- Ах, бог ты мой! - воскликнул гробовщик, схватив мистера Бамбла за
обшитый золотым галуном лацкан его шинели. - Да ведь об этом-то я и хо-
тел с вами поговорить! Знаете ли... Боже мой, какая красивая пуговица,
мистер Бамбл! Я до сей поры не обращал на нее внимания.
- Да, мне кажется, что она недурна, - промолвил бидл, горделиво бро-
сив взгляд на большие бронзовые пуговицы, украшавшие его шинель. - Штамп
тот же, что и на приходской печати: добрый самаритянин, врачующий
больного и немощного. Приходский совет преподнес мне эту шинель на Новый
год, мистер Сауербери. Помню, я впервые надел ее, чтобы присутствовать
на следствии о том разорившемся торговце, который умер в полночь у
подъезда.
- Припоминаю, - сказал гробовщик. - Присяжные вынесли решение: "Умер
от холода и отсутствия самого необходимого для поддержания жизни", не
правда ли?
Мистер Бамбл кивнул головой.
- И они как будто вынесли специальный вердикт, - продолжал гробовщик,
- присовокупив, что если бы чиновник по надзору за бедными...
- Вздор! Чепуха! - перебил бидл. - Если бы совет прислушивался к тем
глупостям, какие говорят эти невежды присяжные, у него было бы дела по
горло.
- Истинная правда, - согласился гробовщик, - по горло.
- Присяжные, - продолжал мистер Бамбл, крепко сжимая трость, ибо та-
кая была у него привычка, когда он сердился, - присяжные - это невежест-
венные, пошлые, жалкие негодяи!
- Верно, - подтвердил гробовщик.
- В философии и политической экономии они смыслят вот сколько! - ска-
зал бидл, презрительно щелкнув пальцами.
- Именно так, - подтвердил гробовщик.
- Я их презираю! - сказал бидл, весь побагровев.
- Я тоже, - присовокупил гробовщик.
- И мне бы только хотелось, чтобы эти независимые присяжные попали к
нам в дом на одну-две недельки, - сказал бидл. - Правила и порядок, вве-
денные советом, быстро бы их усмирили.
- Оставим-ка их в покое, - сказал гробовщик.
С этими словами он одобрительно улыбнулся, чтобы умерить нарастающий
гнев вознегодовавшего приходского служителя.
Мистер Бамбл снял треуголку, вынул из тульи носовой платок - он ра-
зозлился, и пот выступил у него на лбу, - вытер лоб, снова надел треу-
голку и, повернувшись к гробовщику, сказал более спокойным тоном:
- Ну, так как же насчет мальчика?
- О, знаете ли, мистер Бамбл, - отозвался гробовщик, - я плачу нема-
лый налог в пользу бедных.
- Гм! - сказал мистер Бамбл. - А дальше что?
- А вот что, - ответил гробовщик: - я думал, что если я столько плачу
в пользу бедных, то, стало быть, имею право извлечь из них как можно
больше, мистер Бамбл. И... и... кажется, я сам возьму этого мальчика.
Мистер Бамбл схватил гробовщика под руку и повел его в дом. Мистер
Сауербери в течение пяти минут договаривался с членами совета, и было
решено, что Оливер отправится к нему в тот же вечер "на пробу". Примени-
тельно к приходскому ученику это означало следующее: если хозяин после
короткого испытания убедится, что может, не слишком заботясь о питании
мальчика, заставить его изрядно работать, он вправе оставить его у себя
на определенный срок и распоряжаться им по своему усмотрению.
Когда маленького Оливера привели в тот вечер к "джентльменам" и
объявили ему, что он сегодня же поступает в услужение к гробовщику, а
если он вздумает пожаловаться на свое положение или когда-нибудь вер-
нуться в приход, его отправят в плавание либо прошибут ему голову, -
Оливер выказал так мало волнения, что все единогласно признали его за-
коснелым юным негодяем и приказали мистеру Бамблу немедленно его увести.
