вещам и явлениям нашего мира. Быть может, на основании
поверхностных наблюдений за нашими действиями, лодка
вообразила, что мы просто собираемся покончить с собой, и
вознамерилась расстроить наши планы. Вот единственное
объяснение. которое приходит мне в голову.
Судорожно цепляясь за планшир, мы кое-как удержались в
лодке. Это был поистине героический подвиг. Потом Гектор
сказал, что пираты и другие мореплаватели во время сильных
шквалов привязывают к чему-нибудь руль и держат к ветру при
помощи одного лишь паруса; он считал, что и нам следовало бы
попытаться сделать что-либо в этом роде. Но я настаивал на том,
чтобы пустить лодку по ветру.
Поскольку мой план было легче осуществить, мы на нем
остановились и, не расставаясь с планширом, повернули лодку под
ветер.
Она тут же помчалась вперед с такой скоростью, с какой я
больше никогда под парусом не плавал и впредь не собираюсь.
Пробежав с милю, она вдруг повернула и накренилась так, что
парус наполовину погрузился в воду. Затем она каким-то чудом
выпрямилась и со всего размаху врезалась в длинную отмель,
покрытую вязким илом.
Эта илистая отмель спасла нас. Лодка проложила себе путь в
самую ее середину и там застряла. Убедившись, что нас уже не
швыряет во все стороны. как поросят в мешке, и что мы снова
обрели способность передвигаться по собственной воле, мы
бросились к мачте и спустили парус.
Мы были сыты по горло парусным спортом. Зачем хватать
через край? Мы боялись, что пресытимся. Мы совершили плавание
под парусом,--превосходное, захватывающее, увлекательное
плавание,-- и пришли к выводу, что теперь для разнообразия
следует идти на веслах.
Мы достали весла, и попытались сдвинуть лодку с отмели,
при этом сломали одно весло. Тогда мы стали действовать с
величайшей осторожностью, во нам явно подсунули трухлявые
весла, и второе сломалось еще быстрее, чем первое, оставив нас
совершенно беспомощными.
Впереди нас на добрую сотню ярдов простирался вязкий ил;
позади была вода. Нам оставалось только сидеть и ждать, не
явится ли кто-нибудь на выручу. В такую погоду мало кому придет
охота предпринять прогулку по реке: прошло целых три часа,
прежде чем на горизонте появилось человеческое существо. Это
был старик рыбак, который, изрядно намучившись, вытащил нас
все-таки из ила и с позором отбуксировал обратно к пристани.
Чтобы расплатиться за доставку домой, и за четыре с
половиной часа пользования лодкой, и за сломанные весла, нам
пришлось ухлопать все карманные деньги, собранные за много
недель. Недешево обошлось нам плавание! Но зато мы приобрели
опыт, а за опыт, как говорится, сколько ни заплати -- не
переплатишь.
ГЛАВА XVI
Рэдинг.-- На буксире у парового катера.-- Наглость
маленьких лодок.-- Они не дают прохода паровым катерам.--
Джордж и Гаррис опять увиливают от работы.-- Весьма банальная
история.-- Стритли и Горинг.
Часам к одиннадцати мы добрались до Рэдинга. Темза здесь
грязна и уныла. Все стараются поскорей миновать эти места.
Рэдинг--город старинный и знаменитый: он стоял здесь уже при
короле Этельреде, в те незапамятные времена, когда датские
военные корабли бросили якоря в бухте Кеннет и датчане
выступили из Рэдинга в свой грабительский поход на Уэссекс.
Именно здесь Этельред и брат его Альфред встретили их и
разбили; Альфред при этом сражался, а Этельред молился.
Позднее Рэдинг, по-видимому, считался самым удобным
пристанищем для лондонцев, когда в Лондоне почему-либо
становилось неуютно. Как только в Вестминстере появлялась чума,
парламент бежал в Рэдинг, а в 1625 году за ним последовал и
верховный суд, так что здесь велись все судебные процессы.
Пожалуй, время от времени небольшие порции чумы шли Лондону на
пользу, так как они разом избавляли его и от законников, и от
членов парламента.
