в завуалированной форме... учитывая вкусы читателей, они любят, когда в
книжках проливается кровь - это щекочет им нервы,- и одновременно требуют,
чтобы все подавалось под этаким, знаете, сладеньким соусом из
добропорядочности и добродетели. Если бы я писал только для разведчиков, я,
конечно, не делал бы таких отступлений, памятуя слова фюрера, обращенные к
солдатам.
- Какие именно слова?- наморщил брови Лютц.
- О, я могу процитировать на память! "Солдаты! Я освобождаю вас от
химеры, которую простодушюе люди назвали совестью..." Разве плохо сказано?
- Сказано сильно!- улыбнулся Генрих.
Функ, предупрежденный по телефону, ждал гостей. Он уже несколько раз
приглашал Гольдринга то на обед, то на ужин, но Генрих под разными
предлогами уклонялся от такой чести: оберст Функ был для него персоной
малоинтересной. Он не поехал бы и сегодня, не узнай, что Миллеру известно о
звонке гарибальдийцев в штаб полка относительно встречи парламентеров.
Интересно было выяснить, кто именно информировал об этом начальника службы
СС.
Вначале обед носил слегка официальный характер. Провозгласив первый
тост за своего освободителя, как назвал оберст Генриха, Функ сдержанно
пожелал успеха Миллеру и Лютцу. Присутствующие были ниже его чином, и Функ
хоть держался приветливо, но всячески подчеркивал эту разницу. По мере того
как сменялись блюда и пустели бутылки, беседа становилась оживленнее и
непринужденнее. С каждой рюмкой лица оберста и Миллера все больше краснели,
а Лютца, наоборот, бледнело. Хмель сегодня совсем не действовал на него.
Только взгляд становился на пряженнее, злее.
- Гершафтен,- наполнив рюмку, он поднялся.- Я предлагаю выпить за того,
кто тоже принимал участие в освобождении оберста Функа,- за моего друга и
чудесного человека доктора Матини!
Миллер, хотя и был пьян, демонстративно поставил рюмку.
- Вы, герр Миллер, не хотите выпить за второго моего освободителя,
которого, к сожалению, сейчас нет среди нас?- удивился Функ.
- Я надеюсь, герр оберст, вы догадываетесь, почему именно?
- Ах так! Тогда и я не буду!- согласился Функ и поставил рюмку.
- Тогда, выпью я один!- Лютц залпом выпил коньяк.Люблю честных людей,
кто бы они ни были!
Тост Лютца расхолодил компанию. Но Функ нашел тему, заинтересовавшую
всех. Он предложил выпить за успехи на Восточном фронте. Разговор снова стал
общим, рюмки быстро пустели. Лишь Генрих, как всегда, не пил, а только
пригубливал.
- Ой, уже темнеет!- удивленно воскликнул Миллер, взглянув в окно.
- Вы ночуете у меня. Уже поздно!- словно приказывая, проговорил Функ.
- Я не могу. Завтра на рассвете мы с фон Гольдрингом должны быть у
генерала,- категорически возразил Лютц.
- Вы, Миллер, оставайтесь у оберста, он вас завтра отвезет. - предложил
Генрих.
Лютц удивленно на него поглядел, но, почувствовав, как толкнули под
столом, поддержал.
- А действительно, почему бы вам не остаться?
- Нет! Вместе приехали, вместе и домой поедем. Теперь безопасно!
Как ни уговаривали Миллера остаться, он не согласился.
Часов в шесть выехали из Пармо. Миллер порывался сесть за руль, но
Генрих заставил его подвинуться с шоферского места и сам взялся за баранку.
Как только машина въехала на извилистую узкую тропинку, среди гор,
вблизи маленького горного селения Андатре, слева прозвучал выстрел, за ним
длинными очередями заговорили автоматы. Горное эхо усиливало звуки.
Казалось, началась настоящая канонада. Генрих остановил машину.
- Что вы делаете? Сейчас же возвращайтесь назад!взвизгнул Миллер и
попробовал схватиться за руль.
Лютц зло и презрительно бросил:
- Не опешите, герр Миллер, возможно, стреляют именно позади нас.
- Тогда вперед!- завопил Миллер.
