лескать раскаленное варево из свинины.
- Получай брандахлыст! - кричали разносчики, стуча половниками в
распахнутые оконца на дверях камер.
В этот самый значимый для тюрьмы обеденный час где-то рядом нача-
лась бешеная пальба. Арестанты давно привыкли к городским разборкам, и
звуки эти, безусловно, никак не могли влиять на аппетит. Но выстрелы
зазвучали еще ближе, уже с территории тюрьмы,- своим обостренным в
замкнутой среде слухом заключенные определили, что стреляли в районе
вышки, слева от главных ворот.
- Наши пришли! - донеслось из камеры.
И единая счастливая догадка, озарение, выраженное в крике, вмиг по-
лучили тысячеголосую поддержку. Никто толком не знал, что за наши, кто
они н главным было, что пришли освобождать. Тюрьма запрыгала, ходуном
заходила, задрожали здания; будто по единой команде полетели в неприс-
тупные двери миски с супом, кружки. Железный марш свободы вырвался
сквозь жалюзи, решетки, узкие щели - за колючий периметр. Автоматные
очереди уже гремели во дворе тюрьмы. Ошалело побежал по коридору вер-
тухай Саня Лобко, уронил фуражку.
- Ребятки, ребятки, я же вас всегда выручал,- бормотал он трясущи-
мися губами,- защитите, ребятушки!
- Камеры открывай, ментяра!
- Чо стоишь, беги за ключами, морда протокольная!
- Живей, дыхалка гнилая! Шевели колесами! - неслось из камер.
Лобко заметался, позабыв от страха, где ключи, ринулся в дежурку.
Его напарник, прапорщик, торопливо переодевался в "гражданку".
- Открывай быстро, если жить хочешь! - прохрипел Саня.
Прапорщик наскоро застегнул штаны, открыл решетчатую дверь.
- Переодевайся живо - и смываемся! - пробормотал он.
- Все равно поймают. Поздно! Пошли камеры открывать,- лаконично и
сурово подвел итог службы младший сержант Лобко.
- Ты с ума сошел? - выпучил глаза прапорщик. Более он ничего не ус-
пел сказать, потому что в здание уже ломились небритые с усами и сов-
сем безусые боевики. К сожалению, Санин напарник не успел снять рубаш-
ку с погонами.
- Эй, прапор, открывай живо! - заорали ворвавшиеся, потрясая решет-
чатую дверь.
Прапорщик безмолвно открыл, посторонился.
- Ну что, мучители трудового народа? Сейчас мы вас всех шлепнем! -
зарычал парень в новенькой камуфляжной форме.
- Пусть сначала камеры откроет!
Со связками ключей и в сопровождении вооруженной толпы контролеры
пошли открывать двери. В коридоре и в камерах царило буйство и ликова-
ние. Железные двери, цементный пол дрожали, как при землетрясении.
Прапорщик поспешил на второй этаж, а Саня уже открыл первую дверь.
- Выходи! Свобода! - с пафосом провозгласил чернобородый боевик,
уперев руки в боки.
Лобко еле успел отскочить: дверь с грохотом отлетела, ударилась в
стену, зеки высыпали в коридор, бросились к освободителям, те снисхо-
дительно позволяли себя обнимать, хлопали по плечам одуревших, счаст-
ливо озирающихся людей. Саня же путался в связке ключей, он взмок и
торопился побыстрей закончить эту невероятную миссию. Как учили, по
порядку: 111-я, 112-я, 113-я...
Из-за широких камуфляжных спин вдруг вынырнули две девицы. Обе - в
приталенных защитных комбинезонах, крошечных черных сапожках. Одна -
яркая блондинка, другая - восточного типа, совсем юная девчонка. Свет-
ловолосая бесцеремонно оттолкнула контролера Лобко, сказала "свали",
вскинула снайперскую винтовку и выстрелом сшибла очередной замок. Бое-
вики заржали:
- Браво, Инга! А теперь продырявь этого пузыря!
- Пусть живет, плодит толстячков вместе со своей самкой! - с резким
акцентом произнесла она.
Первым из 113-й вышел Вулдырь. Он пытался еще сохранить важность,
но чувства пересилили, рот разъехался в ухмылке. За ним с ревом выле-
тел Косматый, помчался по коридору. Выглянул испуганно, как мышь из
норы, Сика, принюхался, осмотрелся. Консенсус, повизгивая, с объятиями
бросился к уже освобожденным арестантам. Последним вышел из 113-й Хам-
ро, счастливо зажмурился, пробормотал:
- Надо же... А я еще на полгодика рассчитывал.
