человечества? - спросил Матини.
- Твердо в этом убежден!
Еще час просидели Генрих и Матини на скамейке, так как оба невольно
увлеклись спором о роли человека в дальнейших судьбах мира. Матини
придерживался мнения, что лишь личное совершенствование приведет
человечество к спасению. Генрих доказывал необходимость социальных изменений
и активного вмешательства в окружающую жизнь. Несмотря на различие взглядов,
они нашли общий язык, ибо события сегодняшнего дня оценивали одинаково.
- Жаль, что мы не познакомились с вами раньше,- сказал Матини,
прощаясь.- Такие споры - отличная гимнастика для мозга, а то здесь начинаешь
обрастать мохом.
- Я тоже жалею, что так получилось, - надо было не ждать случая, а
просто позвонить вам. Единственное мое оправдание: я думал, что встречусь с
вами у графа Рамони.
- Без крайней необходимости я в этом логове не бываю!
- Логове?
- Так, кажется, по-русски называется место, где живут волки?
- Вы не очень высокого мнения о графе и его племяннице. Это чем-то
вызвано?
- Графа ненавидит все местное население и, конечно, не без причин: глас
народа - глас божий. Что касается графини, то я не люблю распущенных женщин,
особенно претендующих на то, чтобы их развлекали. А графиня прямо охотится
на офицеров, даже на тех, кого считает вторым сортом, поскольку они не имеют
титулов. Порядочность человека здесь определяется знатностью рода. Майор
Штенгель, например, порядочный, он, как и вы, барон. Лютца графиня за глаза
называет классным наставником, генерала Эверса - солдафоном, меня, я уверен,
костоправом. Но дело не только в этом. Мне противно бывать здесь еще и
потому, что я уверен: граф - вдохновитель движения чернорубашечников в
Северной Италии, хотя он это и скрывает.
Курт отвез Матини в Кастель ла Фонте и вернулся оттуда с удочками и
другим рыболовным снаряжением; все это по поручению обер-лейтенанта он купил
в местных магазинах.
Вечером пришел Лютц. Еще раз выслушав рассказ Генриха о разговоре с
Миллером, он долго ходил по комнате из угла в угол. Потом сел рядом с
Генрихом на диван и, обхватив его рукой за плечи, повернул лицом к себе.
- Послушай, Генрих, прежде чем начать разговор о том, как поступить с
Миллером, я хотел бы спросить тебя: кто я для, тебя, друг или обычный
знакомый?
- Если во всей немецкой армии и найдется человек, с которым мне всегда
приятно беседовать, так это гауптман Карл Лютц, в дружбе которого я не
сомневаюсь.
- Тогда на правах друга я хочу возобновить тот разговор, который мы с
тобой не раз начинали, но так и не закончили...
- Я тебя внимательно выслушаю и, если смогу, отвечу.
- Видишь ли, меня по временам поражает твое поведение. Ты воспитанный,
культурный и, мне кажется, гуманный человек. Ну на кой черт ты дружишь с
Миллером и Кубисом? Зачем тебе нужно было в Сен-Реми рыскать по горам в
погоне за несчастным французом, который спасал свою жизнь? Зачем ты, полюбив
такую девушку, как Моника, обручился с дочерью Бертгольда? Пойми, я
спрашиваю не из простого любопытства, меня это мучит, временами просто
угнетает.
Как бы дорого заплатил Генрих за право на простую человеческую
откровенность. Он верил Лютцу, уважал его за доброе сердце, был уверен в его
дружбе. И при всем этом не мог даже намекнуть на то, что руководило всеми
его поступками.
- Карл, ты задал мне столько вопросов, что я даже растерялся. И вот,
когда ты собрал все вместе, я сам себе удивляюсь. Очевидно, во мне есть
авантюристическая жилка, она-то и заставляет меня играть с огнем. Но, даю
тебе слово, хочешь, поклянусь - ничего бесчестного я не сделал и надеюсь,
никогда не сделаю. Если ты мне веришь, то принимай меня таким, каков я есть.