Не отвечая ему, Генрих и Лютц вышли из машины. Стрельба приближалась,
но слух офицеров уловил, что обстреливают не шоссе. Миллер с автоматом в
руке тоже выскочил из машины и мигом спрыгнул в канаву, напряженно
вглядываясь в горы.
- Мне кажется, герр Миллер, что вы не очень уютно чувствуете себя?- с
издевкой спросил Лютц и тоже спрыгнул в канаву. Генрих видел, как он
наклонился и с силой рванул автомат из рук начальника гестапо.
- Что вы делаете?- испуганно вскрикнул Миллер и поднялся.
- Спокойно!- уже с угрозой в голосе приказал Лютц.оружие солдата не
любит попадать в руки трусливого палача. Оно больше пристало честной и
смелой руке.
- Что за шутки, герр Лютц?- голос Миллера звучал испуганно, но в нем
слышались обычные для начальника службы СС спесивые нотки.- Мы с вами не
такие уж близкие друзья, чтобы вы могли позволять себе подобные шутки!
- Шутки? Вы считаете это шуткой?
- Генрих! Он сошел с ума! Отберите у него оружие!Миллер попятился и
покачнулся. Лютц шагнул за ним.
- Сошел с ума? Да, можно было лишиться рассудка, глядя, как вы стреляли
в живот беременной женщины!
- Можно было сойти с ума, узнав, как вы расправились с Моникой! А
теперь добираетесь до Матини?
- Гольдринг, что же вы стоите? Он меня ранит! Я буду жаловаться! Я
напишу Бертгольду!
Генрих быстро подошел к Миллеру и отстранил Лютца.
- А автомат? Заберите авто...
Окончание слова застряло в горле Миллера, глаза его округлились,
натолкнувшись на суровый, острый, как лезвие ножа, взгляд Гольдринга.
- А теперь выслушайте меня, Миллер! Я из тех простодушных людей,
которые верят в такую химеру, как совесть. К счастью, нас много, значительно
больше, чем подобных тебе! И мы судим тебя судом своей совести! За муки
сотен невинных людей! За смерть Моники! Во имя спасения тех, кого ты завтра
мог бы замучить!
Не сводя с Генриха глаз, в которых застыл ужас, Миллер рванул кобуру и
судорожно схватился за ручку парабеллума. Но не успел выхватить. Прозвучал
выстрел из пистолета, и гестаповец рухнул, прошитый еще и автоматной
очередью.
- Он должен был получить и от меня,- бросил Лютц и, повернув автомат,
послал длинную очередь в машину.
- Генрих взял в руку ракетницу.
- Погоди!- остановил его Лютц. Смочив водой из фляги носовой платок, он
приложил его к стволу парабеллума и, не успел Генрих вымолвить слово,
выстрелил себе в левую руку повыше локтя.
- Что ты наделал, сумасшедший!- бросился к нему Генрих.
- Ничего особенного, рана заживет через неделю, а это даст мне
возможность отдохнуть, доказать, что мы были в бою, и даже получить медаль
за ранение. А теперь - ракеты!
Бросившись вместе с Лютцем в канаву, Генрих одну за другой послал в
воздух несколько красных ракет.
Вскоре из Пармо прибыли два транспортера с автоматчиками во главе с
самим оберстом Функом.
- Боже мой! Какое страшное несчастье! Немедленно в госпиталь! Может
быть, еще можно спасти!- кричал Функ, бегая взад и вперед вдоль канавы.
Через минуту два транспортера - один из них тащил на буксире легковую
машину - уже мчались в Кастель ла Фонте.
- Моя помощь излишня,- сказал Матини Кубису, который без особой жалости
смотрел на труп своего шефа.Вскрытие делать?
- Думаю, ясно и так!.. Герр Лютц, что с вами?
- Пустяки! Немного задело руку и...- гауптман покачнулся.
- Что ж ты молчал!- укоризненно бросил Матини и обхватил за плечи
Лютца. Тот, смущенно улыбаясь, выпрямился.
- Уверяю тебя, я чувствую себя превосходно, легкая слабость, вот и все.
Невзирая на протесты Лютца, Матини отвел его в операционную,
внимательно осмотрел и перевязал рану.
- Действительно, ничего серьезного. Но необходим покой. Придется тебе,
дружище, поселиться у меня в госпитале.
