Рамони ищет глупцов, готовых пожертвовать жизнью за его земли и замки.
Граф и в этот день повел беседу, словно отец, поучающий своих детей. Но
закончить ему не удалось. Кто-то затянул песенку, допечатанную в листовке, и
тотчас ее подхватили все солдаты. Старый граф вначале растерялся, потом,
прислушавшись к словам, разозлился, а под конец просто испугался и удрал к
Функу, ища защиты, - это произошло на его участке, в одной из казарм,
расположенных на окраине Пармо.
Функ был взбешен не меньше самого Рамони. Кто-то смеет печатать
листовки в подвластном ему районе!
Через полчаса в казарме, окруженной усиленным нарядом солдат, начался
повальный обыск. Было найдено пятьдесят листовок с упомянутой песенкой и
несколько листовок с еще более крамольным текстом - гарибальдийцы призывали
итальянских солдат и офицеров не поддаваться на агитацию и бежать в горы.
Все попытки узнать, кто принес листовки, где они напечатаны, результатов не
дали.
- Кто-то подбросил ночью, а кто - не видали, - слышался один и тот же
ответ.
Бешенство Функа требовало выхода. Взяв заложниками офицеров и солдат
одной неблагонадежной итальянской части, он приказал провести аресты и среди
местного населения. А вечером был вывешен приказ, предупреждавший жителей
района, что в случае неповиновения или повторения того, что произошло в
казарме, заложники будут расстреляны.
Строгость наказания превосходила все, что можно было ожидать, даже зная
жестокость Функа. Она поразила не только жителей Пармо, но и самого генерала
Эверса. Он приказал оберсту Функу немедленно прибыть в штаб дивизии в
Кастель ла Фонте.
Эверс не принадлежал к числу мягкосердечных людей. Такие меры, как
взятие заложников и даже расстрел их за чужие грехи, он считал делом
обычным, вполне допустимым на войне, где тактические соображения
командования обусловливают и оправдывают все. Но в данной ситуации действия
Функа показались ему преждевременными, способными лишь ухудшить дело с
вербовкой добровольцев. Вот почему он долго и терпеливо объяснял оберсту
необходимость уменьшить количество заложников, не прибегать без серьезной
надобности к крайним мерам, хотя бы в дни вербовки, не показывать итальянцам
своего пренебрежения к ним, как к людям не арийской расы.
Роберт Функ поздно покинул кабинет генерала Эверса. Возвращаться в
Пармо ночью он не рискнул и с радостью принял приглашение графа переночевать
у него.
После неудачного выступления в Пармо граф Рамони прекратил свою
пропагандистскую деятельность, усилил охрану замка. И все-таки он не
чувствовал себя в безопасности. От каждого ночного шороха он просыпался и с
ужасом ждал нападения партизан. Особенно после того, как, вернувшись домой,
нашел у себя на столе злополучную листовку. Кто-то пронес ее в замок, минуя
охрану. А возможно, в охране есть предатели? Правда, барон фон Гольдринг
отлично проинструктировал чернорубашечников, но, чтобы проверить их состав,
придется, очевидно, прибегнуть к услугам начальника службы СС. Пусть
допросит всех лично - не могла же листовка свалиться с неба! И как это граф
раньше не сообразил обратиться к Миллеру? Пока в замке находится больной
майор Штенгель, очень удобно попросить для охраны солдат-эсэсовцев.
Исключительно из соображений безопасности майора Штенгеля. Тем более, что
последнее время и фон Гольдринг мало бывает дома. Он часто ночует на
штуцпунктах и в гарнизонах. Вот и сегодня не приехал, видно, генерал
отправил его куда-то. Хорошо, что подвернулся этот Функ! А может быть,
успеет вернуться и Гольдринг?
Но Генрих прибыл в Кастель ла Фонте лишь на следующее утро. Он проехал
прямо в штаб доложить генералу о положении на местах и лишь в полдень
добрался до дома, прихватив с собой Лютца, которому Эверс официально поручил
от его имени извиниться перед графом Рамони за неприятности, причиненные
ему, и уговорить графа выступить в другом районе.
