- Мне бы хотелось знать, как... как поживают моя мать и мисс Мэйли, -
продолжал молодой человек, - и ты можешь заполнить страничку, описывая
мне, как вы гуляете, о чем разговариваете и какой у нее... у них, хотел
я сказать... вид, счастливый ли и здоровый. Ты меня понимаешь?
- О да, прекрасно понимаю, сэр, - ответил Оливер.
- Я бы хотел, чтобы ты им об этом не говорил, - быстро сказал Гарри,
- так как моя мать стала бы писать мне чаще, что для нее утомительно и
хлопотливо. Пусть это будет наш секрет. И помни - пиши мне обо всем! Я
на тебя рассчитываю.
Оливер, восхищенный и преисполненный сознанием собственной значи-
тельности, от всей души пообещал хранить тайну и посылать точные сообще-
ния. Мистер Мэйли распрощался с ним, заверив его в своем расположении и
покровительстве.
Доктор сидел в карете; Джайлс (который, как было у словлено, оставал-
ся здесь) придерживал дверцу, а служанки собрались в саду и наблюдали
оттуда. Гарри бросил мимолетный взгляд на окно с частым переплетом и
вскочил в экипаж.
- Трогайте! - крикнул он. - Быстрей, живей, галопом! Сегодня только
полет будет мне по душе.
- Эй, вы! - закричал доктор, быстро опуская переднее стекло и взывая
к форейтору. - Мне полет совсем не по душе. Слышите?
Дребезжа и грохоча, пока расстояние не заглушило Этого шума и только
глаз мог различить движущийся Экипаж, карета катилась по дороге, почти
скрытая облаком пыли, то совсем исчезая из виду, то появляясь снова по
воле встречавшихся на пути предметов и извилин дороги. Провожающие ра-
зошлись лишь тогда, когда нельзя было разглядеть даже пыльное облачко.
А один из провожавших долго не спускал глаз с дороги, где исчезла ка-
рета, давно уже отъехавшая на много миль: за белой занавеской, которая
скрывала ее от глаз Гарри, бросившего взгляд на окно, сидела Роз.
- Он как будто весел и счастлив, - произнесла она, наконец. - Одно
время я боялась, что он будет иным. Я ошиблась. Я очень, очень рада.
Слезы могут знаменовать и радость и страдание; но те, что струились
по лицу Роз, когда она задумчиво сидела у окна, глядя все в ту же сторо-
ну, казалось говорили скорее о скорби, чем о радости.
ГЛАВА XXXVII, в которой читатель может наблюдать столкновение, неред-
кое в супружеской жизни
Мистер Бамбл сидел в приемной работного дома, хмуро уставившись на
унылую решетку камина, откуда по случаю летней поры не вырывались весе-
лые языки пламени, и только бледные лучи солнца отражались на ее холод-
ной и блестящей поверхности. С потолка свешивалась бумажная мухоловка,
на которую он изредка в мрачном раздумье поднимал глаза, и, глядя, как
суетятся в пестрой сетке неосторожные насекомые, мистер Бамбл испускал
тяжкий вздох, а на физиономию его спускалась еще более мрачная тень.
Мистер Бамбл размышлял; быть может, насекомые напоминали ему какое-ни-
будь тягостное событие из его собственной жизни.
Но не только мрачное расположение духа мистера Бамбла могло пробудить
меланхолию в душе наблюдателя. Немало было других признаков, и притом
тесно связанных с его особой, которые возвещали о том, что в делах его
произошла великая перемена. Обшитая галуном шинель и треуголка - где
они? Нижняя половина его тела была по-прежнему облечена в короткие пан-
талоны и черные бумажные чулки; но это были отнюдь не те панталоны. Сюр-
тук был по-прежнему широкополый и Этим напоминал прежнюю шинель, но -
какая разница! Внушительную треуголку заменила скромная круглая шляпа.
Мистер Бамбл больше не был приходским бидлом. Есть такие должности,
которые независимо от более существенных благ, с ними связанных, обрета-
ют особую ценность и значительность от сюртуков и жилетов, им присвоен-
ных. У фельдмаршала есть мундир; у епископа - шелковая ряса; у адвоката
- шелковая мантия; у приходского бидла - треуголка. Отнимите у епископа
его рясу или у приходского бидла его треуголку и галуны - кем будут они
тогда? Людьми. Обыкновенными людьми! Иной раз достоинство и даже свя-
тость зависят от сюртука и жилета больше, чем кое-кто полагает.
