Оливер повиновался и последовал за хозяином, отправившимся исполнять
свои профессиональные обязанности.
Сначала они шли по самым людным и густонаселенным кварталам города, а
затем, свернув в узкую улицу, еще более грязную и жалкую, чем те, какие
они уже миновали, они приостановились, отыскивая дом, являвшийся целью
их путешествия. По обеим сторонам улицы дома были большие и высокие, но
очень старые и населенные бедняками: об этом в достаточной мере свиде-
тельствовали грязные фасады домов, и такой вывод не нуждался в подтверж-
дении, каким являлись испитые лица нескольких мужчин и женщин, которые,
скрестив на груди руки и согнувшись чуть ли не вдвое, крадучись проходи-
ли по улице. В домах находились лавки, но они были заколочены и посте-
пенно разрушались, и только верхние этажи были заселены. Некоторые дома,
разрушавшиеся от времени и ветхости, опирались, чтобы не рухнуть, на
большие деревянные балки, припертые к стенам и врытые в землю у края
мостовой. Но даже эти развалины, очевидно, служили ночным убежищем для
бездомных бедняков, ибо необтесанные доски, закрывавшие двери и окна,
были кое-где сорваны, чтобы в отверстие мог пролезть человек. В сточных
канавах вода была затхлая и грязная. Даже крысы, которые разлагались в
этой гнили, были омерзительно тощими.
Не было ни молотка, ни звонка у раскрытой двери, перед которой оста-
новился Оливер со своим хозяином. Ощупью, осторожно пробираясь по темно-
му коридору и уговаривая Оливера не отставать и не трусить, гробовщик
поднялся во второй этаж. Наткнувшись на дверь, выходившую на площадку
лестницы, он постучал в нее суставами пальцев.
Дверь открыла девочка лет тринадцати - четырнадцати. Гробовщик, едва
заглянув в комнату, понял, что сюда-то он и послан. Он вошел; за ним во-
шел Оливер.
Огня в очаге не было, но какой-то человек по привычке сидел, сгорбив-
шись, у холодного очага. Рядом с ним, придвинув низкий табурет к нетоп-
леной печи, сидела старуха. В другом углу копошились оборванные дети, а
в маленькой нише против двери лежало что-то, покрытое старым одеялом.
Оливер, бросив взгляд в ту сторону, задрожал и невольно прижался к свое-
му хозяину; хотя предмет и был прикрыт, он догадался, что Это труп.
У мужчины было худое и очень бледное лицо; волосы и борода седые;
глаза налиты кровью. У старухи лицо было сморщенное; два уцелевших зуба
торчали над нижней губой, а глаза были острые и блестящие. Оливер боялся
смотреть и на нее и на мужчину. Они слишком походили на крыс, которых он
видел на улице.
- Никто к ней не подойдет! - злобно крикнул мужчина, вскочив с места,
когда гробовщик направился к нише. - Не подходите! Будь вы прокляты, не
подходите, если вам дорога жизнь!
- Вздор, дружище! - сказал гробовщик, который привык к горю во всех
его видах. - Вздор!
- Слушайте! - крикнул человек, сжав кулаки и в бешенстве топнув но-
гой. - Слушайте! Я не позволю зарыть ее в землю. Там она не найдет по-
коя: черви будут ей мешать... Глодать ее они не могут, так она иссохла.
В ответ на этот сумасшедший бред гробовщик не сказал ни слова; достав
из кармана мерку, он опустился на колени перед покойницей.
- Ах! - воскликнул мужчина, залившись слезами и падая к ногам умер-
шей. - На колени перед ней, на колени перед ней, вы все, и запомните мои
слова! Говорю вам, ее уморили голодом! Я не знал, что ей так худо, пока
у нее не началась лихорадка. И тогда обрисовались все ее кости. Не было
ни огня в очаге, ни свечи. Она умерла в темноте - в темноте! Она не мог-
ла даже разглядеть лица своих детей, хотя мы слышали, как она окликала
их по имени. Для нее я просил милостыню, а меня посадили в тюрьму. Когда
я вернулся, она умерла, и кровь застыла у меня в жилах, потому что ее
уморили голодом. Клянусь пред лицом бога, который это видел, - ее умори-
ли голодом!
