Слеммер, который не сказал ничего и удовольствовался лишь тем, что испепелил
компанию одним взглядом.
В продолжение вышеизложенных вызывающих речей крайнее недоумение и
ярость распирали благородную грудь мистера Пикника, грозя разорвать его
жилет. Оп стоял окаменевший и смотрел в пространство. Стук захлопнувшейся
двери заставил его опомниться. Ярость была написана на его лице, и глаза
пылали, когда он ринулся вперед. Уже рука его коснулась дверной ручки; еще
секунда - и она впилась бы в горло доктора Пейна 43-го полка, если бы мистер
Снодграсс не ухватил своего высокочтимого наставника за фалды фрака и не
оттащил от двери.
- Держите его! - кричал мистер Снодграсс. Уинкль, Тапмеп! Он не смеет
из-за этого подвергать опасности свою драгоценную жизнь.
- Пустите меня! -сказал мистер Пиквик.
- Держите его крепко! - кричал мистер Снодграсс: и соединенными
усилиями всей компании мистер Пиквик; был водружен в кресло.
- Оставьте его в покое, - сказал незнакомец в зеленом фраке. - Грогу -
забавный старый джентльмен - - какой вздор - - проглотите-ка этого - - ах! -
- отличное лекарство.
Проверив предварительно доброкачественность смеси, приготовленной
мрачным субъектом, незнакомец поднес стакан к губам мистера Пиквика, и
остаток содержимого быстро исчез.
Наступила короткая пауза; грог сделал свое дело; добродушная физиономия
мистера Пиквика быстро обрела свойственное ей выражение.
- Они недостойны вашего внимания, - сказал мрачный гость.
- Вы правы, сэр, - ответил мистер Пиквик. - Я стыжусь, что так
погорячился. Придвигайтесь к столу, сэр.
Мрачный субъект с готовностью повиновался; круг снова сомкнулся за
столом, и гармония восстановилась. Какая-то затаенная досада, пожалуй, нашла
себе пристанище в груди мистера Уинкля, вызванная, быть мажет. временным
захватом его фрака, хотя вряд ли разумно будет предположить, что такое
пустячное обстоятельство могло возбудить хотя бы и мимолетное раздражение в
груди пиквикиста. Во всех же остальных отношениях благодушие было вновь
обретено полностью, и вечер закончился так же весело, как начался.
ГЛАВА IV
Полевые маневры и бивуак; еще новые друзья
и приглашение поехать за город
Многие писатели проявляют не только неразумное, но и поистине постыдное
нежелание отдавать должное тем источникам, из которых они черпают ценный
материал. Нам такое нежелание чуждо. Мы лишь стремимся честно исполнить
ответственную обязанность, вытекающую из наших издательских функций; и сколь
бы при других обстоятельствах честолюбие ни побуждало нас притязать на
авторство по отношению к этим приключениям, уважение к истине воспрещает нам
претендовать на что-либо большее, чем заботливое приведение их в порядок и
беспристрастное изложение. Пиквикские документы являются нашим Нью-Риверским
водоемом *, а нас можно было бы сравнить с Нью-Риверской компанией. Трудами
других создан для нас огромный резервуар существеннейших фактов. Мы же
только подаем их и пускаем чистой и легкой струей при помощи этих выпусков
<Первоначально роман выходил ежемесячно отдельными выпусками.> - на благо
людей, жаждущих пиквикской мудрости.
Действуя в таком духе и твердо опираясь на принятое нами решение
воздать должное тем источникам, к коим мы обращались, заявляем открыто, что
записной книжке мистера Снодграсса обязаны мы фактами, занесенными в эту и
последующую главы, - фактами, к изложению которых, очистив ныне свою
совесть, мы приступаем без дальнейших комментариев.
На следующее утро жители Рочестера и примыкающих к нему городов рано
поднялись с постели в состоянии крайнего волнения и возбуждения. На линии
укреплений должен был состояться большой военный смотр. Орлиное око
командующего войсками будет наблюдать маневры полудюжины полков; были
возведены временные фортификации, будет осаждена и взята крепость и взорвана
мина.