- Курт, не гони машину, - попросил Лютц, когда они отъехали от штаба, -
я хоть немного подышу свежим воздухом.
- Может быть, хочешь немного пройтись? - предложил Генрих.
- Нет, лучше я обратно пойду пешком. Ты, верно, сегодня ночью не
ложился, совсем сонный.
Прислонившись к спинке сиденья, Генрих дремал, не в силах преодолеть
сонливость. Чтобы не мешать ему, Лютц сидел молча, с удовольствием
подставляя лицо потокам свежего воздуха, вливавшимся в открытое окно машины.
Жаль было, что так быстро доехали.
Предки графа Рамони выбрали для замка живописнейшее место! И очень
удобное: настоящая маленькая крепость. Мрачные башни, всегда плотно закрытые
ворота...
Взгляд скользнул по знакомым контурам замка, и Лютц внезапно весь
подался вперед. Что это такое? Почему ворота сегодня открыты?
- Гони во весь дух, а возле ворот остановись! - приказал Лютц.
Курт переключил скорость, машина рванулась вперед. От неожиданного
толчка Генрих проснулся и, сладко потягиваясь, стал бранить Курта за
неосторожную езду. Вдруг глаза его расширились, сон как рукой сняло: у
распахнутых ворот не было охраны!
- Приготовить оружие! - приказал Гольдринг и сделал Курту знак ехать
осторожнее.
Машина медленно подъехала к главному входу. Парадная дверь была
распахнута настежь, а на полу в вестибюле лежало неподвижное тело
чернорубашечника. Не останавливаясь, все трое бросились в покои графа. Они
были пусты. С кровати свешивались смятые простыни, на полу валялось одеяло.
На половине Марии-Луизы внешне все было в порядке, но и здесь ни единой
живой души Генрих и Лютц не нашли.
- Герр обер-лейтенант,- донесся из коридора взволнованный голос Курта.
Денщик стремглав выскочил из кабинета Генриха и стоял посреди коридора
бледный, вконец перепуганный.
- Та-ам, та-ам...- бормотал он, заикаясь.
Не ожидая пояснений, Генрих и Лютц побежали в кабинет и, увидев, что в
нем никого нет, шагнули в спальню На кровати майора Штенгеля лежало какое-то
тело, туго спеленутое простынями.
Думая, что это Штенгель, Лютц не совсем почтительно начал разматывать
простыни, и вдруг неожиданно вскрикнул, увидев потерявшую сознание графиню.
Придя в себя, Мария-Луиза не могла объяснить, что произошло. По ее
словам, она, как всегда, легла спать у себя в спальне и тотчас заснула.
Ночью ей стало душно, но проснуться она не смогла, а словно полетела в
какую-то черную бездну. Где Штенгель и как она сама оказалась здесь, графиня
не знала. Как ее пеленали - тоже не помнит. Чувствовала себя она очень
скверно и попросила открыть окна - ее преследовал сладковатый запах, от
которого ее и сейчас подташнивает.
Генрих молча указал Лютцу на повязку, валявшуюся возле кровати. От нее
еще шел едва уловимый запах хлороформа. Позвонив генералу и Миллеру, офицеры
шаг за шагом начали обыскивать замок. В подвале они нашли горничную и
старого камердинера графа. Оба дрожали от холода и пережитого страха и тоже
ничего путного объяснить не могли. Какие-то люди подняли их с постелей и
привели сюда. Что произошло с графом, Штенгелем и тем полковником, что
ночевал в замке, они не знают, куда девалась охрана, сказать не могут.
Миллер прибыл немедленно, взволнованный, как никогда. Его мало
интересовала судьба графа. Он спокойно пережил бы и исчезновение Функа. Но
то, что вместе с ними партизаны захватили в плен и Штенгеля - начальника
внутренней охраны такого секретного объекта, перепугала начальника службы СС
вконец.
