распорядка и что-то там еще, на что без всякой причины намекал главный
врач Иосиф Георгиевич... В тот вечер Юра был свободен, никуда не торо-
пился, и ему не хотелось, чтобы Маша ушла. Он стал рассказывать ей о
себе, она старалась внимательно слушать, хотя давалось ей это с тру-
дом,- Маша отвлекалась. Тем не менее грустные Юркины рассказы вызывали
у нее массу разных эмоций, реальных и фантастических ассоциаций; иног-
да она улыбалась, закрывала глаза.
Вдруг Маша распустила узлы на глухом платке, и чудные волосы рассы-
пались по плечам. Юра догадывался, что она их прятала, потому что
большинству больных независимо от пола всегда делали "нулевку". В кли-
нике профилактировали педикулез. "Я по ночам мою их холодной водой",-
по секрету сообщила девушка.
И Юра тут же поставил на плитку кастрюлю с водой, подогрел и про-
фессионально да и с удовольствием вымыл ей голову, причем настоящим
французским шампунем, который купил как-то, сам не зная для чего -
ведь пользовался обычным мылом. Потом он насухо вытер ее вьющиеся во-
лосы, и они тут же приобрели блеск темного золота. Никогда в жизни Юр-
чику не приходилось прикасаться к таким прекрасным шелковистым воло-
сам. Неожиданно для себя он осторожно обнял Машу за талию, она не
вздрогнула, а доверчиво прижалась к нему. И будто горячая волна зах-
лестнула неискушенную Юркину душу.
- Бедная ты, несчастная девочка, такая же, как и я... прошептал
он, почувствовав, как подступили слезы. И уже не по-мальчишески, а со
взрослой грустью подумал; что же делать ему с этой маленькой, жалкой,
брошенной всеми узницей "желтого дома"?
Маша вздохнула, взяла Юркину голову в ладони и приникла к его гу-
бам.
- Мы по-настоящему целуемся? - слегка отпрянув, спросила она.
- Не знаю, я никогда не целовался, и меня не целовали... ответил
он, когда справился с дыханием.
Он взял ее маленькую руку и стал рассматривать: в его огрубевшей
ладони она напоминала маленькое крылышко - полупрозрачная кожа, голу-
бые прожилки. Что можно сделать такими руками, такими тонкими пальчи-
ками? Он вдруг испытал неведомое благоговение перед этим чудесным соз-
данием природы - хрупкой девичьей ладошкой.
* * *
"Стреляйте",- тихо сказал он и пошел в обратную сторону мимо чугун-
но-монолитного строя танков, механических олигофренов... Единый залп
потряс небо, землю, будто выплеснулись воедино тонны крови. Лаврентьев
почувствовал, что прижат к земле, а вокруг, медленно вращаясь и кувыр-
каясь, летели и падали на него миллионы осколков лопнувших стальных
труб, которые уже никогда не станут огненными стволами...
Наваждение продолжалось всего лишь мгновение, короткое и ослепи-
тельное, не дольше, чем жизнь вспыхнувшей в темноте спички. Лаврентьев
понял, что "отключился", но никто в окопах даже не успел этого заме-
тить. Рядом с ним скрючился на корточках майор-запасник Чеботарев, ку-
рил, скрывая огонек в ладонях. Мудрый майор, морщинистый, старый, зу-
бастый по характеру, как нильский крокодил.
- Пойду в штаб,- сказал Лаврентьев. Только не усните.
- Старая гвардия не подведет... тихо ответил Чеботарев.
Командир позвал Штукина, который тоже сидел в окопах, и они вместе
пошли в штаб. В черных окнах едва проглядывали два огонька: на весь
штаб было не более трех керосиновых ламп. Лаврентьев приказал прозво-
нить во второй караул, охранявший артсклады, узнать ситуацию. Началь-
ник штаба ушел, а Лаврентьев направился в свой кабинет. Ольга сидела
на телефонах, сонная золотоволосая "муха-цокотуха". Он так и назвал
ее, когда вошел.
- Оленька, хочешь я переведу тебя в столицу, хочешь - в Россию? Че-
го ты здесь мучаешься среди мужиков? Отправлю тебя с ближайшей колон-
ной, выправим документы, перевод, у меня кадровик есть знакомый, что
хочешь устроит. Соглашайся! Найдешь себе парня хорошего. Здесь у тебя
счастья не будет, точно тебе говорю, поверь опыту злого и черствого
человека...