Он вцепился руками в волосы и с громкими воплями стал кататься по по-
лу; глаза его остановились, а на губах выступила пена.
Испуганные дети горько заплакали, но старуха, которая все время оста-
валась невозмутимой, как будто не слышала того, что происходило вокруг,
угрозами заставила их замолчать. Развязав галстук мужчине, все еще ле-
жавшему на полу, она, шатаясь, подошла к гробовщику.
- Это моя дочь, - сказала старуха, кивая головой в сторону покойницы
и с идиотским видом подмигивая, что производило здесь еще более страшное
впечатление, чем вид мертвеца. - Боже мой, боже мой! Как это чудно! Я
родила ее и была тогда молодой женщиной, теперь я весела и здорова, а
она лежит здесь, такая холодная и застывшая! Боже мой, боже мой, поду-
мать только: ведь Это прямо как в театре, прямо как в театре!
Пока жалкое создание шамкало и хихикало, предаваясь омерзительному
веселью, гробовщик направился к двери.
- Постойте! - громким шепотом окликнула старуха. - Когда ее похоронят
- завтра, послезавтра или сегодня вечером? Я убирала ее к погребению, и
я. Знаете ли, должна идти за гробом. Пришлите мне большой плащ - хороший
теплый плащ, потому что стоит лютый холод. И мы должны поесть пирожка и
выпить вина, перед тем как идти! Ладно уж! Пришлите хлеба - ковригу хле-
ба и чашку воды... Миленький, будет у нас хлеб? - нетерпеливо спросила
она, уцепившись за пальто гробовщика, когда тот снова двинулся к двери.
- Да, да, - сказал гробовщик. - Конечно. Все, что вы пожелаете!
Он вырвался из рук старухи и поспешно вышел, увлекая за собой Оливе-
ра.
На следующий день (тем временем семейству оказана была помощь в виде
двух фунтов хлеба и куска сыру, доставленных самим мистером Бамблом)
Оливер со своим хозяином вернулся в убогое жилище, куда уже прибыл мис-
тер Бамбл в сопровождении четырех человек из работного дома, которым
предстояло нести гроб. Ветхие черные плащи были наброшены на лохмотья
старухи и мужчины, и, когда привинтили крышку ничем не обитого гроба,
носильщики подняли его на плечи и вынесли на улицу.
- А теперь шагайте быстрее, старая леди, - шепнул Сауербери на ухо
старухе. - Мы опаздываем, а не годится, чтобы священник пас ждал. Впе-
ред, ребята, во всю прыть!
После такого распоряжения носильщики пустились рысцой ее своей легкой
ношей, а двое провожающих изо всех сил старались не отставать. Мистер
Бамбл и Сауербери бодро шагали впереди, а Оливер, у которого ноги были
не такие длинные, как у его хозяина, бежал сбоку.
Впрочем, вопреки предположениям мистера Сауербери, не было необходи-
мости спешить, ибо, когда они достигли заброшенного, заросшего крапивой
уголка кладбища, отведенного для приходских могил, священника еще не бы-
ло, а клерк, сидевший у камина в ризнице, считал вполне возможным, что
он придет примерно через час. Поэтому гроб поставили у края могилы, и
двое провожающих терпеливо ждали, стоя в грязи, под холодным моросящим
дождем, а оборванные мальчишки, привлеченные на кладбище предстоящим
зрелищем, затеяли шумную игру в прятки среди могильных плит или, приду-
мав новое развлечение, перепрыгивали через гроб. Мистер Сауербери и
Бамбл в качестве личных друзей клерка сидели с ним у камина и читали га-
зету.
Наконец, по прошествии часа показались мистер Бамбл, Сауербери и
клерк, бежавшие к могиле. Немедленно вслед за ними появился священник,
на ходу надевавший стихарь. Затем мистер Бамбл для соблюдения приличий
поколотил двух-трех мальчишек, а священник, прочитав из погребальной
службы столько, сколько можно было прочесть за четыре минуты, отдал сти-
харь клерку и ушел.
- Ну, Билл, - сказал Сауербери могильщику, - засыпайте могилу.
Работа была нетрудная: в могиле было столько гробов, что всего нес-
колько футов отделяли верхний гроб от поверхности земли. Могильщик наб-
росал земли, притоптал ее ногами, поднял на плечи лопату и удалился в
сопровождении мальчишек, которые орали, досадуя на то, что потеха так
скоро кончилась.