- Упаси боже! Тогда я по-настоящему заболею... Лучше полежу у себя
дома. Надеюсь, ты будешь меня навещать?
- За тобой нужен уход, и я забираю тебя к себе,- решил за всех Генрих.-
Ты не возражаешь, Мартин?
- Придется согласиться. Тогда сейчас же в путь. Карлу необходим покой.
- А и доложу штабу командования о нападении и тоже приеду к вам!-
крикнул Кубис с порога.
Трое друзей переглянулись и поняли друг друга без слов.
- Ничего!- успокоил Генрих.- Дам ему несколько десятков марок и его
словно ветром сдует...
К замку подъехали с черного хода, чтобы избежать встречи с
Марией-Луизой. Но Генрих позабыл ключ, и все равно пришлось поднять шум,
долго стучать.
Наконец дверь открыл несколько смущенный Курт.
В глубине коридора мелькнуло женское платье. Догадавшись в чем дело,
Генрих невинно заметил:
- О, мы, кажется, своим стуком разбудили и графиню.
- Это не графиня, это Лидия... то есть горничная,поправился Курт и
покраснел.
Ужинали в спальне, придвинув стол к кровати, на которой лежал Лютц.
После перевязки он чувствовал себя совсем хорошо и категорически
запротестовал, когда Генрих и Матини, поужинав, захотели выйти в другую
комнату, чтобы дать ему поспать.
- Это будет просто преступлением с вашей стороны! У меня сейчас так на
душе, словно я искупил большой грех. А в такие минуты хочется быть среди
друзей. Можете молчать, разговаривать, читать, но только не уходите от меня.
Мне просто приятно на вас обоих смотреть!
На месте, где раньше была картина, так взволновавшая Генриха, теперь
висела большая карта Европы, разукрашенная флажками, обозначавшими линии
фронтов. Генрих и Матини подошли к карте с курвиметром, начали измерять
расстояние от Сталинграда до Сарн - верховное командование не так давно
сообщило, что этот город пришлось оставить.
- Что вы там измеряете? - поинтересовался Лютц.
- Погоди! - Генрих подошел к столику и начал что-то высчитывать.- Чтобы
пройти расстояние от Сарн до Волги, нашей армии понадобилось полтора года...
Чтобы отступить от Сталинграда до Сарн - меньше года... Итак, мы сокращаем
линию фронта куда быстрее, чем в начале войны расширяли ее...
- Ты хочешь сказать, Генрих, что мы удираем быстрее, чем...
- Фу, какая терминология! Не удираем, а сокращаем линию фронта,-
иронически поправил Генрих,- сокращаем для будущего наступления.
- И ты, Генрих, веришь, что оно когда-нибудь будет?
- Знаешь, Карл, есть вещи, о которых я просто стараюсь не думать.
Слишком уж опасно в них углубляться.
- А я не хочу прятать голову в песок, как делают страусы. Я не верю ни
в возможность нового наступления, ни в чудодейственную силу нового оружия.
Войну мы проиграли! Это факт, с которым рано или поздно придется
примириться.
- Что бы сказал о таких разговорчиках покойный Миллер?- улыбнувшись
заметил Матини.
- Ой, как же я об этом забыл? Ты знаешь, Мартин, кого я встретил
позавчера в кабинете Миллера? Бывшего гарибальдийского парламентера, того, у
которого шрам на лице. На допросе...
- Антонио Ментарочи?
- Ты даже знаешь его имя и фамилию?
- Он служил в том госпитале, где я раньше работал. Исключительно умный
и сердечный человек. Я не говорил об этом никому, чтобы не произносить вслух
его имя. Ведь бедняга вне закона...
- И хорошо сделал, что не сказал. Это только еще больше увеличило бы
подозрения.
- Подозрения? Есть что-нибудь конкретное?
Генрих рассказал суть разговора с Миллером.
- Я так и знал, что подозрение падет на меня!- Матини вскочил и забегал
по комнате. На его нервном лице по очереди отразились все чувства:
беспокойство, колебания, потом решимость.
- Вот что, друзья,- сказал он, остановившись против кровати Лютца.- Я
не хочу таиться перед вами: если б я мог, я предупредил бы партизан! И тем
не менее в данном случае это сделал не я! Перед вами мне нечего
