Чарльз Диккенс. Посмертные записки пиквикского клуба
Charles Dickens. The posthumous papers of the Pickwick Club. Ch. I-LVII. 1837
OCR: Kudrjavcev G.
Роман
перевод
А.В. Кривцовой и Евгения Ланна
Предисловие
Предисловие написано Диккенсом к так называемому "дешевому" изданию
Посмертных Записок Пиквикского Клуба, 1847 года. (Прим. ред.)
В предисловии к первому изданию "Посмертных Записок Пиквикского Клуба"
было указано, что их цель - показать занимательных героев и занимательные
приключения; что в ту пору автор и не пытался развить замысловатый сюжет и
даже не считал это осуществимым, так как "Записки" должны были выходить
отдельными выпусками, и что по мере продвижения работы он постепенно
отказался от самой фабулы Клуба, ибо она явилась помехой. Что касается
одного из этих пунктов, то впоследствии опыт и работа кое-чему меня научили
и теперь, пожалуй, я предпочел бы, чтобы эти главы были связаны между собой
более крепкой нитью, однако они таковы, какими были задуманы.
Мне известны различные версии возникновения этих Пиквикских Записок, и
для меня, во всяком случае, они отличались прелестью, полной неожиданности.
Появление время от времени подобных домыслов дало мне возможность заключить,
что мои читатели интересуются этим вопросом, а потому я хочу рассказать о
том, как родились эти Записки.
Был я молод - мне было двадцать два - двадцать три года, - когда
мистеры Чепмен и Холл, обратив внимание на кое-какие произведения, которые я
помещал тогда в газете "Морнинг Кроникл" или писал для "Олд Монсли Мегезин"
(позже была издана серия их в двух томах с иллюстрациями мистера Джорджа
Круктенка), явились ко мне с предложением написать какое-нибудь сочинение,
которое можно издать отдельными выпусками ценой в шиллинг - в то время я,
да, вероятно, и другие знали о таких выпусках лишь по смутным воспоминаниям
о каких-то нескончаемых романах, издаваемых в такой форме и распространяемых
странствующими торговцами по всей стране, - помню, над иными из них я
проливал слезы в годы моего ученичества в школе Жизни.
Когда я распахнул свою дверь в Фарнивел-Инн перед компаньоном,
представителем фирмы, я признал в нем того самого человека, - его я никогда
не видел ни до, ни после этого, - из чьих рук купил два-три года назад
первый номер Мегезина, в котором со всем великолепием было напечатано первое
мое вдохновенное произведение из "Очерков" под заглавием "Мистер Миннс и его
кузен"; однажды вечером, крадучись и дрожа, я со страхом опустил его в
темный ящик для писем в темной конторе в конце темного двора на Флит-стрит.
По сему случаю я отправился в Вестминстер-Холл и зашел туда на полчаса, ибо
глаза мои так затуманились от счастья и гордости, что не могли выносить вид
улицы, да и нельзя было показываться на ней в таком состоянии. Я рассказал
моему посетителю об этом совпадении, которое показалось нам обоим счастливым
предзнаменованием, после чего мы приступили к делу.
Сделанное мне предложение заключалось в том, чтобы я ежемесячно писал
нечто такое, что должно явиться связующим звеном для гравюр, которые создаст
мистер Сеймур <Р. Сеймур сделал только семь гравюр, две гравюры - Р. У. Басе
(которые не переиздавались), остальные - "Физ" (X, Н. Браун). (Прим.
