вникала в свои временные переживания. К сожалению, этот обморок
быстро проходит. И ты начинаешь смотреть на часы. Хватить бы их
об пол. Нет, надо кончать с этим, -- он старался дышать тихо и
мерно. -- Ты попалась, попалась, дружок".
Вода в ванной тяжело гремела. Он чуть приподнял голову.
Лены не было. "Наверное, уже на лестнице..." Он вскочил. Точно
и быстро двигаясь, оделся, сунул ноги в тапочки. Ее не было и в
коридоре. Набросив "мартина идена", он неслышно открыл наружную
дверь. Далеко внизу щелкали ее быстрые каблучки. Хлопнула дверь
подъезда. Оставив незапертой квартиру, он понесся вниз
гигантскими скачками. Приоткрыл дверь подъезда. Лена в синей,
принадлежавшей ему телогрейке, наброшенной на плечи, сквозь
сумерки легко бежала через двор к тому, знакомому подъезду.
Зарычала пружиной дверь. Тут Лена остановилась, посмотрела
назад -- на окна, на свой подъезд. И скрылась. И дверь тяжелым
ударом как бы прибила этот миг, поставила точку на всем.
Он перебежал двор по сухому асфальту. С напряженной
медленностью обманул пружину двери и без звука скользнул в
подъезд. Ее замедленные шаги стучали наверху. "Лифт не
работает", -- прочитал он мельком и неслышно запрыгал по
лестнице, с первой ступени на третью, на пятую, попадая в такт
ее шагам. "Выясним теперь, у кого ты пропадаешь все время, --
бежала рядом с ним мстительная мечта. -- Потом объяснимся раз и
навсегда, и ты навсегда перестанешь применять ко мне свою
завиральную теорию. И у нас больше никогда не будет белых
пятен. Если вообще останется что-нибудь..."
Вот и четвертый этаж, знакомая дверь с кнопками. Шаги Лены
слышались выше. Федор Иванович взлетел без звука еще на этаж. У
этих малиновых тапок был замечательно мягкий ход! Вот Лена
остановилась, похоже, на шестом. Слышен ее приветливый голос.
Ответил еще чей-то -- чей-то мужской, очень молодой. Опять ее
шаги. Негромко вздохнула и присосалась на место дверь, и все
затихло. Федор Иванович в несколько скачков пролетел три марша.
На промежуточной площадке -- на подоконнике -- сидела пара:
девушка и желтоволосый молодой человек. Саша Жуков! Федор
Иванович кивнул им. Оба запоздало соскочили с подоконника,
что-то крикнули вслед. Но он уже рванул почему-то незапертую
дверь, вбежал в маленькую, как у Кондакова, прихожую. Здесь был
сумеречно-желтый свет, а впереди чернел зев полуоткрытой двери.
Там, в комнате, было темно. Протянулась мужская рука в черном
пиджачном рукаве и закрыла эту дверь.
Федор Иванович сейчас же ее распахнул и остановился на
пороге. Он ничего не видел в черном мраке, который открылся
перед ним, кроме большого голубоватого светлого квадрата, на
котором двигалось что-то расплывчатое. Легко трещал
киноаппарат. Здесь смотрели фильм.
Федор Иванович всмотрелся. На голубоватом экране двигалось
что-то вроде серых пальцев, мягко ощупывающих пространство.
Потом показалось, будто две прозрачные руки совместили серые
пальцы, и они склеились. С трудом разорвав этот контакт, пальцы
сложились в две щепоти, и прозрачные руки с мягкой грацией
развели их вновь. "Чертовщина какая-то", -- подумал Федор
Иванович, и в этот момент аппарат умолк, движение пальцев
остановилось, и экран погас.
-- Товарищи! У нас чужой! -- раздался молодой мужской
голос. -- Вон стоит, у двери.
И сразу из тьмы к нему бросилась Лена, он увидел ее очки и
за ними -- бегающие глаза. Уперлась обеими руками ему в грудь.
Он отвел ее руки.
-- Что же наши-то! Сашка для чего сидит? -- возмутился
кто-то. -- Зажгите свет!
-- Ни в коем случае! -- послышался дребезжащий
повелительный голосок, как будто принадлежащий очень маленькому
человеку. -- Нельзя, не зажигайте. Он же увидит всех!
