допустить, чтобы черти так долго тосковали по ним на том свете. Итак, речь
идет только о троих. Но о каких! Граф, барон, полковник! А что вы можете нам
предложить? Простых рабочих и крестьян, мелких ремесленников... Разве не
обидно будет узнать графу, что его выменяли на одного рабочего? Да он вам
этого никогда не простит! За него одного надо дать тридцать, если не больше,
человеческих душ! Ну, барон тоже знатного рода! Правда, подешевле графа, но
душ двадцать стоит взять. А полковник пойдет всего за четверых! Даже обидно
для такого выдающегося полковника, как Функ! Он так храбро воюет с мирными,
ни в чем не повинными людьми! Впрочем, как во всяком торге, мы сделаем
скидку. Где наша не пропадала! Но - улыбка исчезла с губ партизана, и голос
стал суровым, грозным,- если вы хоть одного из ваших заложников тронете или
не согласитесь на наши условия - знайте, будут висеть ваши графы и бароны
вниз головами!
- Условия, выдвинутые вами, мы не вправе принять, не согласовав с нашим
командованием. Но если командование их примет, каков будет порядок обмена
заложниками?
- А таков - завтра утром вы на машинах привезете своих заложников сюда.
Зачем людям уставать и карабкаться на гору? Машины остановите за километр
отсюда. Никакой охраны не должно быть. Людей приведете к водопаду. Это будет
для них, как говорят французы, утренний променад. А мы сюда же доставим
ваших. Вот и все! Но, предупреждаю, если вы хоть одного заложника задержите
или покалечите, то же самое мы сделаем с вашими. А теперь согласовывайте со
своим начальством.
- Завтра утром мы дадим ответ,- бросил Генрих и, откозыряв, пошел.
Матини за ним.
Усевшись в машину, парламентеры расхохотались.
- Ну и умница, черт побери! - восторженно воскликнул Генрих.
- Зато тот, бровастый, производит очень неприятное впечатление.
Генерал Эверс, представитель командования северной группы и Миллер с
большим нетерпением ожидали возвращения Гольдринга и Матини. Когда те
прибыли в штаб дивизии здоровые и невредимые, все с облегчением вздохнули.
- Докладывайте, барон!- торопил генерал.
Генрих рассказал о встрече с партизанскими парламентерами и об
условиях, выдвинутых ими.
- Придется принять!- вздохнул генерал.
- А фамилий своих они не назвали?- поинтересовался Миллер.
- Это уже мелочи, к делу не относящиеся,- прервал его генерал и снова
обратился к Генриху и Матини.- Очень прошу вас утром завершить дело, которое
вы так удачно начали.
- Герр генерал, у меня просьба,- обратился Миллер к Эверсу.- Как
выяснилось, среди заложников, взятых в Пармо, есть человек, причастный к
выпуску листовок. Через него мы могли бы узнать и о типографии. Я очень
просил бы вас оставить этого заложника. Можно сослаться на то, что он болен,
и пообещать прислать позже.
Миллер напоминал пса, у которого изо рта вырывают лакомый кусок.
- Можно попробовать, но тогда дело обмена заложниками пусть заканчивает
герр Миллер. Я лично не возьму на себя такую ответственность, ибо убежден:
гарибальдийцы поступят так, как предупредили их парламентеры. Они задержат
кого-либо из пленных, и задержанным может оказаться майор Штенгель. Они уже
знают, что он барон, могут узнать и об его должности.
- Нет, нет, нет! - замахал руками Эверс - Никакого риска! Отдайте им
всех заложников, всех до единого! Разговоры на эту тему прекращаю. Завтра
вас, барон, и вас, герр Матини, мы ждем в одиннадцать часов вместе с майором
Штенгелем, графом Рамони и Функом.
На следующий день погода испортилась. Моросил мелкий осенний дождь.
Серые нагромождения туч низко плыли над горами, цепляясь за кроны деревьев.
В такую погоду хотелось посидеть в теплой комнате, у камина, с хорошей
книгой в руке или с бокалом старого вина. А Генрих, Матини и Мария-Луиза на
рассвете уже прибыли в Пармо. Узнав, чем закончились переговоры с
гарибальдийцами, графиня даже поцеловала Генриха за радостную весточку и
настояла на том, чтобы в эту, теперь явно безопасную поездку взяли и ее.