переводчика.)>, и то ли у этого превосходного художника-юмориста, то ли у
моего посетителя возникла идея, будто наилучшим способом для подачи этих
гравюр явится "Клуб Нимрода", члены которого должны охотиться, удить рыбу и
всегда при этом попадать в затруднительное положение из-за отсутствия
сноровки. Подумав, я возразил, что хотя я родился и рос в провинции, но
отнюдь не склонен выдавать себя за великого спортсмена, если не считать
области передвижения во всех видах что идея эта отнюдь не нова и была не раз
уже использована; что было бы гораздо лучше, если бы гравюры естественно
возникали из текста, и что мне хотелось бы идти своим собственным путем с
большей свободой выбирать людей и сцены из английской жизни, и я боюсь, что
в конце концов я так и поступлю, независимо от того, какой путь изберу для
себя, приступая к делу. С моим мнением согласились, я задумал мистера
Пиквика и написал текст для первого выпуска, а мистер Сеймур, пользуясь
гранками, нарисовал заседание Клуба и удачный портрет его основателя - сей
последний был создан по указаниям мистера Эдуарда Чепмена, описавшего костюм
и внешний вид реального лица, хорошо ему знакомого. Памятуя о первоначальном
замысле, я связал мистера Пиквика с Клубом, а мистера Уинкля ввел специально
для мистера Сеймура. Мы начали с выпусков в двадцать четыре страницы вместо
тридцати двух и с четырех иллюстраций вместо двух. Внезапная, поразившая нас
смерть мистера Сеймура, - до выхода из печати второго выпуска, - привела к
незамедлительному решению вопроса, уже назревавшего: выпуск был издан в
тридцать две страницы только с двумя иллюстрациями, и такой порядок
сохранился до самого конца.
С большой неохотой я вынужден коснуться туманных и бессвязных
утверждений, сделанных якобы в интересах мистера Сеймура, будто он принимал
какое-то участие в замысле этой книги или каких-то ее частей, о чем не
указано с надлежащей определенностью в предшествующих строках. Из уважения к
памяти брата-художника и из уважения к самому себе я ограничусь здесь
перечислением следующих фактов:
Мистер Сеймур не создавал и не предлагал ни одного эпизода, ни одной
фразы и ни единого слова, которые можно найти в этой книге. Мистер Сеймур
скончался, когда были опубликованы только двадцать четыре страницы этой
книги, а последующие сорок восемь еще не были написаны. Никогда я не видел
почерка мистера Сеймура. И только один раз в жизни я видел самого мистера
Сеймура, а было это за день до его смерти, и тогда он не делал никаких
предложений. Видел я его в присутствии двух человек, ныне здравствующих,
которым прекрасно известны все эти факты, и их письменное свидетельство
находится у меня. И, наконец, мистер Эдуард Чепмен (оставшийся в живых
компаньон фирмы Чепмен и Холл) изложил в письменной форме, из
предосторожности, то, что ему лично известно о происхождении и создании этой
книги, о чудовищности упомянутых необоснованных утверждений и о явной
невозможности (детально проверенной) какого бы то ни было их правдоподобия.
Следуя принятому мною решению быть снисходительным, я не буду цитировать
сообщение мистера Эдуарда Чепмена о том, как отнесся его компаньон, ныне
покойный, к упомянутым претензиям.
"Боз", мой псевдоним в "Морнинг Кроникл" и в "Олд Монсли Мегезин",
появившийся и на обложке ежемесячных выпусков этой книги и впоследствии еще
долго остававшийся за мной, - прозвище моего любимого младшего брата,
которого я окрестил "Мозес" в честь векфилдского священника; это имя в шутку
произносили в нос, оно превратилось в Бозес и уменьшительно - в Боз. Это
было словечко из домашнего обихода, хорошо знакомое мне задолго до того, как
я стал писателем, и потому-то я выбрал его для себя.
О мистере Пиквике говорили, что, по мере того как развертывались
события, в характере его произошла решительная перемена и что он стал добрее
и разумнее. По моему мнению, такая перемена не покажется моим читателям
надуманной или неестественной, если они вспомнят, что в реальной жизни
особенности и странности человека, в котором есть что-то чудаковатое, обычно
производят на нас впечатление поначалу, и, только познакомившись с ним
ближе, мы начинаем видеть глубже этих поверхностных черт и узнавать лучшую
его сторону.