Могу прибавить, чтомне было бы очень больно потерять твою дружбу.
- Но как же ты мыслишь свои отношения с Лорой Бертгольд?
- Клянусь тебе, моей женой она никогда не будет! Конечно, вышло глупо:
Бертгольд просто подцепил меня на крючок. Встретив Монику, я сгоряча хотел
сопротивляться, но потом решил до конца войны оставить все, как есть.
Бертгольд человек мстительный, и он бы отомстил мне. Но, повторяю, моей
женой Лора никогда не будет!
- Конечно, до конца войны лучше оставить все, как есть. Тут ты прав. С
моего сердца упал один камень, лежавший на нем. Но остался самый тяжелый:
что ты думаешь делать с Миллером? Предупреждаю, если ты не убьешь его, это
сделаю я! И не только за Монику, а и за ту беременную женщину, которую он
расстрелял, и за всю невинную кровь, которую он пролил! Одно время я хотел
пустить себе пулю в лоб, потом решил использовать ее лучше.
- Лютц, неужели ты думаешь, что я прощу ему смерть Моники?
- Тогда сделаем это вместе!
НОВЫЕ ДРУЗЬЯ, НОВЫЕ ВРАГИ
- Гершафтен!- обратился Эверс к присутствующим, когда Лютц доложил ему,
что все вызванные на совещание в сборе.- Вчера вечером я прибыл из штаба
командования нашей группы и приказал собрать вас, чтобы ознакомить с
обстановкой, сложившейся в Северной Италии. Само собой понятно: то, что вы
услышите от меня, должно остаться тайной для солдат. Их обязанность
выполнять ваши приказы, а не вмешиваться в великие дела. А дела таковы, что
заставили меня собрать вас. Вы знаете, что с того времени, как войска
фельдмаршала Роммеля покинули африканский материк, англо-американцы стали
активны. Они захватили остров Пантеллерию, между Африкой и Сицилией. Уже
тогда наше командование было удивлено поведением итальянских войск.
Пантеллерия - крепость, построенная по всем правилам современной
фортификационной науки. Она могла выдержать длительную осаду. Однако
итальянский гарнизон сдался после первой же бомбардировки, хотя укрепления
не были повреждены, а у гарнизона было всего двое раненых.
Ропот возмущения пробежал по залу.
- Через месяц после этого англо-американцы атаковали остров Сицилию. И
в то время как наши небольшие силы, находившиеся там, вели ожесточенные бои
с седьмой американской и восьмой английской армиями, итальянские войска
поспешно отступили, вынудив и нас оставить остров, ибо соотношение сил после
их отступления резко изменилось в пользу противника.
- И все же,- продолжал Эверс,- не было никаких оснований думать, что
англо-американские войска ворвутся в Северную Италию через Мессинский
пролив.
Неожиданное известие взволновало присутствующих. Генерал сделал
небольшую паузу и продолжал:
- В районе Таранто-Бриндизи, в провинции Апулия, противник высадил
большой воздушный десант. В этом районе наших войск не было, а итальянские
гарнизоны, дезорганизованные приказом Бадолъо о капитуляции, не оказали ни
малейшего сопротивления и сложили оружие. Восьмая английская армия через
Мессинский пролив вторглась в Калабрию, а пятая американская армия
высадилась в бухте Салерно. Сейчас обе армии - английская и американская -
соединились и отрезали юг Италии. Их упорное желание продвинуться на север
сдерживают шесть наших дивизий. На ту часть итальянской армии, которая не
подчинилась или не успела подчиниться приказу Бадольо, надежды нет. Итак,
вся тяжесть войны на территории Италии ложится на наши плечи. Фюрер приказал
во что бы то ни стало задержать продвижение англо-американских войск и не
пропускать их на север дальше укрепленной линии в бассейне рек Гарильяно -
Сангро, пересекающей территорию Италии в ста двадцати километрах южнее Рима.
Генерал подошел к карте и показал укрепленную линию.