- Спасибо, Евгений Иванович. Она мягко коснулась груди Лавренть-
ева. Но я останусь с полком. Мать у меня умерла, отца я почти не
знаю. Никого у меня нет...
- Иди поспи. Он развернул ее к выходу и подтолкнул.
...В следующую ночь подполковнику Лаврентьеву не снились танки. Сны
его были черны и пусты, как брюхо голодного негра. Около двух ночи он
проснулся от грохота танкового дизеля. Подумал: механик дежурной маши-
ны решил опробовать двигатель. Но тут загрохотало еще лучше, присоеди-
нились вторая, третья машины. Командир выскочил в кромешную темь, на
ходу застегиваясь, а впереди него бежали некие дежурные тени, кричали,
размахивали руками. Но было поздно. Три черных гиганта, урча, развер-
нулись на асфальте и, набирая скорость, рванули ко второму КПП. С же-
лезным скрежетом и грохотом рухнули ворота, танки, подминая и размазы-
вая их, устремились на свободу; в ночи хорошо было слышно, как механи-
ки-водители спешно переключали передачи, как торопливо, с металличес-
ким журчанием крутились гусеницы. И опять постепенно все замерло, буд-
то затянулось прежней тишиной. И Лаврентьев понял, что Кара-Огай таки
его переиграл. Он достал сигарету, закурил. "За танки мне точно отор-
вут голову. Припомнят все: и независимость, и свободу суждений, и по-
казную "самостийность". Плевать,- бесшабашно подумал Лаврентьев.
Пусть снимают". В эту минуту подобная перспектива его не пугала, впе-
реди открывались неожиданные и даже привлекательные повороты судьбы. К
примеру, навсегда рассчитаться с давно опостылевшей военной службой, в
которой ему не видеть ни академии ГШ, ни лампасов.
- Это вы, товарищ подполковник? - спросила его темнота.
- Я. Что скажешь? - Он узнал Козлова. Сейчас будешь тереть ухо и
докладывать, что танки уперли караогайцы?
- Никак нет. Это были наши, из аборигенов,- поторопился доложить
начальник разведки, отнимая руку от уха. Лейтенант Моносмиров, пра-
порщик Тулов и боец. Фамилию не помню...
- Вот сволочи!.. Купились! А третий кто - Чемоданаев?
- Чемоданаев в дежурке спит... Третий - из дезертиров, за Огая во-
юет... Они идейные, товарищ подполковник. Я давно за ними присматри-
вал, все в бой им не терпелось.
- Присматривала бабка за своей девичьей честью... И дежурный, сукин
сын, упустил! Прошляпили, проспали...
Беззаботное настроение улетучилось. Да и чего ваньку перед подчи-
ненными ломать! Думай, с какой рожей появишься перед полком и объ-
явишь, что три танка удрали на волю, и кто знает, в какую сторону за-
хочется пострелять бывшим однополчанам... Это был крах, позор, стыдоба
на всю Среднюю и Центральную Азию и прилегающие районы. У Лаврентьева
свистнули танки. Зеленые пацаны увели из-под носа без единого выстре-
ла. Уже совершенно рассвирепевший, он вбежал по лестнице в штаб, чуть
не сбив с ног бросившегося навстречу дежурного.
- Ну ты, гад, говори, как танки упустил! Дрыхнул? - От злости у
Лаврентьева перекосило рот. Расстреляю! До трибунала не дотянешь!
Он позвонил в Москву Чемоданову, доложил, выслушал положенный его
душе мат. Ждал, когда генерал объявит о том, что будут его, бедолагу,
а вернее, валенка и недотепу, снимать с должности, но не дождался. Че-
моданов приказал в сжатые сроки найти танки, детализировать не стал, а
насчет уничтожения их даже и не заикался.
Только он закончил разговор, тут же раздался звонок. "Война по те-
лефону",- подумал он и как в воду глядел. В трубке раздался чей-то
мерзкий гнусавый голос с ярко выраженным южным акцентом:
- Ты меня на порог не пустил, да? Прогнал, уходи, говорил, да?
А танки уехали. Ай, как нехорошо! Да? Москва башка даст? Впиндюрит!
Правда, командир? Умным был - бакшиш получил! А сейчас - нет танка,
нет бакшиш. Трудно быть бестолковым... Ну, гудбай, полковник. Генера-
лом не будешь... Иди к нам - командир отделений будешь!