- Ступайте, приятель! - сказал Бамбл, похлопав по спине мужчину. -
Сейчас запрут ворота кладбища.
Мужчина, который не шевельнулся с тех пор, как стал у края могилы,
вздрогнул, поднял голову, посмотрел на говорившего, сделал несколько ша-
гов и упал без чувств. Сумасшедшая старуха была слишком занята оплакива-
нием плаща (который снял с нее гробовщик), чтобы обращать внимание на
мужчину. Поэтому его окатили холодной водой из кружки, а когда он очнул-
ся, благополучно выпроводили с кладбища, заперли ворота и разошлись в
разные стороны.
- Ну что, Оливер, - спросил Сауербери, когда они шли домой, - как те-
бе это понравилось?
- Ничего, благодарю вас, сэр, - нерешительно ответил Оливер. - Не
очень, сэр.
- Со временем привыкнешь, Оливер, - сказал Сауербери. - Это пустяки,
когда привыкнешь.
Оливер хотел бы знать, долго ли пришлось привыкать мистеру Сауербери.
Но он счел более разумным не задавать этого вопроса и вернулся в лавку,
размышляя обо всем, что видел и слышал.
ГЛАВА VI Оливер, раздраженный насмешками Ноэ, приступает к действиям
и приводит его в немалое изумление
Месяц испытания истек, и Оливер был формально принят в ученики. Пора
года была славная, несущая болезни. Выражаясь коммерческим языком, на
гробы был спрос, и за несколько недель Оливер приобрел большой опыт. Ус-
пех хитроумной выдумки мистера Сауербери превзошел самые радужные его
надежды. Старожилы не помнили, чтобы так свирепствовала корь и так коси-
ла младенцев; и много траурных процессий возглавлял маленький Оливер в
шляпе с лентой, спускавшейся до колен, к невыразимому восторгу и умиле-
нию всех матерей города. Так как Оливер принимал участие вместе со своим
хозяином также и в похоронах взрослых людей, чтобы приобрести невозмути-
мую осанку и умение владеть собой, насущно необходимые безупречному гро-
бовщику, то у него было немало случаев наблюдать превосходное смирение и
твердость, с какими иные сильные Духом люди переносят испытания и утра-
ты.
Так, например, когда Сауербери получал заказ на погребение какой-ни-
будь богатой старой леди или джентльмена, окруженных множеством племян-
ников и племянниц, которые в течение всей болезни были поистине безутеш-
ны и предавались безудержной скорби даже на глазах посторонних, - эти
самые особы чувствовали себя прекрасно в своем кругу и были весьма без-
заботны, беседуя между собой столь весело и непринужденно, словно не
случилось ровно ничего, что могло бы нарушить их покой. Да и мужья пере-
носили потерю своих жен с героическим спокойствием. В свою очередь жены,
облекаясь в траур по своим мужьям, не только не горевали в этой одежде
скорби, но как будто заботились о том, чтобы она была изящна и к лицу
им. Можно было также заметить, что леди и джентльмены, претерпевавшие
жестокие муки при церемонии погребения, приходили в себя немедленно по
возвращении домой и совершенно успокаивались еще до окончания чаепития.
Видеть все это было очень приятно и назидательно, и Оливер наблюдал за
происходящим с великим восхищением.
Утверждать с некоторой степенью достоверности, будто пример этих доб-
рых людей научил Оливера покорности судьбе, я не могу, хотя и являюсь
его биографом; но я могу решительно заявить, что в течение многих меся-
цев он смиренно выносил помыкание и насмешки Ноэ Клейпола, который стал
обращаться с ним гораздо хуже, чем раньше, ибо почувствовал зависть,
когда новый ученик получил черный жезл и ленту на шляпу, тогда как он,
старый ученик, по-прежнему ходил в шапке блином и в кожаных штанах. Шар-
лотт относилась к Оливеру плохо, потому что плохо относился к нему Ноэ;
а миссис Сауербери оставалась непримиримым его врагом, потому что мистер
Сауербери не прочь был стать его другом; и вот между этими тремя лицами,
с одной стороны, и обилием похорон, с другой, Оливер чувствовал себя,
пожалуй, не так приятно, как голодная свинья, когда ее по ошибке заперли
