Джером Клапка Джером.
Трое в одной лодке, не считая собаки
ПОВЕСТЬ
ПЕРЕВОД С АНГЛИЙСКОГО
М.ДОНСКОГО И Э.ЛИНЕЦКОЙ
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
Главное достоинство нашей книги -- это не ее литературный
стиль и даже не изобилие содержащихся в ней разного рода
полезных сведений, а ее правдивость. Страницы этой книги
представляют собою беспристрастный отчет о действительно
происходивших событиях. Работа автора свелась лишь к тому,
чтобы несколько оживить повествование, но и за это он не
требует себе особого вознаграждения. Джордж, Гаррис и
Монморанси отнюдь не поэтический идеал, но существа из плоти и
крови; в особенности Джордж, который весит около 170 фунтов.
Быть может, другие труды превосходят наш труд глубиною мысли и
проникновением в природу человека; быть может, другие книги
могут соперничать с нашей книгой оригинальностью и объемом. Но
что касается безнадежной, закоренелой правдивости -- ни одно
вышедшее в свет до сего дня печатное произведение не может
сравниться с этой повестью. Мы не сомневаемся, что упомянутое
качество более чем какое-либо другое привлечет к нашему труду
внимание серьезного читателя и повысит в его глазах ценность
нашего поучительного рассказа.
Лондон. Август 1689 года
ГЛАВА I
Трое больных.-- Немощи Джорджа и Гарриса.-- Жертва ста
семи смертельных недугов.--Спасительный рецепт.--Средство от
болезни печени у детей.-- Нам ясно, что мы переутомлены и
нуждаемся в отдыхе.-- Неделя в океанском просторе.-- Джордж
высказывается в пользу реки.-- Монморанси выступает с
протестом.-- Предложение принято большинством трех против
одного.
Нас было четверо: Джордж, Уильям Сэмюэль Гаррис, я и
Монморанси. Мы сидели в моей комнате, курили и разговаривали о
том, как плох каждый из нас,-- плох, я, конечно, имею в виду, в
медицинском смысле.
Все мы чувствовали себя неважно, и это нас очень
тревожило. Гаррис сказал, что у него бывают страшные приступы
головокружения, во время которых он просто ничего не
соображает; и тогда Джордж сказал, что у него тоже бывают
приступы головокружения и он тоже ничего не соображает. Что
касается меня, то у меня была не в порядке печень. Я знал, что
у меня не в порядке именно печень, потому что на днях прочел
рекламу патентованных пилюль от болезни печени, где
перечислялись признаки, по которым человек может определить,
что у него не в порядке печень. Все они были у меня налицо.
Странное дело: стоит мне прочесть объявление о
каком-нибудь патентованном средстве, как я прихожу к выводу,
что страдаю той самой болезнью, о которой идет речь, причем в
наиопаснейшей форме. Во всех случаях описываемые симптомы точно
совпадают с моими ощущениями.
Как-то раз я зашел в библиотеку Британского музея, чтобы
навести справку о средстве против пустячной болезни, которую я
где-то подцепил,-- кажется, сенной лихорадки. Я взял справочник
и нашел там все, что мне было нужно; а потом, от нечего делать,
начал перелистывать книгу, просматривать то, что там сказано о
разных других болезнях. Я уже позабыл, в какой недуг я
погрузился раньше всего,-- знаю только, что это был какой-то
ужасный бич рода человеческого,-- и не успел я добраться до
середины перечня "ранних симптомов", как стало очевидно, что
эта болезнь гнездится во мне.
Несколько минут я сидел, как громом пораженный; потом, с
безразличием отчаяния, принялся переворачивать страницы дальше.
Я добрался до холеры, прочел о ее признаках и установил, что у
меня холера, что она мучает меня уже несколько месяцев, а я об
этом и не подозревал. Мне стало любопытно: чем я еще болен? Я
перешел к пляске святого Витта и выяснил, как и следовало
ожидать, что ею я тоже страдаю; тут я заинтересовался этим
медицинским феноменом и решил разобраться в нем досконально. Я
начал прямо по алфавиту. Прочитал об анемии и убедился, что она
у меня есть и что обострение должно наступить недели через две.
Брайтовой болезнью, как я с облегчением установил, я страдал
лишь в легкой форме, и, будь у меня она одна, я мог бы
надеяться прожить еще несколько лет. Воспаление легких
оказалось у меня с серьезными осложнениями, а грудная жаба
была, судя по всему, врожденной. Так я добросовестно перебрал
все буквы алфавита, и единственная болезнь, которой я у себя не
обнаружил, была родильная горячка.
Вначале я даже обиделся; в этом было что-то
оскорбительное. С чего это вдруг у меня нет родильной горячки?
С чего это вдруг я ею обойден? Однако спустя несколько минут
моя ненасытность была побеждена более достойными чувствами. Я
стал утешать себя, что у меня есть все другие болезни, какие
только знает медицина, устыдился своего эгоизма и решил
обойтись без родильной горячки. Зато тифозная горячка совсем
меня скрутила, и я этим удовлетворился, тем более что ящуром я
страдал, очевидно, с детства. Ящуром книга заканчивалась, и я
решил, что больше мне уж ничто не угрожает.
Я задумался. Я думал о том, какой интересный клинический
случай я представляю собой, какой находкой я был бы для
медицинского факультета. Студентам незачем было бы
практиковаться в клиниках и участвовать во врачебных обходах,
если бы у них был я. Я сам -- целая клиника. Им нужно только
совершить обход вокруг меня и сразу же отправляться за
дипломами.
