича. Лишь Карим и Цуладзе не участвовали в общем гвал-
те, молча вели доктора под руки. Он же, пытаясь сохранить спокойствие,
увещевал:
- Подождите, давайте сделаем остановочку и вместе обсудим наши ин-
тересные вопросы. Вот увидите, нам всем будет интересно их обсудить. У
меня есть важные новости!
Наконец его привели в палату, где в основном лежали старухи. Доктор
отметил, что запахи здесь стали совершенно невыносимыми, остро шибало
мочой. Посреди палаты стояла койка с телом, укрытым простыней. Доктор
хотел стянуть покрывало, но его ударили по рукам.
- Зюбер, обнажи лик! - воскликнул Карим и показал на кровать.
Как ни странно, Зюбер понял, что от него требуется, сдернул просты-
ню. Под ней лежала, отливая стойкой желтизной, Малакина. "Померла на-
конец-то..." н с отвращением подумал Шрамм. Но больная неожиданно отк-
рыла глаза. Доктора передернуло от ужаса. Малакина остановила блуждаю-
щий взор на Иосифе Георгиевиче и просипела:
- Изыди, изыди! Сатана!
- Да что ты, милая? - запричитал доктор, вдруг остро пожалев, что
сбрил бороду. Какой же я тебе сатана? Я доктор, неужто не узнала?
- Узнала,- сухо произнесла старуха и припечатала: - Блядский ты
кот, а не доктор. Больничное ложе поганил, с блудницей Аделаидой пре-
любодействовал, старости моей святой не посрамился!.. Сжечь его зажи-
во, сатанюгу! н взревела она неожиданно мощным голосом.
- Сжечь, сжечь, сжечь!!! - закричали больные.
На него набросились, заломили за спину руки. У доктора потемнело в
глазах. "Как жаль, что я тогда не извел эту гадину",- тоскливо подумал
он.
- Подождите, вы не имеете права меня убивать! - отчаянно завопил
Иосиф Георгиевич. Ну, арестуйте, наконец посадите в тюрьму... Я тре-
бую суда!
- Ответишь теперь за все,- мрачно пообещал Цуладзе. За смиритель-
ные рубашки, за уколы в задницу, за то, что народ томил в застенках,
лишил нас свободы...
- Я же вас лечил, неблагодарные! - возопил Шрамм.
- Ты калечил наши души! - вдруг негромко произнесла Малакина.
И все сразу зашикали:
- Тихо! Святая говорит!
- Ты вынимал наши сердца и пожирал их,- продолжала она. На восковом
лице жили одни губы. И за это мы вырвем твое сердце и забьем в него
осиновый кол. Блудницу тоже казним... А то ишь вытворяли что... Она
умолкла, видно, возобновляла в памяти виденные картины. Нагишом ска-
кали, срам-то какой! А блуднице отрубить голову! Все...
Она умолкла, закрыла глаза, а бывший поэт натянул ей на голову
простыню.
- Но сначала надо побрить его наголо! - предложил Карим.
Откуда-то появился запретный предмет - ножницы, доктору крепко сда-
вили шею. Цуладзе взял на себя роль парикмахера. В считанные минуты
Иосифа Георгиевича остригли, как овцу, и он уже ничем не отличался от
взбунтовавшихся больных. Единственным исключением был халат, который,
конечно, ни в какое сравнение не шел с убогими одеждами умалишенных...
Доктора пока решили запереть в мертвецкой... Когда за ним закрыли
дверь и приперли ее шкафом, Шрамм бессильно опустился на корточки и
зарыдал. Только Всевышнему было ведомо, сколько оставалось жить нес-
частному на белом свете. Последние часы по иронии судьбы он проведет в
удушающем смраде, среди разлагающихся трупов, прежде чем он сам станет
такой же гниющей клетчаткой. Доктор завыл, сотрясаясь от рыданий и
жгучей ненависти к неблагодарным больным...
Он стал барабанить в дверь.
- Откройте, кретины безмозглые! Строиться на уколы в зад! Всем апо-
морфину! Без исключения! Дебилы! Дауны! Психопаты!
Наверное, Иосиф Георгиевич долго бы еще бился лбом в дверь, изрыгая
проклятия, пока пациенты его наконец не собрали нужное количество хво-
роста, дров и прочего горючего материала... Но ему несказанно повезло.
Вдруг он услышал, как отодвигают упор от двери, потом она распахну-
лась, и о, чудо! На пороге стоял Юрка-сирота, о котором доктор и ду-
мать забыл.
- Голубчик ты мой, я знал, знал, что ты меня освободишь! - Шрамм
бросился на шею своему спасителю.
Юрка позволил себя обнять, торопливо пробормотал:
- Вам надо уходить, Иосиф Георгиевич. Мы вас проводим.
Только сейчас Шрамм заметил девочку-подростка. Это была Машенька.
Она прижимала ладошками короткую юбчонку и очень напоминала школьницу,
стоящую перед учителем. Не заставляя себя уговаривать, он пошел за