-- Здравствуйте, Натан Михайлович! -- сказал в темноту
Федор Иванович.
Он уже понял все. Здесь тайно собиралось то самое кубло,
которое академик Рядно искал и не мог найти, и они смотрели
какой-то запретный научный фильм. "Это же хромосомы! Деление
клетки!" -- догадался он.
-- Я за него ручаюсь, товарищи, -- Лена повернулась к нему
спиной, как бы закрывая его от всех. -- Это мой муж. Мой
ревнивый муж. За мной прилетел. Добегался, родной муженек. Это
я привела за собой такой пышный хвост...
-- Когда в дело вмешиваются матримониальные дела... --
опять вмешался непреклонный саркастический голосок Хейфеца.
-- Товарищи! Пусть он и муж нашего ученого секретаря... --
послышался строгий девичий голос. -- Я все равно должна
напомнить то, о чем мы строго условились. Чтобы ходить на наши
семинары, одного поручительства мало.
-- Я тоже могу поручиться, -- вмешался очень знакомый
тенор. И сбоку вышел из темноты приветливо улыбающийся Краснов.
-- Федора Ивановича у нас все знают. Федор Иванович это Федор
Иванович. Человек неподкупный, справедливый...
-- А я решительно против, -- послышался во тьме спокойный,
как всегда угрюмый голос Стригалева. -- Федор Иванович
принадлежит к враждебному направлению. И вообще, в этих делах
формальность соблюдать не лишне.
Иван Ильич ничем не выдал своего отношения к новости,
которая больно коснулась и его, и к тому же была возвещена
самой Леной. Душа Федора Ивановича напряглась, слушая: не
скрипнет ли что-нибудь в ржавом замке, не шевельнутся ли
сувальды. Но Троллейбус как будто и не слышал откровенного
заявления Лены. Помнил только о тайне, навсегда породнившей его
с Федором Ивановичем. И берег ее, показывая всем, насколько он
чужд неожиданному гостю и как он решительно не согласен с
попытками ввести чужого в эту компанию.
-- Я тоже принадлежу к враждебному направлению, -- весело
гнул свое Краснов. -- Можно и принять.
-- Мы знаем вас, -- заметила строгая девица. -- Условие
есть условие.
-- Прошу вас помнить, товарищи, -- резко возвысился голос
Хейфеца. -- Увеличится число членов -- увеличится и основа для
опасений. В каждой аудитории, где больше двух человек, может
находиться любитель писать доносы. Чем они руководствуются, эти
добровольцы, не знаю.
"Он помнит мою ревизию, -- подумал Федор Иванович. --
Считает меня главным виновником всей беды".
-- Действительно. Всю жизнь думаю об этом феномене природы
и не могу найти ответа, -- сказал кто-то вдали, явно в его
адрес. -- Это такой же имманентный закон, как и менделевское
один к трем...
"Это кто-то с другого факультета", -- подумал Федор
Иванович.
-- Удивительно, -- жаловался детский голос Хейфеца, как бы
спохватившись и постепенно затихая. -- Его может быть здесь и
нет, он, может, сидит сейчас в ресторане "Заречье" и ест
осетрину под шубой... А мы вынуждены строить свою жизнь с
расчетом на его присутствие. Чем он держит нас?
-- Страхом, страхом, -- ответил кто-то, вразумляя.
-- Прошу прекратить эти разговоры. Прошу заниматься только
тем, чем мы всегда занимаемся, -- холодно и спокойно приказал
Стригалев. Он, видимо, был здесь главным.
-- Товарищи! -- наконец заговорил и Федор Иванович, глядя
в настороженную тьму. Ему все никак не удавалось вставить свое
слово. -- Товарищи! Я должен заявить следующее. Я действительно
не разделяю некоторых научных концепций. И твердо стою на
позициях, занимаемых академиками Трофимом Денисовичем Лысенко и
Кассианом Дамиановичем Рядно. -- Это он подавал сигнал
Стригалеву, что тоже помнит о тайне. -- Я действительно
принадлежу к другому направлению, но враждебности к вам не
чувствую. И я торжественно клянусь вам: поскольку я не считаю
ваши занятия опасными, я ничего из того, что увидел и услышал
здесь, никому не передам. Ни в устной, ни в письменной форме.