Словно ищейка, бегал Миллер по комнатам графа и графини, ползал по
полу, сквозь лупу рассматривал дверные ручки и оконные шпингалеты, хотя было
совершенно ясно, что партизаны вошли с черного хода. Дверь была не заперта,
а в коридоре виднелись следы множества ног. Да, партизаны пришли с черного
хода. Но кто его открыл? Почему никто, даже Штенгель, комната которого ближе
всех расположена к двери, не защищался? Ведь у него было оружие, он мог
поднять тревогу, как только услышал шум. Почему, наконец, не подняла тревогу
охрана? А главное, куда девались граф Рамони, Функ, Штенгель?
Все выяснилось позже, когда Миллер начал осмотр графского кабинета. На
столе Рамони лежала написанная печатными буквами, записка:
"Старый граф, полковник Функ, майор Штенгель и вся охрана взяты нами в
качестве заложников. Мы не прибегли бы к таким мерам, если бы вы не
арестовали десятки невинных людей в Пармо. За одного расстрелянного в Пармо
заложника мы повесим всех наших заложников, даже не вступая в переговоры об
обмене пленными. Командир отряда имени Гарибальди (дальше шла неразборчивая
подпись)".
Нападение гарибальдийцев на замок буквально ошеломило всех. И не так
своей неожиданностью, как организованностью. Бойницы в стенах, решетки на
окнах, тяжелые кованые ворота - все это давало возможность охране выдержать
не только дерзкий налет партизан, но и осаду более многочисленного врага.
А между тем охрана не сделала ни одного выстрела, очевидно, вообще не
оказала сопротивления. Кроме чернорубашечника, найденного убитым в
вестибюле.
"Как же все это произошло? Что доложить высшему начальству? Как
оправдаться?"- спрашивали друг друга Миллер и Зверс, тщетно стараясь найти
выход из трудного положения.
Они понимали, что прежде всего спросят с них, понимали также, какую
непоправимую ошибку допустили, своевременно не подумав об охране Штенгеля.
Если с майором произойдет несчастье, их оправданий даже не захотят вы
слушать.
Мысля о Штенгеле больше всего беспокоили и МариюЛуизу. Как неудачно,
как фатально все произошло.
- Нет... вы должны их спасти! Вы обещали быть моим рыцарем, а сами
оставили меня и дядю на произвол судьбы, да еще с больным бароном на руках.
Уговорите генерала выпустить этих проклятых заложников, из-за них все
произошло!- умоляла графиня Гольдринга.
- Завтра утром пойду к генералу. Попробую на него повлиять,- пообещал
Генрих.
Но генерал сам вспомнил о своем офицере по особым поручениям.
Нападение на замок произошло с субботы на воскресенье, а в понедельник
утром Лютц позвонил своему другу и сообщил, что Генриха вызывает генерал по
очень важному и срочному делу.
- Зверс вчера доложил командованию северной группы о происшедшем
инциденте и получил приказ немедленно принять все меры к освобождению
Штенгеля,- пояснил Лютц, как только Генрих прибыл в штаб.- А сегодня утром к
нам явился представитель штаба северной группы и привез официальный приказ.
В нем тоже главным образом речь идет о Штенгеле, а о графе и Функе
упоминается лишь постольку-поскольку... Впрочем, иди быстрее, генерал уже
дважды спрашивал о тебе.
В кабинете генерала, кроме него самого, находились еще Миллер и офицер
с погонами оберст-лейтенанта, очевидно, представитель командования.
- А, обер-лейтенант! Наконец-то! - обрадовался Эверс.- Прошу
знакомиться и садиться. Разговор у нас будет интересный и... немного
неожиданный. Речь пойдет об очень ответственном поручении.
- Я весь внимание, герр генерал!
- Задание, которое мы решили вам поручить, выходит за рамки ваших
обязанностей как офицера по особым поручениям,- как-то торжественно начал
генерал.- Оно исключительное и особенное. Короче: мы решили послать вас в
отряд гарибальдийцев.
Задание действительно было настолько неожиданным, что Генрих с
удивлением оглядел присутствующих.
- Да, да, вам не послышалось. На вас возлагается миссия разыскать
командира отряда и начать с ним переговоры об обмене заложниками. Мы