Мистер Пиквик был восторженным поклонником армии, о чем, быть может,
догадались наши читатели, основываясь на тех кратких выдержках, какие даны
нами из его описания Четема. Ничто не могло привести его в такое восхищение,
ничто не могло так гармонировать с чувствами каждого из его спутников, как
предстоящее зрелище. Вот почему они вскоре тронулись в путь и направились к
месту действия, куда уже со всех сторон стекались толпы народа.
Вид плаца свидетельствовал о том, что предстоящая церемония будет
весьма величественной и торжественной. Были расставлены часовые, охранявшие
плацдарм, и слуги на батареях, охранявшие места для леди, и бегали по всем
направлениям сержанты с книгами в кожаных переплетах под мышкой, и полковник
Балдер в полной парадной форме верхом галопировал с места на место, и
осаживал свою лошадь, врезавшись в толпу, и заставлял ее гарцевать и
прыгать, и кричал весьма грозно, и довел себя до того, что сильно охрип и
сильно раскраснелся без всякой видимой причины или повода. Офицеры бегали
взад и вперед, сначала переговаривались с полковником Балдером, затем
отдавали распоряжения сержантам и, наконец, исчезли; и даже солдаты
выглядывали из-за своих лакированных кожаных воротников с видом
загадочно-торжественным, который ясно указывал на исключительный характер
события.
Мистер Пиквик со своими тремя спутниками поместился в первом ряду толпы
и терпеливо ждал начала церемонии. Толпа росла с каждой секундой; и в
течение следующих двух часов внимание их было поглощено теми усилиями, какие
приходилось им делать, чтобы удержать завоеванную позицию. Иногда толпа
вдруг напирала сзади, и тогда мистера Пиквика выбрасывало на несколько ярдов
вперед с быстротой и эластичностью, отнюдь не соответствовавшими его
степенной важности; иногда раздавался приказ "податься назад", и приклад
ружья либо опускался на большой палец на ноге мистера Пиквика, напоминая об
отданном распоряжении, либо упирался ему в грудь, обеспечивая этим
немедленное выполнение приказа. Какие-то веселые джентльмены слева, напирая
гуртом и придавив мистера Снодграсса, претерпевавшего нечеловеческие муки,
желали узнать, "куда он прет", а когда мистер Уинкль выразил крайнее свое
негодование при виде этого ничем не вызванного натиска, кто-то из стоявших
сзади нахлобучил ему шляпу на глаза и спросил, не соблаговолит ли он
спрятать голову в карман. Все эти остроумные шуточки, а также непонятное
отсутствие мистера Тапмена (который внезапно исчез и обретался неведомо где)
создали для пиквикистов ситуацию в целом скорее незавидную, чем приятную или
желательную.
Наконец, по толпе пробежал тот многоголосый гул, который обычно
возвещает наступление ожидаемого события. Все взоры обратились к форту - к
воротам для вылазки. Несколько секунд напряженного ожидания - и в воздухе
весело затрепетали знамена, ярко засверкало оружие на солнце: колонна за
колонной вышли на равнину. Войска остановились и выстроились; команда
пробежала по шеренге, звякнули ружья, и войска взяли на караул; командующий
в сопровождении полковника Балдера и свиты офицеров легким галопом поскакал
к фронту. Заиграли все военные оркестры; лошади встали на дыбы, галопом
поскакали назад и, размахивая хвостами, понеслись по всем направлениям;
собаки лаяли, толпа вопила, солдаты взяли ружья к ноге, и на всем
пространстве, какое мог охватить глаз, ничего не видно было кроме красных
мундиров и белых штанов, застывших в неподвижности.
Мистер Пиквик, путаясь в ногах лошадей и чудесным образом выбираясь
из-под них, был столь этим поглощен, что не располагал досугом созерцать
разыгрывающуюся сцену, пока она не достигла стадии, только что нами
описанной. Когда, наконец, он получил возможность утвердиться на ногах,
радость его и восторг были беспредельны.