Во время борьбы парламента с королем Рэдинг был осажден
графом Эссексом, а четверть века спустя принц Оранский разбил
там войско короля Джеймса.
В Рэдингском бенедиктинском аббатстве, развалины которого
сохранились до наших дней, похоронен его основатель Генрих I; в
том же аббатстве достославный Джон Гонт сочетался браком с леди
Бланш.
У Рэдингского шлюза мы повстречали паровой катер,
принадлежащий моим друзьям, они взяли нас на буксир и довели
почти до самого Стритли. Как приятно идти на буксире у катера!
Я лично считаю, что это куда приятнее, чем грести самому. И
было бы еще приятнее, если бы всякие дрянные лодчонки не
болтались у нас на пути. Нам приходилось то и дело стопорить
машину и травить пар, чтобы не потопить их. Просто безобразие:
от этих лодок житья не стало! Давно пора призвать их к порядку!
И какое к тому же чертовское нахальство! Вы им гудите так,
что у вас чуть котел не лопается, а они и в ус не дуют! Будь на
то моя воля, я непременно пустил бы несколько посудин ко дну и
научил бы их уму-разуму.
Повыше Рэдинга Темза снова хорошеет. Возле Тайлхерста ее
немного портит железная дорога, но начиная от Мэйплдерхэма и до
самого Стритли она просто великолепна. Выше Мэйплдерхэмского
шлюза стоит Харвикхаус, где Карл I играл в шары. Окрестности
Пенгборна, где находится курьезная крошечная гостиница
"Лебедь", вероятно, так же примелькались завсегдатаям
всевозможных художественных выставок, как и обитателям самого
Пенгборна.
Чуть пониже пещеры катер моих друзей покинул нас, и тут
Гаррис стал лезть из кожи вон, доказывая, что теперь моя
очередь грести. Мне его претензия показалась совершенно
неосновательной. Еще с утра мы условились, что я должен тащить
лодку до места, лежащего на три мили выше Рэдинга. Так вот, мы
уже на целых десять миль выше Рэдинга! Ясно, что теперь опять
их очередь!
Тем не менее мне не удалось внушить Джорджу и Гаррису
надлежащий взгляд на это дело; поэтому, не тратя понапрасну
пороху, я взялся за весла. Но не прошло и минуты, как Джордж
увидел какой-то черный предмет, плавающий на воде, и направил к
нему лодку. Приблизившись, Джордж перегнулся через борт и
схватил этот предмет, но тут же смертельно побледнел, вскрикнул
и откинулся назад.
Это был труп женщины. Она непринужденно лежала на
поверхности воды; ее лицо было нежно и спокойно. Его нельзя
было назвать прекрасным,-- это было лицо преждевременно
увядшее, изможденное и худое. Но, несмотря на печать нищеты и
страданий, оно все же было кротким, милым и на нем застыло то
выражение всепоглощающего покоя, которое появляется на лицах
больных, когда утихает боль.
К счастью для нас,--ибо у нас не было никакого желания
застрять здесь и околачиваться в приемной следователя,--
какие-то люди на берегу также заметили труп и сняли с нас
заботу о нем.
Впоследствии мы узнали историю этой женщины. Как и
следовало ожидать, это была старая, как мир, и банальная
трагедия. Женщина любила и была обманута -- или обманулась. Как
бы там ни было, она согрешила,--кто из нас без греха? Ее родные
и друзья, разумеется, сочли себя опозоренными и оскорбленными и
захлопнули перед нею двери своих домов.
Покинутая всеми в чужом и враждебном мире, сгибаясь под
тяжестью своего позора, она постепенно опускалась все ниже и
ниже. В течение некоторого времени она жила на двенадцать
шиллингов в нацелю, которые добывала, занимаясь черной работай
по двенадцать часов в день; шесть шиллингов она платила за
содержание ребенка, а на остальные кое-как поддерживала свое
бренное тело.