Вполне естественно, что члены совета должны были скорее, чем кто-либо
другой, прийти в величайшее и добродетельное изумление и ужас при малей-
ших признаках бесчувственности со стороны кого бы то ни было, но в дан-
ном случае они несколько заблуждались. Дело в том, что Оливер отнюдь не
был бесчувственным; пожалуй, он даже отличался чрезмерной чувстви-
тельностью, а в результате дурного обращения был близок к тому, чтобы
стать тупым и угрюмым до конца жизни. В полном молчании он принял извес-
тие о своем назначении, забрал свое имущество - его не очень трудно было
нести, так как оно помещалось в пакете из оберточной бумаги, имевшем
полфута длины, полфута ширины и три дюйма толщины, - надвинул шапку на
глаза и, уцепившись за обшлаг мистера Бамбла, отправился с этим долж-
ностным лицом к месту новых терзаний.
Сначала мистер Бамбл вел Оливера, не обращая на него внимания и не
делая никаких замечаний, ибо бидл высоко держал голову, как и подобает
бидлу, а так как день был ветреный, маленького Оливера совершенно скры-
вали полы шинели мистера Бамбла, которые развевались и обнажали во всей
красе жилет с лацканами и короткие коричневые плюшевые штаны. Но, приб-
лизившись к месту назначения, мистер Бамбл счел нужным взглянуть вниз и
убедиться, что мальчик находится в должном виде, готовый предстать перед
новым хозяином; так он и поступил, скроив надлежащую мину, милостивую и
покровительственную.
- Оливер! - сказал мистер Бамбл.
- Да, сэр? - тихим, дрожащим голосом отозвался Оливер.
- Сдвиньте шапку на лоб, сэр, и поднимите голову!
Хотя Оливер тотчас же исполнил приказание и свободной рукой быстро
провел по глазам, но когда он поднял их на своего проводника, в них
блестели слезинки. Мистер Бамбл сурово посмотрел на Оливера, но у того
слезинка скатилась по щеке. За ней последовала еще и еще одна. Ребенок
сделал неимоверное усилие, но оно ни к чему не привело. Вырвав у мистера
Бамбла свою руку, он обеими руками закрыл лицо и заплакал, а слезы про-
сачивались между подбородком и костлявыми пальцами.
- Вот как! - воскликнул мистер Бамбл, останавливаясь и бросая на сво-
его питомца злобный взгляд. - Вот как! Из всех неблагодарных, испорчен-
ных мальчишек, каких мне случалось видеть, ты, Оливер, самый...
- Нет, нет, сэр! - всхлипывая, воскликнул Оливер, цепляясь за руку,
которая держала хорошо знакомую ему трость. - Нет, нет, сэр! Я исправ-
люсь, право же, я исправлюсь, сэр! Я еще очень маленький, сэр, и та-
кой... такой...
- Какой - такой? - с изумлением спросил мистер Бамбл.
- Такой одинокий, сэр - Очень одинокий! - воскликнул ребенок. - Все
меня ненавидят. О сэр, пожалуйста, не сердитесь на меня!
Мальчик прижал руку к сердцу и со слезами, вызванными неподдельным
горем, посмотрел в лицо спутнику.
Мистер Бамбл с некоторым удивлением встретил жалобный и беспомощный
взгляд Оливера, раза три-четыре хрипло откашлялся и, пробормотав что-то
об этом "надоедливом кашле", приказал Оливеру осушить слезы и быть хоро-
шим мальчиком. Затем он снова взял его за руку и молча продолжал путь.
Когда вошел мистер Бамбл, гробовщик, только что закрывший ставни в
лавке, делал какие-то записи в приходо-расходной книге при свете унылой
свечи, весьма Здесь уместной.
- Эге! - сказал гробовщик, оторвавшись от книги и не дописав слово. -
Это вы! Бамбл?
- Я самый, мистер Сауербери, - отозвался бидл. - Ну вот! Я вам привел
мальчика.
Оливер поклонился.
- Так это и есть тот самый мальчик? - спросил гробовщик, подняв над
головой свечу, чтобы лучше рассмотреть Оливера. - Миссис Сауербери, будь
так добра, зайди сюда на минутку, дорогая моя.
Из маленькой комнатки позади лавки вышла миссис Сауербери. Это была
невысокая, тощая, высохшая женщина с ехидным лицом.
- Милая моя, - почтительно сказал мистер Сауербери, - это тот самый
мальчик из работного дома, о котором я тебе говорил.
Оливер снова поклонился.
- Ах, боже мой! - воскликнула жена гробовщика. - Какой он маленький!
- Да, он, пожалуй, мал ростом, - согласился мистер Бамбл, посматривая
на Оливера так, словно тот был виноват, что не дорос. - Он и в самом де-
ле маленький. Этого нельзя отрицать. Но он подрастет, миссис Сауербери,
он подрастет.
