ли городской больницы. Всего четыре часа прошло после несчастного слу-
чая с полицейской машиной. Проказа не оставила его. Из-за того, что он
оказался даже не раненным, доктор отправил его домой, на Небесную Фер-
му.
А теперь он очнулся от спячки и вышагивал по своему освещенному
дому, как если бы тот был островком здоровья в просторах тьмы и хаоса.
Заблуждение! Он заблуждался. Сама мысль о Стране делала его больным.
Здоровье было невозможно для прокаженного; это был закон, от которого
зависела его жизнь. Нервы не восстанавливаются, и без ощущения прикос-
новения нет защиты от ушибов и инфекции, гниения тканей и смерти - нет
защиты, кроме требовательного закона, который он выучил в лепрозории.
Доктора там научили его, что эта болезнь была теперь основным фактом
его существования, и если он не посвятит себя полностью - сердцем,
умом и душой - своей собственной защите, он неотвратимо станет искале-
ченным и разлагающимся, придет к безобразному концу.
У этого закона была логика, которая теперь казалась более безоши-
бочной, чем когда либо. Он соблазнился, хотя бы условно, заблуждением,
и результат был убийственным.
За прошедшие две недели он почти полностью потерял свой контроль
над выживанием, не лечился, не проводил ВНК или другого контроля, даже
не брился.
Головокружительная тошнота зародилась в нем. Проверяя себя, он
неприятно дрожал.
Каким-то образом он оказался избежавшим повреждений. На его коже
не было ссадин, ожогов, синяков, ни одного рокового бордового пятна от
возвратившейся проказы. Тяжело дыша, как будто он только что вынырнул
из погружения в ужас, он устанавливал возвращение контроля над своей
жизнью.
Он срочно принял большую дозу лекарства ДДС, диамино-дивенилового
сульфамида. Затем он пошел в белизну ванной, выправил старую бритву и
приставил длинное острое лезвие к своей гортани.
Бриться таким образом, зажав лезвие между двумя пальцами и боль-
шим пальцем правой руки, было его собственным ритуалом, к которому он
себя приучил, чтобы дисциплинировать и подавить невольное воображение.
Он пригодился ему. Угроза этого острия, располагавшегося так небезо-
пасно, помогала ему сосредоточиться, отвлечься от ложных мечтаний и
надежд, соблазнительных и убийственных творений его ума. Последствия
возможной ошибки как выжженные кислотой были запечатлены в его мозгу.
Он не мог не считаться с законом своей проказы, когда был так близок к
тому, чтобы повредить себе, нанести себе рану, которая могла пробудить
дремлющее гниение его нервов, вызвать заражение и слепоту и сдирать с
его лица плоть до тех пор, пока он не станет слишком обезображенным,
чтобы вообще видеть.
Когда он сбрил двухнедельную бороду, то на мгновение замер, раз-
глядывая себя в зеркале. Он увидел седого истощенного мужчину, с про-
казой, маячащей на заднем фоне его глаз как чумной корабль в холодном
море. И это видение самого себя подсказало ему объяснение его заблуж-
дения. Происходившие с ним события были делом его подсознательного
мышления - слепая работа полного отчаяния или трусости мозга, лишенно-
го всего, что раньше придавало ему значение. Изменение отношения к не-
му его товарищей, человеческих существ, вынуждало его восставать про-
тив самого себя. Злоба, направленная на себя, возобладала в нем, когда
он был беспомощным после несчастного случая с полицейской машиной. Он
знал название этого явления: это было желание смерти. Оно действовало
на него подсознательно, потому что его сознательное мышление было не-
престанно занято процессом выживания, стараниями избежать последствий
его болезни.
Но теперь он уже не был беспомощным. Он был пробудившимся и испу-
ганным.
Когда наконец пришло утро, он позвонил своему юристу, Меган Ро-
ман - женщине, занимавшейся его контрактами и финансовыми делами,- и
сказал ей, что случилось с конюшнями Джоан.
Он легко мог ощутить ее смущение, скрытое за словами: - Так что
вы хотите, чтобы я сделала, мистер Кавинант?
