его туда. Покажите-ка мне его поскорее.
- Я сейчас же его приведу, - сказала миссис Манн, выходя из комнаты.
Оливер, освободившись к тому времени от того верхнего слоя грязи,
покрывавшей его лицо и руки, какой можно было соскрести за одно умыва-
ние, - был введен в комнату своей милостивой покровительницей.
- Поклонись джентльмену, Оливер, - сказала миссис Манн.
Оливер отвесил поклон, предназначавшийся как бидлу на стуле, так и
треуголке на столе.
- Хочешь пойти со мной, Оливер? - величественно спросил мистер Бамбл.
Оливер готов был сказать, что очень охотно уйдет отсюда с кем угодно,
но, подняв глаза, встретил взгляд миссис Манн, которая поместилась за
стулом бидла и с разъяренной физиономией грозила ему кулаком. Он сразу
понял намек - кулак слишком часто оставлял отпечатки на его теле, чтобы
не запечатлеться глубоко в памяти.
- А она пойдет со мной? - спросил бедный Оливер.
- Нет, она не может пойти, - ответил мистер Бамбл. - Но иногда она
будет тебя навещать.
Это было не очень большим утешением для мальчика. Однако, как ни был
он мал, у него хватило ума притвориться, будто он с большим сожалением
покидает эти места. Ему совсем нетрудно было прослезиться, голод и дур-
ное обращение - великие помощники в тех случаях, когда вам нужно запла-
кать. И Оливер плакал и в самом деле очень натурально. Миссис Манн пода-
рила ему тысячу поцелуев и - в этом Оливер нуждался гораздо больше - ку-
сок хлеба с маслом, чтобы он не показался чересчур голодным, когда при-
дет в работный дом.
С ломтем хлеба в руке и в коричневой приходской шапочке Оливер был
уведен мистером Бамблом из гнусного дома, где ни одно ласковое слово, ни
один ласковый взгляд ни разу не озарили его унылых младенческих лет. И
все же детское его горе было глубоко, когда за ним закрылись ворота кот-
теджа. Как ни были жалки его маленькие товарищи по несчастью, которых он
покидал, - Это были единственные его друзья. И сознание своего одино-
чества в великом, необъятном мире впервые проникло в сердце ребенка.
Мистер Бамбл шел большими шагами; маленький Оливер, крепко ухватив-
шись за его обшитый золотым галуном обшлаг, рысцой бежал рядом с ним и
через каждую четверть мили спрашивал: "Далеко ли еще?" На эти вопросы
мистер Бамбл давал очень короткие и резкие ответы, так как недолговечная
приветливость, какую пробуждает в иных сердцах джин с водой, к тому вре-
мени испарилась, и он снова стал бидлом.
Оливер пробыл в стенах работного дома не более четверти часа и едва
успел покончить со вторым ломтем хлеба, как мистер Бамбл, оставивший его
на попечение какой-то старухи, вернулся и, рассказав о происходившем в
тот вечер заседании совета, объявил ему, что, по желанию совета, он дол-
жен немедленно предстать перед ним.
Не имея достаточно ясного представления о том, что такое совет, Оли-
вер был ошеломлен этим сообщением и не знал, смеяться ему или плакать.
Впрочем, ему некогда было об этом раздумывать, так как мистер Бамбл уда-
рил его тростью по голове, чтобы расшевелить, и еще раз по спине, чтобы
подбодрить, и, приказав следовать за собой, повел его в большую выбелен-
ную известкой комнату, где сидели вокруг стола восемь или десять толстых
джентльменов. Во главе стола восседал в кресле, более высоком, чем ос-
тальные, чрезвычайно толстый джентльмен с круглой красной физиономией.
- Поклонись совету, - сказал Бамбл.
Оливер смахнул две-три еще не высохшие слезинки и, видя перед собой
стол, по счастью, поклонился ему.
- Как тебя зовут, мальчик? - спросил джентльмен, восседавший в высо-
ком кресле.
Оливер испугался стольких джентльменов, приводивших его в трепет, а
бидл угостил его сзади еще одним пинком, который заставил его распла-
каться. По этим двум причинам он ответил очень тихо и нерешительно, пос-
ле чего джентльмен в белом жилете обозвал его дураком, сразу развеселил-
ся и пришел в прекрасное расположение духа.