- Да что и говорить! - с раздражением отозвалась Эта леди. - Подрас-
тет на наших хлебах. Я никакой выгоды не вижу от приходских детей: их
содержание обходится дороже, чем они сами того стоят. По мужчины всегда
думают, что они все знают лучше нас... Ну, ступай вниз, мешок с костями!
С этими словами жена гробовщика открыла боковую дверь и вытолкнула
Оливера на крутую лестницу, ведущую в каменный подвал, сырой и темный,
служивший преддверием угольного погреба и носивший название кухни; здесь
сидела девушка, грязно одетая, в стоптанных башмаках и дырявых синих
шерстяных чулках.
- Шарлотт, - сказала миссис Сауербери, спустившаяся вслед за Оливе-
ром, - дайте этому мальчику остатки холодного мяса, которые отложены для
Трипа. Трип с утра не приходил домой и может обойтись без них. Надеюсь,
мальчик не настолько привередлив, чтобы отказываться от них... Верно,
мальчик?
У Оливера глаза засверкали при слове "мясо", он Задрожал от желания
съесть его и дал утвердительный ответ, после чего перед ним поставили
тарелку с объедками.
Хотел бы я, чтобы какой-нибудь откормленный философ, в чьем желудке
мясо и вино превращаются в желчь, чья кровь холодна как лед, а сердце
железное, - хотел бы я, чтобы он посмотрел, как Оливер Твист набросился
на изысканные яства, которыми пренебрегла бы собака! Хотел бы я, чтобы
он был свидетелем того, с какой жадностью Оливер, терзаемый страшным го-
лодом, разрывал куски мяса! Еще больше мне хотелось бы увидеть, как Этот
философ с таким же наслаждением поедает такое же блюдо.
- Ну что? - спросила жена гробовщика, когда Оливер покончил со своим
ужином; она следила за ним в безмолвном ужасе, с тревогой предвидя, ка-
кой будет у него аппетит. - Кончил?
Не видя поблизости ничего съедобного, Оливер ответил утвердительно.
- Ну так ступай за мной, - сказала миссис Сауербери, взяв грязную,
тускло горевшую лампу и поднимаясь по лестнице. - Твоя постель под при-
лавком. Надеюсь, ты можешь спать среди гробов? А впрочем, это не важно -
можешь или нет, потому что больше тебе спать негде. Иди! Не оставаться
же мне здесь всю ночь!
Оливер больше не мешкал и покорно пошел за своей новой хозяйкой.
ГЛАВА V Оливер знакомится с товарищами по профессии. Впервые побывав
на похоронах, он приходит к неблагоприятному выводу о ремесле своего хо-
зяина
Оставшись один в лавке гробовщика, Оливер поставил лампу на верстак и
робко осмотрелся вокруг с чувством благоговения и страха, которое без
труда поймут многие люди значительно старше его. Недоделанный гроб на
черных козлах, стоявший посреди лавки, казался таким унылым и зловещим,
что холодок пробегал у Оливера по спине, когда он посматривал на этот
мрачный предмет: ему чудилось, что какая-то ужасная фигура вот-вот мед-
ленно приподнимет голову и он сойдет с ума от страха. Вдоль стены в об-
разцовом порядке выстроился длинный ряд вязовых досок, заготовленных для
гробов; в тусклом свете они казались сутулыми привидениями, засунувшими
руки в карманы. Таблички для гробов, стружки, гвозди с блестящими шляп-
ками и обрезки черной материи валялись на полу, а стену за прилавком ук-
рашала картина, на которой были очень живо изображены два немых пла-
кальщика в туго накрахмаленных галстуках, стоящие на посту у дверей до-
ма, к которому подъезжал катафалк, запряженный четверкой вороных лоша-
дей. В лавке было душно и жарко. Казалось, воздух пропитан запахом гро-
бов. Местечко под прилавком, куда был брошен ему тюфяк, напоминало моги-
лу.
Но не только эта унылая обстановка угнетала Оливера. Он был один в
незнакомом месте, а все мы знаем, каким покинутым и несчастным может по-
чувствовать себя любой из нас при таких обстоятельствах. У мальчика не
было любящих или любимых друзей. Не было у него сожалений о недавней
разлуке; не было дорогого, близкого лица, которое ему мучительно хоте-
лось бы увидеть. Но, несмотря на это, на сердце у него было тяжело; и