Генрих согласился, а потом упрекал себя за мягкосердечие: графиня нервничала
и всем мешала.
- Ну зачем Матини осматривает каждого заложника, да еще сверяется со
списком?- жаловалась МарияЛуиза.- Не дождавшись, гарибальдийцы могут уйти, и
тогда обмен не состоится.
- Я обещал вам, что старый граф сегодня будет ужинать, а возможно, и
обедать у себя в замке,- успокаивал ее Гольдринг, хотя знал, что вовсе не
старого графа с таким нетерпением ждет Мария-Луиза.
Наконец заложников повели к машинам. Вид у них был растерянный и
испуганный, впрочем, они покорно уселись в кузов с равнодушием людей,
готовых к самому худшему.
- Послушай, Мартин,- вдруг вспомнил Генрих, когда грузовые машины и
"хорх", сегодня предоставленный генералом в распоряжение парламентеров,
выехали за город.- Мы ведь не предупредили заложников, куда их везем.
Увидев, что нет охраны, они могут разбежаться, как только мы въедем в лес.
Матини приказал шоферу дать сигнал. Шедшие впереди грузовые машины
остановились. Подбежав к ним, Матини объяснил перепуганным людям, куда и
зачем их везут. Казалось, вздох облегчения вырвался из одной груди, на лицах
заложников расцвели радостные улыбки, кто-то всхлипнул, кто-то крикнул
"Вива!"
Машины тронулись и остановились лишь на девятом километре. Скользя по
мокрой дороге, натянув шапки и кепки на уши, но радостные, возбужденные
заложники длинной цепочкой потянулись по горной тропинке. Впереди шел
Матини, показывая дорогу. Генрих замыкал шествие.
Когда миновали поворот, стало значительно труднее идти, и кое-кто из
заложников начал отставать. Остановился передохнуть и Генрих. Утомлял не
столько сам подъем в гору, сколько скользкая после дождя тропинка, на
которой трудно было найти надежную опору ногам. Но вот первые заложники во
главе с Матини взобрались на плато, те, кто был в хвосте шеренги, ускорили
шаг.
Генрих на плато поднялся последним. Когда он подошел к скале, уже шла
перекличка. Густобровый парламентерпартизан заглядывал в список, выкрикивая
фамилии. Заложники один за другим выходили вперед и потом отходили в
сторону, образуя отдельную группу. Партизан со шрамом встречал каждого из
них крепким рукопожатием и широкой улыбкой.
- А где же ваши заложники?- спросил Генрих.
- А вот!- партизан со шрамом указал на большею каменную глыбу. Заглянув
за нее, Генрих увидел графа, Штенгеля и Функа. Рамони, грязный, небритый,
лежал на носилках. Штенгель сидел, обхватив руками колени и свесив на них
голову. Он не шевельнулся, даже не заметил Генриха, только Функ сразу
вскочил на ноги.
- Фон Гольдринг!- крикнул он громко, и в его маленьких глазках блеснула
радость.
Штенгель тоже вскочил с места. Граф продолжал лежать неподвижно. Он,
вероятно, так и не понял, что пришло освобождение.
- Все в порядке?- спросил Генрих подошедшего партизана со шрамом.
- Да, все пятьдесят четыре по списку... выходит, когда вас заставишь, и
вы можете быть честными,- насмешливо ответил тот.
Генрих сделал вид, что не понял.
- Итак, мы можем забирать своих?
- Теперь можете!
Подняв носилни с графом, Генрих и Матини начали осторожно спускаться
вниз. Функ забежал сбоку, стараясь помочь. Штенгель равнодушно плелся
позади. Он не совсем пришел в себя после болезни и всего пережитого.
Когда они отошли от скалы метров на сто, позади послышался громкий
свист. Он повторился раз, второй, третий, и тотчас засвистели, засмеялись,
закричали уже все бывшие заложники Функа.
Только теперь Штенгель окончательно опомнился. Подбежав к Генриху, он
вырвал у него из рук один конец носилок.