- Мальчик, - сказал джентльмен в высоком кресле, - слушай меня. Пола-
гаю, тебе известно, что ты сирота?
- Что это такое, сэр? - спросил бедный Оливер.
- Мальчик - дурак! Я так и думал, - сказал джентльмен в белом жилете.
- Тише! - сказал джентльмен, который говорил первым. - Тебе известно,
что у тебя нет ни отца, ни матери и что тебя воспитал приход, не так ли?
- Да, сэр, - ответил Оливер, горько плача.
- О чем ты плачешь? - спросил джентльмен в белом жилете.
И в самом деле - очень странно! О чем мог плакать Этот мальчик?
- Надеюсь, ты каждый вечер читаешь молитву, - суровым голосом сказал
другой джентльмен, - и молишься - как надлежит христианину - за тех, кто
тебя кормит и о тебе заботится?
- Да, сэр, - заикаясь, ответил мальчик.
Джентльмен, говоривший последним, сам того не сознавая, был прав.
Оливер и в самом деле был бы христианином и на редкость хорошим христиа-
нином, если бы молился за тех, кто его кормит и о нем заботится. Но он
не молился, потому что никто его этому не учил.
- Прекрасно! Тебя привели сюда, чтобы воспитать и обучить полезному
ремеслу, - сказал краснолицый джентльмен, сидевший в высоком кресле.
- И завтра же, с шести часов утра, ты начнешь трепать пеньку, - доба-
вил угрюмый джентльмен в белом жилете.
В благодарность за соединение этих двух благодеяний в несложной опе-
рации трепанья пеньки Оливер, по указанию бидла, низко поклонился и был
поспешно уведен в большую комнату, где на грубой, жесткой кровати он ры-
дал, пока не заснул. Какая превосходная иллюстрация к милосердным зако-
нам Англии! Они разрешают беднякам спать!
Бедный Оливер! Он спал в счастливом неведении, не помышляя о том, что
в этот самый день совет вынес решение, которое должно было повлиять на
всю его дальнейшую судьбу. Но совет вынес решение. Оно заключалось в
следующем.
Члены этого совета были очень мудрыми, проницательными философами, и,
когда они, наконец, обратили внимание на работный дом, они тотчас подме-
тили то, чего никогда бы не обнаружили простые смертные, а именно: бед-
няки любили работный дом! Это было поистине место общественного увеселе-
ния для бедных классов; харчевня, где не нужно платить; даровой завтрак,
обед, чай и ужин круглый год; рай из кирпича и известки, где все игра и
никакой работы! "Ого! - с глубокомысленным видом изрек совет. - Нам-то и
надлежит навести порядок. Мы немедленно положим этому конец". И члены
совета постановили, чтобы всем бедным людям был предоставлен выбор (так
как, разумеется, они никого не хотели принуждать) либо медленно умирать
голодной смертью в работном доме, либо быстро умереть вне его стен. С
этою целью они заключили договор с водопроводной компанией на снабжение
водой в неограниченном количестве и с агентом по торговле зерном на ре-
гулярное снабжение овсянкой в умеренном количестве и постановили давать
три раза в день жидкую кашу, луковицу дважды в неделю и полбулки по
воскресеньям. Они сделали еще очень много мудрых и гуманных распоряже-
ний, касающихся женщин, но их нет необходимости перечислять. Они милос-
тиво согласились давать развод женатым беднякам ввиду больших издержек,
сопряженных с бракоразводным процессом в Докторс-Коммонс. И вместо того
чтобы заставлять человека содержать семью, как они делали раньше, они
отнимали у него семью и превращали его в холостяка! Трудно сказать,
сколько просителей из всех слоев общества обратилось бы к ним за пособи-
ем, имея в виду эти два последних пункта, если бы оно не было связано с
работным домом, но члены совета были люди предусмотрительные и приняли
меры против такого осложнения. Пособие было неразрывно связано с работ-
ным домом и кашей, и это отпугивало людей.
В течение первого полугодия после появления Оливера Твиста систему
применяли вовсю. Сначала она потребовала немалых расходов, ибо счет гро-
бовщика увеличился и приходилось непрерывно ушивать одежду бедняков, ко-
торая после одной-двух недель каши висела мешком на их исхудавших телах.