Ни в форме намека. Какого бы мнения ни придерживались на этот
счет мои единомышленники...
-- Мы знаем вас, можно было бы и не вкладывать столько
огня в вашу клятву, -- сказал Стригалев, давая понять Федору
Ивановичу, что тот слегка сбился с нужного тона, что надо
резче, четче. -- Тем не менее, мы не можем разрешить вам...
-- Я сейчас же ухожу...
-- Пусть досмотрит с нами рулончик, -- проговорил кто-то с
явной симпатией к Федору Ивановичу. С симпатией и с
полемической ухмылкой. -- Это будет ему интересно... Как
ученому, стремящемуся к истине...
-- Рулончик пусть досмотрит, не возражаю, -- согласился
Стригалев. -- Федору Ивановичу повезло, это фильм-уникум. Иные
доктора и академики не видели этого фильма. -- И перешел на
деловой тон: -- Давайте тогда смотреть сначала, это и нам будет
нелишне.
Вдали, как фонарик в ночном лесу, мигнула
лампочка-малютка. Долго шелестела пленка -- ее перематывали.
Потом что-то застегнулось, что-то защелкнулось, вспыхнул яркий
экран, и на нем задрожали слова английского текста. Федор
Иванович напрягся -- он был не очень силен в английском. Но тут
Стригалев со своего места начал лекцию.
-- Этот фильм, как я уже говорил, представляет собой
высшее достижение современной техники микрофильмирования. С
помощью тончайших приемов удалось выделить и поместить под
объектив живую клетку и создать условия, при которых она могла
продолжать свои естественные отправления, продолжала делиться.
В нее нельзя было вводить никаких красителей, тем не менее, как
вы видели, и опять сейчас... Вот, вы уже видите, структура ее
ядра. Хромосомы. Вы увидите их сейчас в разных стадиях
митоза... То есть деления клетки...
Федор Иванович понял: Стригалев перевел это слово
специально для него. "Мог бы и не переводить, что такое митоз,
я знаю", -- подумал он.
-- Перед нами клетка... Живая клерка амариллиса...
-- Все же, по-моему, это аллиум сативум, -- миролюбиво
прохрустел голосок Хейфеца.
-- К сожалению, начало оторвано, Натан Михайлович. Мы
сейчас не сможем решить наш спор.
На экране уже началось деление клетки. Хромосомы
шевелились, как клубок серых червей, потом вдруг выстроились в
строгий вертикальный порядок. Вдруг удвоились -- теперь это
были пары. Тут же какая-то сила потащила эти пары врозь,
хромосомы подчинились, обмякли, и что-то их повлекло к двум
разным полюсам.
-- Человеку удалось подсмотреть одну из сокровеннейших
тайн, -- проговорил Хейфец. -- Перед нами такой же факт, как
движение Земли вокруг Солнца. И столь же оспариваемый...
Федор Иванович по этому разъяснению профессора понял, что
здесь сидело немало студентов, молодежи, еще стоящей на пороге
науки.
-- ...И если я увидел такое, меня уже не заставишь думать,
что этого нет, -- продолжал Хейфец. Последние его слова были
адресованы явно тем, кто твердо стоит на позициях академика
Рядно.
-- Натан Михайлович, пожалуйста, пропаганду ведите вне
этих стен, -- сказал добродушно Стригалев. -- Вот видите,
товарищи, тут опять... Хромосомы обособились, выстроились...
Готово! Произошло удвоение... Вот пни расходятся, разошлись...
И сразу образуется перетяжка... Уже видна, вот она. Разделила
клетку на две дочерние. Получились две клетки, в каждой то же
число хромосом, какое было в начале процесса. Останови,
пожалуйста, аппарат. Свет не зажигай.
Экран погас. Стригалев помедлил, как бы собираясь с
силами.
-- Теперь, товарищи, вам покажут главное, ради чего мы
бились, доставали этот фильм. Достать его было нелегко, слишком
много заявок, а рулончик один...
"Кубло, -- подумал Федор Иванович. -- У них есть еще
кто-то повыше, кто принимает заявки!"
-- До сих пор вы видели здесь нормальное деление клетки.
Как она делится, живя в нормальных условиях обитания. Без