Мистер Бамбл женился на миссис Корни и стал надзирателем работного
дома. Власть приходского бидла перешла к другому - он получил и треугол-
ку, и обшитую галуном шинель, и трость.
- Завтра будет два месяца с тех пор, как это совершилось! - со вздо-
хом сказал мастер Бамбл. - А мне кажется, будто прошли века.
Быть может, мистер Бамбл хотел сказать, что в этом коротком восьмине-
дельном отрезке времени сосредоточилось для него все счастье жизни, но
вздох - очень многозначителен был этот вздох.
- Я продался, - сказал мистер Бамбл, развивая все ту же мысль, - за
полдюжины чайных ложек, щипцы для сахара, молочник и в придачу небольшое
количество подержанной мебели и двадцать фунтов наличными. Я продешевил.
Дешево, чертовски дешево!
- Дешево! - раздался над самым ухом мистера Бамбла пронзительный го-
лос. - За тебя сколько ни дай, все равно будет дорого: всевышнему из-
вестно, что уж я-то немало за тебя заплатила!
Мистер Бамбл повернулся и увидел лицо своей привлекательной супруги,
которая, не вполне уразумев те несколько слов, какие она подслушала из
его жалобы, рискнула тем не менее сделать вышеупомянутое замечание.
- Миссис Бамбл, сударыня! - сказал мистер Бамбл с сентиментальной
строгостью.
- Ну что? - крикнула леди.
- Будьте любезны посмотреть на меня, - произнес мистер Бамбл, устре-
мив на нее взор. ("Если она выдержит такой взгляд, - сказал самому себе
мистер Бамбл, - значит, она может выдержать что угодно. Не помню случая,
чтобы этот взгляд не подействовал на бедняков. Если он не подействует на
нее, значит я потерял свою власть").
Может быть, для усмирения бедняков достаточно было лишь немного выпу-
чить глаза, потому что они сидели на легкой пище и находились не в очень
блестящем состоянии, или же бывшая миссис Корни была совершенно непрони-
цаема для орлиных взглядов - зависит от точки Зрения. Во всяком случае,
надзирательница отнюдь не была сокрушена грозным видом мистера Бамбла,
но, напротив, отнеслась к нему с великим презрением и даже разразилась
хохотом, который казался вовсе не притворным.
Когда мистер Бамбл услышал эти весьма неожиданные звуки, на лице его
отразилось сначала недоверие, а затем изумление. После этого он впал в
прежнее состояние и очнулся не раньше, чем внимание его было вновь прив-
лечено голосом подруги его жизни.
- Ты весь день намерен сидеть здесь и храпеть? - осведомилась миссис
Бамбл.
- Я намерен сидеть здесь столько, сколько найду нужным, сударыня, -
отвечал мистер Бамбл. - И хотя я не храпел, но, если мне вздумается, бу-
ду храпеть, зевать, чихать, смеяться или плакать. Это мое право.
- Твое право! - с неизъяснимым презрением ухмыльнулась миссис Бамбл.
- Да, я произнес это слово, сударыня, - сказал мистер Бамбл. - Право
мужчины - повелевать!
- А какие же права у женщины, скажи во имя господа бога? - вскричала
бывшая супруга усопшего мистера Корни.
- Повиноваться, сударыня! - загремел мистер Бамбл. - Следовало бы ва-
шему злосчастному покойному супругу обучить вас этому, тогда, быть мо-
жет, он бы и по сей день был жив. Хотел бы я, чтобы он был жив, бедняга!
Миссис Бамбл, сразу угадав, что решительный момент настал и удар, на-
несенный той или другой стороной, должен окончательно и бесповоротно ут-
вердить главенство в семье, едва успела выслушать это упоминание об
усопшем, как уже рухнула в кресло и, завопив, что мистер Бамбл - бессер-
дечная скотина, разразилась истерическими слезами.
Но слезам не проникнуть было в душу мистера Бамбла: сердце у него бы-
ло непромокаемое. Подобно тому как касторовые шляпы, которые можно сти-
рать, делаются только лучше от дождя, так и его нервы стали более креп-
кими и упругими благодаря потоку слез, каковые, являясь признаком сла-
бости и в силу этого молчаливым признанием его могущества, были приятны
ему и воодушевляли его. С большим удовлетворением он взирал на свою лю-
безную супругу и поощрительным тоном просил ее хорошенько выплакаться,
так как, по мнению врачей, это упражнение весьма полезно для здоровья.