Но число обитателей работного дома стало таким же тощим, как и сами бед-
няки, и совет был в восторге.
Мальчиков кормили в большом зале с кирпичными стенами; в одном конце
его находился котел, и из этого котла в часы, назначенные для принятия
пищи, надзиратель, надев передник, с помощью одной или двух женщин раз-
давал кашу. Каждый мальчик получал одну мисочку этого превосходного ме-
сива - не больше, за исключением больших праздников, когда он, кроме то-
го, получал две с четвертью унции хлеба. Миски никогда не приходилось
мыть. Мальчики скоблили их ложками, пока они не начинали снова блестеть;
покончив с этой операцией (которая никогда не отнимала много времени,
так как ложки были почти такой же величины, как миски), они сидели, впи-
ваясь в котел такими жадными глазами, словно собирались пожрать кирпичи,
которыми он был обложен, и занимались тем, что жадно обсасывали себе
пальцы в надежде найти крупицы каши, случайно на них оставшейся. Мальчи-
ки обычно отличаются прекрасным аппетитом. Оливер Твист и его товарищи
на протяжении трех месяцев терпели муки, медленно умирая от недоедания;
наконец, они стали такими жадными и так обезумели от голода, что один
мальчик, который был рослым для своих лет и не привык к такому положению
вещей (его отец содержал когда-то маленькую харчевню), мрачно намекнул
товарищам, что, если ему не прибавят миски каши per diem, он боится, как
бы случайно не съесть ночью спящего с ним рядом тщедушного мальчика.
Глаза у него были дикие, голодные, и дети слепо ему поверили. Посовето-
вались; был брошен жребий, кому подойти в тот вечер после ужина к надзи-
рателю и попросить еще каши. И жребий выпал Оливеру Твисту.
Настал вечер; мальчики заняли свои места. Надзиратель в поварском на-
ряде поместился у котла; его нищие помощницы расположились за его спи-
ной. Каша была разлита по мискам. И длинная молитва была прочитана перед
скудной едой. Каша исчезла; мальчики перешептывались друг с другом и
подмигивали Оливеру, а ближайшие соседи подталкивали его. Он был совсем
ребенок, впал в отчаяние от голода и стал безрассудным от горя. Он встал
из-за стола и, подойдя с миской и ложкой в руке к надзирателю, сказал,
немножко испуганный своей дерзостью:
- Простите, сэр, я хочу еще.
Надзиратель был дюжий, здоровый человек, однако он сильно побледнел.
Остолбенев от изумления, он смотрел несколько секунд на маленького мя-
тежника, а затем, ища поддержки, прислонился к котлу. Помощницы онемели
от удивления, мальчики - от страха.
- Что такое?.. - слабым голосом произнес, наконец, надзиратель.
- Простите, сэр, - повторил Оливер, - я хочу еще.
Надзиратель ударил Оливера черпаком по голове, крепко схватил его за
руки и завопил, призывая бидла.
Совет собрался на торжественное заседание, когда мистер Бамбл в вели-
ком волнении ворвался в комнату и, обращаясь к джентльмену, восседавшему
в высоком кресле, сказал:
- Мистер Лимкинс, прошу прощенья, сэр! Оливер Твист попросил еще ка-
ши!
Произошло всеобщее смятение. Лица у всех исказились от ужаса.
- Еще каши?! - переспросил мистер Лимкинс. - Успокойтесь, Бамбл, и
отвечайте мне вразумительно. Так ли я вас понял: он попросил еще, после
того как съел полагающийся ему ужин?
- Так оно и было, сэр, - ответил Бамбл.
- Этот мальчик кончит жизнь на виселице, - сказал джентльмен в белом
жилете. - Я знаю: этот мальчик кончит жизнь на виселице.
Никто не опровергал пророчества джентльмена. Началось оживленное об-
суждение. Было предписано немедленно отправить Оливера в заточение; а на
следующее утро к воротам было приклеено объявление, что любому, кто по-
желает освободить приход от Оливера Твиста, предлагается вознаграждение
в пять фунтов. Иными словами, вознаграждение в пять фунтов и Оливер
Твист были предложены любому мужчине или женщине, которые, занимаясь ре-