- Я хочу, чтобы вы вынудили полицию начать расследование. Пусть
найдут, кто сделал это. Пусть сделают так, чтобы этого больше не по-
вторялось.
Она молчала долгую неудобную секунду. Затем сказала:
- Полиция этого делать не будет. Вы на территории шерифа Литтона,
а он ничего для вас не сделает. Он - один из тех людей, которые счита-
ют, что вас нужно выдворить из страны. Он долго был здесь шерифом и
стал активным поборником "своей" страны. Он полагает, что вы - угроза.
Только между нами, мне кажется, что у него человечности не больше, чем
необходимо для того, чтобы каждые два года переизбираться.- Она гово-
рила быстро, как будто пытаясь удержать его, чтобы он не сказал чего-
нибудь, не предложил что-нибудь сделать.- Но я думаю, что смогу заста-
вить его сделать кое-что для вас. Если я запугаю его, скажу, что вы
собираетесь в отместку снова пойти в город, я могу вынудить его сле-
дить, чтобы ничего подобного больше не случалось. Он знает эту страну.
Можно держать пари, он уже знает, кто поджег ваши конюшни.
~Конюшни Джоан~, молча ответил Кавинант. ~Я не люблю лошадей~.
- Он может удержать этих людей, чтобы они ничего больше не сдела-
ли. И он сделает это - если я правильно припугну его.
Кавинант согласился на это. Казалось, у него не было другого вы-
хода.
- Кстати, некоторые из местных жителей пытались найти какой-ни-
будь законный способ заставить вас съехать. Они расстроены этим вашим
визитом. Я говорила им, что это невозможно - или, по крайней мере,
больше неприятностей, чем это заслуживает. И большинство из них, я ду-
маю, верит мне.
С дрожью он повесил трубку. Он провел полный ВНК, проверяя свое
тело с головы до ног на предмет угрожающих признаков. Затем задался
целью попытаться возвратить все свои самозащитные привычки.
Примерно через неделю у него наметился прогресс. Он шагал через
расчерченную аккуратность своего дома как робот, с любопытством осоз-
нающий механизм, действующий внутри себя, ищущий вопреки ограничениям
своей программы один хороший ответ смерти. И когда он выходил из дома,
прогуливался к бакалейной лавке или отправлялся на несколько часов по-
бродяжничать по лесу вдоль ручья Писателя за Небесной Фермой, он дви-
гался преувеличенно осторожно, проверяя каждый камень и вешку и дуно-
вение ветра, как будто подозревая их в скрытой злобе.
Но иногда он осматривался вокруг, и тогда решимость его пошатыва-
лась. В лесах был апрель - первые знаки весны, которые должны были
восприниматься им радостно. Но в неожиданные моменты его взгляд казал-
ся затуманенным печалью, когда он вспоминал весну в Стране. По сравне-
нию с тем, где само здоровье растений было видимым, заметным, ощутимым
от прикосновения и звука, здесь леса смотрелись уныло примитивными.
Красота деревьев, травы и холмов не имела ни вкуса, ни глубины. Они
могли только напоминать ему Анделейн и вкус алианты.
Затем его начали беспокоить другие воспоминания. В течение не-
скольких дней он не мог выкинуть из своих мыслей женщину, умершую за
него в битве у настволья Парящее. Он даже никогда не знал ее имени,
никогда не спрашивал ее, почему она была так ему предана. Она относи-
лась к нему как Этиаран, и Морестранственник, и Лена: она предполага-
ла, что у него были права на такие жертвы.
Как и Лена, о которой он редко осмеливался вспоминать, она вынуж-
дала его вести себя соответствующим образом; и вместе со стыдом при
воспоминании об этом приходила ярость - все тот же знакомый гнев про-
каженного, от которого в такой большой степени зависела его выживае-
мость. ~Какого черта!~ - вспыхивал он. У них не было на это прав. У
них не было права! Но когда эта бесполезная страсть одолевала его, он
был вынужден диктовать себе по пунктам, как если бы он читал диагноз,
записанный в истории своей болезни. Тщетность - основная характеристи-
ка жизни. Боль - доказательство существования. На поверхности своего
морального одиночества у него не было других ответов.