- Слезы очищают легкие, умывают лицо, укрепляют Зрение и успокаивают
нервы, - сказал мистер Бамбл. - Так плачь же хорошенько.
Сделав это шутливое замечание, мистер Бамбл снял с гвоздя шляпу и,
надев ее довольно лихо набекрень, - как человек, сознающий, что он долж-
ным образом утвердил свое превосходство, - засунул руки в карманы и нап-
равился к двери, всем видом своим выражая полное удовлетворение и игри-
вое расположение духа.
А бывшая миссис Корни прибегла к слезам, потому что это менее утоми-
тельно, чем кулачная расправа, но она была вполне подготовлена к тому,
чтобы испробовать и последний способ воздействия, в чем не замедлил убе-
диться мистер Бамбл.
Первым доказательством этого факта, дошедшим до его сознания, был ка-
кой-то глухой звук, а затем его шляпа немедленно отлетела в другой конец
комнаты. Когда эта предварительная мера обнажила его голову, опытная ле-
ди, крепко обхватив его одной рукой за шею, другой осыпала его голову
градом ударов (наносимых с удивительной силой и ловкостью). Покончив с
этим, она слегка видоизменила свои приемы, принявшись царапать ему лицо
и таскать за волосы; когда же он, по ее мнению, получил должное возмез-
дие за оскорбление, она толкнула его к стулу, который, по счастью, стоял
как раз в надлежащем месте, и предложила ему еще раз заикнуться о своем
праве, если у него хватит смелости.
- Вставай! - повелительным тоном сказала миссис Бамбл. - И убирайся
вон, если не желаешь, чтобы я совершила какой-нибудь отчаянный поступок!
Мистер Бамбл с горестным видом встал, недоумевая, какой бы это мог
быть отчаянный поступок. Подняв свою шляпу, он направился к двери.
- Ты уходишь? - спросила миссис Бамбл.
- Разумеется, дорогая моя, разумеется, - отвечал мистер Бамбл, устре-
мившись к двери. - Я не хотел... я ухожу, дорогая моя! Ты так порывиста,
что, право же, я...
Тут миссис Бамбл торопливо шагнула вперед, чтобы расправить ковер,
сбившийся во время потасовки. Мистер Бамбл мгновенно вылетел из комнаты,
даже и не подумав докончить начатую фразу, а поле битвы осталось в пол-
ном распоряжении бывшей миссис Корни.
Мистер Бамбл растерялся от неожиданности и был разбит наголову. Он
отличался несомненно склонностью к запугиванию, извлекал немалое удо-
вольствие из мелочной жестокости и, следовательно (что само собой разу-
меется), был трусом. Это отнюдь не порочит его особы, ибо многие долж-
ностные лица, к которым относятся с великим уважением и восхищением, яв-
ляются жертвами той же слабости. Это замечание сделано скорее в похвалу
ему и имеет целью внушить читателю правильное представление о его при-
годности к службе.
Но мера унижения его еще не исполнилась. Производя обход дома и впер-
вые подумав о том, что законы о бедняках и в самом деле слишком суровы,
а мужья, убежавшие от своих жен и оставившие их на попечение прихода,
заслуживают по справедливости отнюдь не наказания, а скорее награды, как
люди достойные, много претерпевшие, - мистер Бамбл подошел к комнате,
где несколько призреваемых женщин обычно занимались стиркой приходского
белья и откуда сейчас доносился гул голосов.
- Гм! - сказал мистер Бамбл, обретая присущее ему достоинство. - Уж
эти-то женщины по крайней мере будут по-прежнему уважать мои права...
Эй, вы! Чего вы такой шум подняли, негодные твари?
С этими словами мистер Бамбл открыл дверь и вошел с видом разгневан-
ным и грозным, который мгновенно уступил место самому смиренному и трус-
ливому, когда взгляд его неожиданно остановился на достойной его супру-
ге.
- Дорогая моя, - сказал мистер Бамбл, - я не знал, что ты здесь.
- Не знал, что я здесь! - повторила миссис Бамбл. - А ты что тут де-