- Функ, становитесь вперед, беритесь вместе с Матини,- начальническим
тоном приказал он и, повернувшись к Генриху, с неожиданной теплотой в голосе
сказал: - Вы вторично спасли мне жизнь, барон, и я не хочу, чтобы вы
рисковали своей.
Вчетвером они быстро донесли носилки до машин и через двадцать минут
были в Пармо. Здесь Функ вышел, а на его место, между графом и Штенгелем,
села МарияЛуиза.
Нигде больше не задерживаясь, машина помчалась в Кастель ла Фонте.
РАСПЛАТА
Письмо, посланное Генрихом мадам Тарваль, вернулось обратно с
непонятной надписью "Адресат выбыл".
Два коротких слова, написанных равнодушной рукой. Они ничего не
объясняют, а лишь рождают тревогу и причиняют боль. Перерезана еще одна
ниточка связывавшая его с прошлым. У него никогда не будет фотографии
Моники, о которой он просил мадам Тарваль: "Адресат выбыл"... Наверно, с
такой же надписью возвращались к друзьям и письма, посланные на имя Моники,
пока они не узнали о ее смерти. Как это страшно!
Генрих прячет конверт в ящик стола, но два четко написанных слова стоят
у него перед глазами - "адресат выбыл". Моника тоже "выбыла". Возможно,
именно это слово вписал против ее фамилии Миллер. Не мог же он написать
"убита", получив специальные указания Бертгольда. Какая нечеловеческая мука
думать об этом, каждый день видеть Миллера, здороваться с ним, беседовать и
всегда, всегда чувствовать эту нестихающую боль в сердце! Говорят, время
залечивает раны. Нет, их лечит не время, а работа. Он убедился в этом. Ему
значительно легче, когда он действует, когда все его мысли направлены на то,
чтобы как можно скорее вырвать у врага его тайну. Генриха не ограничивают во
времени, учитывая особую сложность задания. Но он сам знает, что надо
действовать быстро, ведь от него зависит жизнь сотен тысяч людей. А сделано
еще так мало! Пока удалось установить лишь адрес завода. Возможно, чтолибо
новое принесет ему сегодняшний визит к Штенгелю.
Да, Штенгель, наконец, пригласил обер-лейтенанта к себе в гости! После
того как Генрих вытащил его из реки, а особенно после всей этой истории с
обменом заложниками, майор начал относиться к нему с подчеркнутым вниманием
и признательностью.
Штенгель жил на одной из самых уютных улочек города, В особняке
инженера Альфредо Лерро, у которого снимал две комнаты.
- Чем меньше люди будут знать об этом Лерро, тем лучше,- пояснил
Штенгель гостю, когда Генрих поинтересовался личностью хозяина.
- Очевидно, какая-то персона грата? Недаром же возле его дома дежурят
два автоматчика.
- Мне эта личность надоела, как назойливый комар летом! Ведь за его
жизнь я отвечаю головой. Так же, как и за завод! Даже поселили здесь в
качестве няньки! Правда, в какой-то мере это удобно. Я теперь столуюсь у
них. Дочка Лерро - он вдовец - неплохая хозяйка. Увидав, как мой денщик
уродует форель, она сама предложила мне завтракать, обедать и ужинать у них.
- Погодите, это не та ли семья, где умеют чудесно приготовлять рыбные
блюда? Вы обещали меня познакомить и угостить маринованной форелью.
- Надо об этом договориться с синьориной Софьей.
- Синьорина Софья? А она хорошенькая?
- Слишком уж хочет выйти замуж, я таких боюсь, поэтому и не рассмотрел
как следует. Впрочем, кажется, ничего. Только очень болтлива. Полная
противоположность отцу - тот все больше молчит. Если не заговорить с ним об
ихтиологии. Это, верно, единственное, что его интересует на свете. Кроме
техники, конечно. Тут он кум королю, и на заводе с ним носятся, как с
писаной торбой...
- Так когда же я попробую форель? И познакомлюсь с синьориной Софьей?
Без женщин как-то обрастаешь мохом. Мария-Луиза не в счет, она прямо
очарована вами, барон. А на нас, грешных, даже не смотрит. И я удивлен, что
вас так мало волнует это внимание. Ведь красивая женщина!