Тюрьма выла, ликовала; ошалевшие восторженные люди в черных робах
срывали ненавистные бирки с груди, обнимались, плакали, прыгали, хло-
пали друг друга по спинам... Черная масса хлынула во двор, в админист-
ративное здание, медчасть, кабинеты начальства, оперчасть, переворачи-
вая все на своем пути. Консенсус, которому на глаза попалась стоявшая
на табурете огромная пятиведерная кастрюля, с ненавистью опрокинул ее,
и жирные потоки супа хлынули по коридору.
На хоздворе зеки поймали свинью с надписью "революция", прикрепили
к голове "эмвэдэшную" фуражку. Кому-то в голову пришла идея повесить
животное; тут же нашли веревку, затянули петлю поперек брюха и усилием
десятка рук подвесили над главными воротами.
Офицеров и прапорщиков во главе с полковником обезоружили и постро-
или в одну шеренгу. Два рослых боевика охраняли их.
На крыльцо в сопровождении охраны и приближенных вышел Кара-Огай.
Толпа встретила его восторженным ревом:
- Кара-Огай! Кара-Огай!
Лидер властно поднял руку, призывая к тишине. Толпа мгновенно утих-
ла, внимая кряжистому старику с хищным носом, седой бородой, в необмя-
той камуфляжной форме и с ярко-коричневой кобурой на поясе. Легендар-
ный человек Революции, Лидер Движения, воплощенный символ власти, жес-
токости и справедливости.
- Ну, что, канальи, истосковались по свободе? - неожиданно весело
спросил Кара-Огай. Колючий взгляд из-под кустов-бровей скользнул по
толпе, привычно охватив ее сразу и подчинив себе. Все ждали прочувс-
твованной патетической речи о демократическом процессе и крахе тотали-
тарной системы. Но он заговорил о другом: - Братья, вы, конечно, знае-
те, что я тоже сидел в этой тюрьме, хлебал, как и вы, баланду и мечтал
о свободе...
- Знаем, Кара-Огай!
- Я понимаю вашу радость, ваши сердца, открытые для свободы,- про-
должил Лидер. Я знаю, что среди вас есть безвинно осужденные. Но сей-
час не время разбираться. Республика в опасности. Наши враги убивают
безвинных людей, сеют зло, террор, сжигают дома. Они хотят превратить
Республику в огромную тюрьму, лишить народ права быть свободными граж-
данами. Мы предлагали мирно решить наши разногласия. Но фундаменталис-
ты отказались. И потому мы выступили с оружием против них, мы вынужде-
ны были это сделать для спасения народа. Мы будем бороться, пока не
победим! Наш лозунг: "Справедливость. Народ. Победа". Братья, я дал
вам свободу. Но за нее еще надо побороться. Тот, кто готов вступить в
ряды нашего Фронта и бороться с оружием в руках,- шаг вперед! Записы-
ваться у главных ворот.
Толпа ответила на призыв возбужденным гулом: распахнутые глотки,
белые зубы, блеск сотен глаз...
- Ура Кара-Огаю!
- Ура!.. Свобода, брат, свобода, брат, свобода!!!
Рев, восторженный вой покатились во все уголки притихшего города.
Неожиданно Лидер стал что-то бросать в толпу. Взметнулись руки, зе-
ки хватали документы, открывали, зачитывали фамилии.
- Ребята, это наши ксивы!
- Урюкан!.. Ухоедов!.. Жагысакыпов!.. Бырбюк!.. Дроссельшнапс!..
Жестоков!.. Неспасибянц!.. Разбирай!
И рванула братия - дела не было: возня, суета и давка.
- Кара-Огай! - Сквозь толпу протискивался Боксер. Он еще не видел
поспешного бегства Вулдыря, но воровское чутье говорило ему, что пора
заявлять о себе, подыматься над толпой. Кара-Огай, а что с этими де-
лать будем? - Он показал на неровную шеренгу сотрудников учреждения ЯТ
9/08.
- Судить их надо! - прозвучал над толпой трубный голос, могучий и
роковой, словно самого архангела Гавриила.
- Расстрелять всех! - крикнул еще кто-то.
- В камеры их! - требовали менее кровожадные.
И в эту судную минуту Кара-Огай вновь повелительно поднял руку. Ро-
пот сразу утих.