Если найдутся такие благонамеренные люди, которые не замечают разницы
(а иные ее не заметили, когда только что появились в печати "Пуритане" *)
между религией и ханжеством, между благочестием истинным и притворным, между
смиренным почитанием великих истин Писания и оскорбительным внедрением буквы
Писания - но не духа его - в самые банальные разногласия и в самые пошлые
житейские дела, - пусть эти люди уразумеют, что в настоящей книге сатира
направлена всегда против последнего явления и никогда против первого. Далее:
в этой книге последнее явление изображено в сатирическом виде, как
несовместимое с первым (что подтверждает опыт), не поддающееся слиянию с
ним, как самая губительная и зловредная ложь, хорошо знакомая в человеческом
обществе, - где бы ни находилась в настоящее время ее штаб-квартира - в
Эксетер-Холле *, или в Эбенезер Чепл *, или в обоих этих местах. Пожалуй,
лишнее продолжать рассуждения на эту тему, столь самоочевидную, но всегда
уместно протестовать против грубой фамильярности со священными понятиями, о
которых глаголят уста и молчит сердце, или против смешения христиан с любой
категорией людей, которые, по словам Свифта, религиозны ровно настолько,
чтобы ненавидеть, и недостаточно для того, чтобы любить друг друга.
Просматривая страницы этого нового издания, я с любопытством и
интересом установил, что важные социальные изменения к лучшему произошли
вокруг нас почти незаметно с той поры, как была написана эта книга. Однако
все еще надлежит ограничить своеволие адвокатов и хитроумные их уловки,
которыми они доводят до обалдения присяжных. По-прежнему также
представляется возможным ввести улучшения в систему парламентских выборов
(и, быть может, даже в самый Парламент). Но правовые реформы остригли когти
мистерам Додсону и Фоггу; в среду их клерков проник дух самоуважения,
взаимной терпимости, просвещения и сотрудничества во имя благих целей;
пункты, далеко отстоящие друг от друга, сблизились для удобства и выгоды
народа и ради уничтожения в будущем полчища мелочных предрассудков, зависти,
слепоты, от которых всегда страдал только народ; изменены законы о тюремном
заключении за долги, а тюрьма Флит снесена!
Кто знает, может быть, к тому времени, когда реформы будут проведены до
конца, обнаружится, что в Лондоне и в провинции есть судьи, которые обучены
ежедневно пожимать руку Здравому смыслу и Справедливости; что даже Законы о
бедных смилостивились над слабыми, престарелыми и несчастными; что школы,
основанные на широких принципах христианства, являются наилучшим украшением
сей цивилизованной страны от края и до края, что тюремные двери запирают
снаружи не менее крепко и тщательно, чем заперты они изнутри; что последний
бедняк имеет право требовать создания повсюду условий пристойной и здоровой
жизни в такой же мере, в какой они обязательны для благополучия богачей и
государства; что какие-то мельчайшие учреждения и организации - более
ничтожные, чем капли в великом океане человечества, грохочущем вокруг них,
не вечно будут насылать по своей воле Лихорадку и Чахотку на творения божьи
или игрой на своих скрипочках сопровождать Пляску Смерти.
ГЛАВА I
Пиквикисты
Первый луч, озаряющий мрак и заливающий ослепительным светом тьму, коей
окутано было начало общественной деятельности бессмертного Пиквика, воссиял
при изучении нижеследующей записи в протоколах Пиквикского клуба, которую
издатель настоящих записок предлагает читателю с величайшим удовольствием
как свидетельство исключительного внимания, неутомимой усидчивости и
похвальной проницательности, проявленных им при исследовании многочисленных
вверенных ему документов:
"Мая 12, года 1827. Председательствующий Джозеф Смиггерс, эсквайр *, В.
П. Ч. П. К. <Вице-президент, член Пиквикского клуба.>. В нижеследующем
постановлении единогласно принято:
что названная ассоциация заслушала с чувством глубокого удовлетворения