- Может ли быть что-нибудь восхитительнее? - спросил он мистера Уинкля.
- Нет, не может, - ответил этот джентльмен, только что освободившийся
от низкорослого субъекта, который уже с четверть часа стоял у него на ногах.
- Это поистине благородное и ослепительное зрелище, - сказал мистер
Снодграсс, в чьей груди быстро разгоралась искра поэзии: - доблестные
защитники страны выстроились в боевом порядке перед мирными ее гражданами;
их лица выражают не воинственную жестокость, но цивилизованную кротость, в
их глазах вспыхивает не злобный огонь грабежа и мести, но мягкий свет
гуманности и разума!
Мистер Пиквик вполне оценил дух этой похвальной речи, но не мог до
конца с нею согласиться, ибо мягкий свет разума горел слабо в глазах воинов,
так как после команды "смирно!" зритель видел только несколько тысяч пар
глаз, уставившихся прямо перед собой и лишенных какого бы то ни было
выражения.
- Теперь мы занимаем превосходную позицию, - сказал мистер Пиквик,
осматриваясь по сторонам.
Толпа вокруг них постепенно рассеялась, и поблизости не было почти
никого.
- Превосходную! - подтвердили и мистер Снодграсс и мистер Уинкль.
- Что они сейчас делают? - осведомился Пиквик, поправляя очки.
- Я... я склонен думать, - сказал мистер Уинкль, меняясь в лице, - я
склонен думать, что они собираются стрелять.
- Вздор! - поспешно проговорил мистер Пиквик.
- Я... я, право же, думаю, что они хотят стрелять, настаивал мистер
Снодграсс, слегка встревоженный.
- Не может быть, - возразил мистер Пиквик.
Едва произнес он эти слова, как все шесть полков прицелились из ружей,
словно у всех была одна общая мишень, - и этой мишенью были пиквикисты, - и
раздался залп, самый устрашающий и оглушительный, какой когда-либо потрясал
землю до самого ее центра или пожилого джентльмена до глубины его существа.
При таких затруднительных обстоятельствах мистер Пиквик - под градом
холостых залпов и под угрозой атаки войск, которые начали строиться с
противоположной стороны, - проявил полное хладнокровие и самообладание,
каковые являются неотъемлемыми принадлежностями великого духа. Он схватил
под руку мистера Уинкля и, поместившись между этим джентльменом и мистером
Снодграссом, настойчиво умолял их вспомнить о том, что стрельба не грозит им
непосредственной опасностью, если исключить возможность оглохнуть от шума.
- А... а что, если кто-нибудь из солдат по ошибке зарядил ружье пулей?
- возразил мистер Уинкль, бледнел при мысли о такой возможности, им же самим
измышленной. - Я только что слышал - что-то просвистело к воздухе, и очень
громко: под самым моим ухом.
- Не броситься ли нам ничком на землю? - предложил мистер Снодграсс.
- Нет, нет... все уже кончено, - сказал мистер Пиквик.
Быть может, губы его дрожали и щеки побледнели. но ни одно слово,
свидетельствующее об испуге или волнении, не сорвалось с уст этого великого
человека.
Мистер Пиквик был прав: стрельба прекратилась. По едва он успел
поздравить себя с тем, что догадка его правильна, как вся линия пришла в
движение: хрипло пронеслась команда, и, раньше чем кто-нибудь из пиквикистов
угадал смысл этого нового маневра, все шесть полков с примкнутыми штыками
перешли в наступление, стремительно бросившись к тому самому месту, где
расположился мистер Пиквик со своими друзьями.
Человек смертен, и есть предел, за который не может простираться
человеческая храбрость. Мистер Пиквик глянул сквозь очки на приближающуюся
лавину, а затем решительно повернулся к ней спиной, - не скажем - побежал:
во-первых, это выражение пошло; во-вторых, фигура мистера Пиквика была
отнюдь не приспособлена к такому виду отступления. Он пустился рысцой,