Он еле узнал, скорей даже догадался, что этот поток бахвальства,
наглости и самоуверенного хамства исходит не от кого иного, как Салат-
супа.
И Лаврентьев, наливаясь яростью и злобой, зарычал:
- Ну ты, обезьяна! Если танки к исходу дня не будут возвращены, я
тебя отловлю, заряжу твою огурцовую голову в самую грязную пушку и
выстрелю в твою же задницу. И передай Кара-Огаю, что такие шутки со
мной не проходят. Если он не хочет, чтоб я выступил на стороне Саба-
тин-Шаха, пусть срочно делает выводы. И еще передай, что ровно через
сутки я отдам приказ уничтожить танки. Такая же задача поставлена ко-
мандиру вертолетной эскадрильи... Ты все понял, обезьяна?
В ответ раздался напряженный смех.
А потом позвонил и предложил встретиться Сабатин-Шах. Но он просил
гарантий своей безопасности. "Приходи,- сказал командир,- в полку тебя
никто не тронет". Глава фундаменталистов появился в сопровождении сво-
их молодчиков н двух совершенно диких афганцев и трех не менее диких
соплеалменников. На Сабатин-Шахе были серый костюм с отливом и белая
чалма.
- Ну, говори: что хочешь от меня? - напрямик спросил Лаврентьев,
чтобы избежать утомительного церемониала из череды пустых вопросов и
таких же пустых ответов.
- Зачем танки отдал этому шакалу? Ты же говорил, что нейтралитет! -
Гость смотрел тяжело, вот-вот засопит от возмущения. Кто говорил мне,
что никому не дашь оружия, что не хочешь, чтобы гибли новые люди?
- А кто тебе сказал, что я дал? - грубо спросил Лаврентьев. Ему за-
хотелось схватить этого кровавого интеллигента, по приказу которого
вырезали несколько сотен человек, и хорошенько треснуть о край стола,
а потом намотать его галстук на свою руку и долго и задушевно говорить
о российском нейтралитете. "Какая же это гадина, и вот с такими я дол-
жен соблюдать видимость дипломатического этикета",- подумал он с отв-
ращением.
Гость поморщился. "Как же, университетское образование! Богословс-
кий факультет в Саудовской Аравии. А меня, конечно, за сапога принима-
ет",- подумал Лаврентьев, хорошо зная, чего добивается непрошеный
гость. Командир демонстративно посмотрел на часы.
- Речь идет о том, что ваша сторона должна безвозмездно выделить
нашей стороне пять танков: три - соответственно количеству, переданно-
му нашим противникам, еще два - за упущенную стратегическую инициати-
ву,- ровным голосом произнес Сабатин-Шах.
От такой наглости Лаврентьев даже присвистнул. До чего дошло коман-
дирское бесправие, когда любой пыжащийся верховод с улицы может прийти
в полк и требовать выделить ему по каким-то его логическим умозаключе-
ниям энное количество танков, техники и чего еще душа возжелает!..
- А чего за упущенную инициативу - только два? Ты не справишься,
надо как минимум еще пяток. Да и пару запасных боекомплектиков не по-
мешает...
В глазах Сабатина сверкнули молнии. Он постарался скрыть эмоции,
отвел взгляд и негромко сказал:
- Человек, который нарушает свое слово, подобен ветру с песком: лю-
ди от него морщатся и отворачиваются. Я сделаю так, чтобы весь мир уз-
нал, что русский подполковник, командир сто тринадцатого полка, продал
три танка фанатикам Кара-Огая и тем самым нарушил нейтралитет. Сегодня
же я сделаю заявление перед прессой. Жаль, что мы расстаемся врагами.
И не забывайте, что в моих руках - судьба всего русскоязычного населе-
ния.
А потом и до вас доберемся. Не забывайте: мы здесь хозяева, а вы
гости...
- Нам больше не о чем говорить,- вежливо напомнил Лаврентьев.
"В обычае кровной мести есть саморазрушающее начало,- подумал он.
Мужчины народа, которые гордятся таким обычаем, считают себя самыми
достойными, мужественными и смелыми. Но историю не обманешь. "Естест-
венный отбор" кровной мести приводит к вырождению народности.
В схватку идут самые сильные и отчаянные. Они и погибают".
И тут доложили, что пропал майор Штукин. Он еще с утра выехал во