Но чтобы удержать в бренном теле живую душу, мало шести
шиллингов в неделю: связанные столь непрочными узами, они все
время пытаются расстаться. И вот в один прекрасный день
женщина, видимо, яснее, чем когда-либо, почувствовала всю
тяжесть, всю беспросветность своего существования и
содрогнулась, увидев призрачную ухмылку смерти. Она обратилась
к друзьям с последним призывом, но голос несчастной парии не
проник сквозь каменную стену их добропорядочности. И тогда она
отправилась повидать своего ребенка; она взяла его на руки и
целовала, ощущая глухое безнадежное горе, но ничем не выдавая
своих чувств, а потом вложила в его ручонку коробку грошовых
конфет, ушла, купила на последние деньги билет и поехала в
Горинг.
Быть может, с лесистыми берегами и ярко-зелеными лугами,
раскинувшимися вокруг Горинга, у нее были связаны
мучительнейшие воспоминания, но женщины почему-то всегда
прижимают к сердцу нож, который нанес им рану. А может быть,
среди этих горьких воспоминаний сохранилась и светлая память о
блаженных часах, проведенных в густой тени могучих деревьев,
склоняющих свои ветви до самой земли.
Весь день она бродила по прибрежным лесам, а когда настал
вечер и сумерки окутали Темзу своей серой мантией, она
простерла руки к молчаливой реке, свидетельнице всех ее
радостей и печалей. И древняя река приняла ее в нежные объятия,
и приютила ее истомленную голову у себя на груди, и прекратила
ее мучения.
Так и осталась она грешницей во всем: грешной была ее
жизнь, грешной была и смерть. Помилуй ее, господи, и всех
остальных грешников, если таковые еще водятся...
Горинг на левом берегу и Стритли на правом-- чудесные
городки, в которых приятно провести несколько дней. До самого
Пенгборна эти места полны прелести и манят вас пуститься в
плаванье, будь то под парусом среди бела дня или на веслах при
лунном свете. Мы собирались дойти в тот день до Уоллингфорда,
но река улыбалась так приветливо, что мы не устояли против
соблазна немного задержаться; итак, оставив лодку у моста, мы
пошли в Стритли и позавтракали в "Быке", к вящему удовольствию
Монморанси.
Говорят, что холмы на обоих берегах реки некогда
соединялись и преграждали ей дорогу и что Темза в те дни
оканчивалась здесь, образуя огромное озеро. Я не могу ни
опровергнуть, ни доказать эту версию. Я ее просто сообщаю.
Стритли--старинный город, возникший, как и большинство
прибрежных городов и деревень, еще во времена бриттов и саксов.
Горинг менее привлекателен для путешественников, если, конечно,
они располагают свободой выбора. Однако в своем роде и он
достаточно красив и к тому же лежит у железной дороги,--
немаловажное преимущество на тот случай, если вы собираетесь
улизнуть из гостиницы, не заплатив по счету.
ГЛАВА XVII
Стирка.-- Рыба и рыболовы.-- Искусство удить рыбу.--
Честный удильщик.-- Рыболовная история.
Мы задержались в Стритли на два дня и отдали в стирку свою
одежду. Сперва мы попытались сами выстирать ее в реке под
руководством Джорджа, но потерпели неудачу. Неудача -- это еще
мягко сказано, так как до стирки наша одежда выглядела куда
приличнее, чем после. До стирки она была грязная, более
того--чрезвычайно грязная. Однако ее еще можно было носить. А
вот после стирки...--что уж тут скрывать! После этой стирки
Темза от самого Рэдинга и до Хенли стала намного чище, чем
была. Мы собрали и размазали по своей одежде всю грязь,
накопившуюся в реке между Рэдингом и Хенли.
Прачка в Стритли сказала нам, что она чувствует себя
просто обязанной спросить тройную цену за стирку наших вещей.
На них, сказала она, было столько грязи, что ее пришлось не
отмывать, а выгребать.
Мы безропотно оплатили счет.
Окрестности Стритли и Горинга представляют собою крупный
центр рыболовства. Рыбная ловля здесь процветает. Река в этих