- Наших войск в Италии немного, да и использовать их полностью на
фронтах мы не можем, часть людей надо держать в резерве на случай, если
англо-американцы попробуют высадить десант на Атлантическом побережье. А, по
данным нашей разведки, именно там они готовят крупную операцию. Сейчас в
Англию стягиваются войска и много техники. В августе в Квебеке состоялось
совещание руководителей правительств Англии и Америки, на котором решено
провести высадку на севере Франции. Эта операция получила название
"Оверлорд". Уже назначен главнокомандующий - американский генерал
Эйзенхауэр. Для осуществления операции решено использовать дивизии, бывшие в
Африке. Теперь они начали войну на территории Италии. Для нас это удобно
тем, что, начав войну в Италии, англоамериканцы не смогут в скором времени
открыть фронт во Франции. Без африканских армий, связанных операциями здесь,
у союзников не хватит сил для осуществления операции "Оверлорд".
- Англо-американцы используют благоприятную для них обстановку: ведь
наши основные силы прикованы к Восточному фронту, там сейчас идут
ожесточенные бои. Как известно, наше наступление в районе так называемой
Орловско-Курской дуги, к сожалению, не имело успеха. Наше верховное
командование решило пойти на дальнейшее сокращение Восточного фронта, чтобы
накопить резервы для будущего сокрушительного удара, рассчитанного на
окончательный разгром врага. Согласно приказу командования наши войска
отошли на правый берег Днепра, создали там мощный оборонительный рубеж и
готовятся к большому наступлению весной будущего года. Преодолеть такую
естественную водную преграду, как Днепр, и выбить наши войска, из
надднепровских укреплений большевики не смогут.
- Воспользовавшись тем, что наша авиация прикована к Восточному фронту,
англо-американские варвары начали жесточайшую бомбардировку территории
фатерланда с воздуха. Противник надеется ошеломить нас, но он не учел, что
его злодеяния ожесточат наших солдат, укрепят их волю к борьбе и победе. А
победа придет - фюрер заявил, что Германия сейчас кует новое грозное оружие,
с помощью которого мы в пух и прах разобьем всех наших врагов.
В связи с этим на нас с вами тоже возложено ответственное задание: мы
должны немедленно осуществить одну операцию, осуществить быстро, решительно.
Командующий нашими войсками генерал-фельдмаршал Кессельринг приказал нам в
трехдневный срок обезоружить всю итальянскую армию. Позже мы создадим отряды
добровольцев из желающих служить нам, а остальные, неустойчивые элементы,
будут в качестве пленных отправлены в лагеря и на наши заводы. Каждая
дивизия проводит операцию в вверенном ей районе. Нам отведен этот,- Эверс
показал на карте.- Все итальянские гарнизоны, расположенные в нем, должны
быть обезоружены и взяты под стражу.
Эверс опустился в кресло и, уже сидя, закончил:
- Вот и все. Теперь, гершафтен, расходитесь и спокойно выполняйте ваши
обязанности. Прошу остаться командиров полков и начальников штабов, оберста
Кунста и вас Лютц.
Генрих ушел с совещания в радостном возбуждении было похоже, что
корабль пылает со всех сторон. Интересно, как воспримет известие о
капитуляции Матини? Ведь события, разворачивающиеся в Италии, касаются и
его. Надо зайти в госпиталь...
Но в госпитале Гольдрингу сказали, что главврач с полчаса назад куда-то
выехал.
Надеясь застать Матини у себя дома, Генрих поспешил в замок. На такой
визит доктора он мог рассчитывать; между ним и Матини за последний месяц
установились понастоящему дружеские отношения. Его новый приятель часто
приходил без предупреждения, иногда просто для того, чтобы выспаться:
главврач жил при госпитале, и его часто будили по ночам.
Простота и искренность поведения Матини очень нравились Генриху. С
доктором не надо было соблюдать правил этикета, если хотелось отдохнуть и
помолчать. Иногда, они целые вечера просиживали молча - один на диване, с
книгой в руках, другой - возле письменного стола - просматривая газеты или