- Нет, казнить мы их не будем. Не для того мы боролись за идеалы
свободы, чтобы теперь бесцельно проливать кровь. Мы не палачи. Они,-
Лидер царственным жестом указал на понурых людей в форме,- конечно,
глубоко виноваты перед народом. Но и они подневольные, еще более под-
невольные, чем вы, бывшие заключенные. Их жизнь - это вечная тюрьма.
Для вас же тюрьма была только временным домом... И пусть сейчас каждый
из этих людей покается. Мы их простим. А тюрьма еще понадобится для
наших врагов,- неожиданно заключил Лидер.
...Через полчаса после описанных событий у Лаврентьева зазвонил го-
родской телефон. В трубке послышался глуховатый голос:
- Ну, как тебе моя гуманитарная акция?
- Нет предела восхищению,- ответил командир, узнав Кара-Огая. Как
говорят у нас, горбатого и могила не исправит... Тебе мало своих бан-
дитов, так ты еще этих выпустил! Они же весь город на уши поставят.
- Каждый человек, Женя, имеет право на свободу,- наставительно ска-
зал Лидер. Эти бывшие узники совести...
- Без совести,- уточнил Лаврентьев. Дураку воля - что умному доля:
сам себя сгубит.
* * *
Как всегда утром, доктор Шрамм начал обход. В конце коридора, возле
лестницы, стояла койка, где, свернувшись калачиком, лежала пресловутая
Малакина. Иосиф Георгиевич поднял одеяло, обнажив желтое старушечье
тело с выпирающими ребрами.
- Малакина! - строго позвал он ее. Ты что ж совсем ничего не куша-
ешь? Ай-ай-ай! Нехорошо...
Потом в таком же темпе доктор со свитой обошел второй этаж. Лавируя
между койками, из-за недостатка места выставленными в коридоры, Шрамм
высказывал замечания по поводу плохой уборки помещений.
После обхода стал вызывать пациентов. Начал с больного со странной
фамилией Шумовой. Он действительно соответствовал ей. Возможно, что
фамилия поспособствовала появлению некоторых странностей. Больной лю-
бил бегать по коридорам, изображая мотоцикл, урчал, пускал пузыри и
даже катал на спине своих товарищей по палате. С прогрессированием бо-
лезни он стал необычайно прожорливым, нагло воровал пайки у больных,
растолстел и больше не бегал, лежал или сидел на кровати.
- Ну, что, голубчик? - Доктор глянул на больного поверх очков. Его
привела Аделаида. Как вы себя чувствуете?
Шрамм отметил, что губы у больного напряжены и вытянуты вперед. "У
него явный синдром хоботка",- подумал он.
- Хорошо,- осклабился Шумовой и подался вперед.
- Кормят как? Жалоб нет?
- Хочется кушать,- признался больной.
- Вижу. Что-то вы растолстели, милый мой друг. Перестали двигаться,
все в кровати валяетесь. Раньше хоть бегал... укоризненно заметил
доктор.
При последних словах Шумового будто подменили, он оживился, радост-
но заурчал:
- Ур-р, ур-р-р-р...
- Ну, полноте, полноте, голубчик. Мне никуда ехать не надо. Стран-
ная мания н считать себя железным мотоциклом,- заметил он, повернув-
шись к Аделаиде. Не перекармливайте его. С продуктами у нас плохо,-
напомнил он. Давайте следующего, Карима.
Больного Карима всегда называли не по фамилии, потому что она была
сложна и непроизносима. Даже в письменном виде привести ее не предс-
тавлялось возможным. Четверть из сорока своих лет он провел в лечебни-
це, причем в несколько приходов. Ему не особо радовались, но принимали
уже как старого знакомого. Психушка, как и тюрьма, что располагалась
неподалеку,- дело весьма заразное. Наверное, оттого, что обладает осо-
бого свойства притяжением.
- Здравствуй, Карим. Заходи, садись,- приветливо начал Иосиф Геор-
гиевич.
Больной молча сел, уставился в одну точку.
- Как здоровье, как чувствуешь себя?
- Спасибо,- буркнул Карим и сплюнул на пол. Все мерзко.
- А вот это некрасиво,- мягко заметил доктор. Ведь кому-то придет-
ся убирать.
- Будто не знаете, кому,- резонно парировал больной.
- Я вижу, ты сегодня не в настроении. А мне просто хотелось пооб-
щаться с тобой. Между прочим, мне очень понравились твои рассуждения о
взаимосвязи вселенского разума и смысла жизни конкретного индивида.