В такое время он находил горькое утешение, рассматривая себя как
человека в такой психологической ситуации, где объект был отделен от
всего чувственного содержания, ослеплен, осмеян, сделан немым и непод-
вижным, и в результате начал испытывать самые ужасные галлюцинации.
Если сознание нормального мужчины или женщины может быть так сильно
погружено в благодать их вынужденного хаоса, то, конечно же, один жал-
кий прокаженный в коме мог видеть сон, худший чем хаос - сон, создан-
ный специально для себя, чтобы свести себя с ума. Ведь то, что с ним
случилось, совершенно превосходило понимание.
И вот так, таким образом, он выживал день за днем в течение трех
недель, прошедших после пожара. За это время он полностью осознал, что
нерешенный стресс внутри него ведет его к кризису; но снова и снова он
загонял в дальний уголок сознания это знание, усмиряя мысль об этом
яростью. Он не верил, что сможет перенести еще одно тяжкое испытание;
первое он пережил слишком плохо.
Но даже сконцентрированная едкость его ярости не была достаточно
могущественной, чтобы полностью защитить его. Как-то утром в четверг,
когда он повернулся к зеркалу побриться, кризис так резко проявился в
нем, что его рука начала яростно дрожать, и ему пришлось бросить брит-
ву в раковину, чтобы не перерезать себе горло.
События в Стране были далеко не завершены. Захватив Посох Закона,
Лорды сделали как раз именно то, чего хотел от них Лорд Фаул. Это было
просто первым шагом в его замыслах, основа которых была заложена тог-
да, когда он призвал в Страну кольцо Кавинанта из Белого Золота. И он
не успокоится, пока не получит власть над жизнью и смертью всей Стра-
ны. А чтобы сделать это, Фаулу обязательно снова потребуется Дикая Ма-
гия Белого Золота.
Кавинант безнадежно уставился на себя в зеркало, пытаясь удержать
свое сознание в тисках окружающей его реальности. Но он не увидел в
своих собственных глазах ничего, способного защитить его.
Один раз он уже бредил.
Это могло произойти и снова.
~Снова?~ - воскликнул он таким одиноким голосом, что тот прозву-
чал как хныканье большого ребенка. ~Снова?~ Он не мог поверить и в то,
что произошло с ним при первом погружении в бред,- как он мог так мно-
го прожить за секунду?
Он был уже на грани звонка врачам в лепрозорий - звонить им и
просить хоть какой-то помощи! - когда все же возвратил часть своей не-
примиримости прокаженного. Он не прожил бы так долго, если бы он не
обладал в некотором роде способностью отказываться хотя бы от пораже-
ния, если уж не от отчаяния, и эта способность остановила его сейчас.
~А что я мог бы сказать им такое, чему они поверили бы?~ - раздраженно
подумал он. ~Я ведь и сам ничему этому не верю.~
Люди Страны прозвали его Неверящим. Теперь он обнаружил, что ему
придется заслужить это звание, независимо от того, существовала ли
Страна или нет.
И в течение следующих двух дней он пытался заслужить его с не-
преклонностью, которая была близка, насколько это было возможно, к
смелости. Но при этом он все же пошел на один компромисс: с тех пор
как его рука так ужасно задрожала, он брился электрической бритвой,
прижимая ее так сильно, как если бы пытался сгладить черты своего ли-
ца. Но никаких других уступок своей болезни он не сделал. Ночью его
сердце дрожало в груди так осязаемо, что он не мог спать, но он сти-
скивал зубы и лежал без сна. Между собой и заблуждением он поставил
барьер из ДДС и ВНК, и когда бы заблуждение ни угрожало пробить его
защиту, он лекарствами загонял его обратно.
Но вот наступило очередное субботнее утро, а он так и не смог пе-
ребороть боязнь, которая заставляла дергаться его руки.
Поэтому он решил рискнуть еще раз пройтись среди своих соплемен-
ников - человеческих существ. Ему была нужна их реальность, их под-