Тут мне стало любопытно, сколько я еще протяну. Я решил
устроить себе врачебный осмотр. Я пощупал свой пульс. Сначала
никакого пульса не было. Вдруг он появился. Я вынул часы и стал
считать. Вышло сто сорок семь ударов в минуту. Я стал искать у
себя сердце. Я его не нашел. Оно перестало биться. Поразмыслив,
я пришел к заключению, что оно все-таки находится на своем
месте и, видимо, бьется, только мне его не отыскать. Я постукал
себя спереди, начиная от того места, которое я называю талией,
до шеи, потом прошелся по обоим бокам с заходом на спину. Я не
нашел ничего особенного. Я попробовал осмотреть свой язык. Я
высунул язык как можно дальше и стал разглядывать его одним
глазом, зажмурив другой. Мне удалось увидеть только самый
кончик, и я преуспел лишь в одном: утвердился в мысли, что у
меня скарлатина.
Я вступил в этот читальный зал счастливым, здоровым
человеком. Я выполз оттуда жалкой развалиной.
Я пошел к своему врачу. Он мой старый приятель; когда мне
почудится, что я нездоров, он щупает у меня пульс, смотрит мой
язык, разговаривает со мной о погоде--и все это бесплатно; я
подумал, что теперь моя очередь оказать ему услугу. "Главное
для врача -- практика",-- решил я. Вот он ее и получит. В моем
лице он получит такую практику, какой ему не получить от тысячи
семисот каких-нибудь заурядных пациентов, у которых не
наберется и двух болезней на брата. Итак, я пошел прямо к нему,
и он спросил:
-- Ну, чем ты заболел?
Я сказал:
-- Дружище, я не буду отнимать у тебя время рассказами о
том, чем я заболел. Жизнь коротка, и ты можешь отойти в иной
мир, прежде чем я окончу свою повесть. Лучше я расскажу тебе,
чем я не заболел: у меня нет родильной горячки. Я не смогу тебе
объяснить, почему у меня нет родильной горячки, но это факт.
Все остальное у меня есть.
И я рассказал о том, как сделал свое открытие. Тогда он
задрал рубашку на моей груди, осмотрел меня, затем крепко
стиснул мне запястье и вдруг, без всякого предупреждения,
двинул меня в грудь -- по-моему, это просто свинство,-- и
вдобавок боднул головой в живот. Потом он сел, написал что-то
на бумажке, сложил ее и отдал мне, и я ушел, спрятав в карман
полученный рецепт.
Я не заглянул в него. Я направился в ближайшую аптеку и
подал его аптекарю. Тот прочитал его и вернул мне.
Он сказал, что такого у себя не держит. Я спросил:
-- Вы аптекарь?
Он сказал:
-- Я аптекарь. Будь я сочетанием продуктовой лавки с
семейным пансионом, я мог бы вам помочь. Но я только аптекарь.
Я прочитал рецепт. В нем значилось:
Бифштекс
.................................................1 фунт
Пиво
.........................................................1
пинта
(принимать каждые 6 часов)
Прогулка десятимильная .......................l
(принимать по утрам)
Постель
....................................................1
(принимать вечером, ровно в 11 часов)
И брось забивать себе голову вещами,
в которых ничего не смыслишь.
Я последовал этим предписаниям, что привело к счастливому
(во всяком случае, для меня) исходу: моя жизнь была спасена, и
я до сих пор жив.
Но вернемся к вышеупомянутой рекламе пилюль. В данном
случае у меня были все признаки болезни печени (в этом нельзя
было ошибиться), включая главный симптом: "апатия и
непреодолимое отвращение ко всякого рода труду".
Как меня мучил этот недуг -- невозможно описать. Я страдал
им с колыбели. С тех пор как я пошел в школу, болезнь не
отпускала меня почти ни на один день. Мои близкие не знали
тогда, что это от печени. Теперь медицина сделала большие
успехи, но тогда все это сваливали на лень.
-- Как? Ты все еще валяешься в постели, ленивый чертенок!
Живо вставай да займись делом! -- говорили мне, не догадываясь,
конечно, что у меня больная печень.
И пилюль мне не давали; мне давали подзатыльники. И как
это ни удивительно--подзатыльники часто меня вылечивали, во
всяком случае, на время. Да что там говорить, один тогдашний
подзатыльник сильнее действовал на мою печень и больше
способствовал ускорению движений и незамедлительному выполнению
всех дел, которые надлежало выполнить, чем целая коробка пилюль
в настоящее время.
Видите ли, нередко простые домашние средства более
радикальны, чем всякие дорогие лекарства.
Так мы провели полчаса, расписывая друг другу наши
болезни. Я изложил Джорджу и Уильяму Гаррису, как я себя
чувствую, просыпаясь по утрам, а Уильям Гаррис рассказал нам,
как он себя чувствует, ложась спать; а Джордж, стоя на коврике
перед камином, с редкой выразительностью и подлинным актерским
мастерством представил нам, как он себя чувствует ночью.
Джордж воображает, что он болен; но, уверяю вас, он здоров
как бык.
Тут в дверь постучала миссис Попитс и осведомилась, не
пора ли подавать ужин. Мы скорбно улыбнулись друг другу и
сказали, что, пожалуй, попробуем что-нибудь проглотить. Гаррис
высказался в том смысле, что если заморить червячка, то
развитие болезни может несколько задержаться. И миссис Попитс
внесла поднос, и мы поплелись к столу и принялись ковырять
бифштексы с луком и пирог с ревенем.
Я, должно быть, уже совсем зачах, так как через
каких-нибудь полчаса вовсе потерял интерес к еде -- этого еще
со мной не случалось--и даже не притронулся к сыру.
Выполнив таким образом свой долг, мы снова налили до краев
стаканы, закурили трубки и возобновили разговор о плачевном
состоянии нашего здоровья. Что, собственно, с нами творилось,
определенно никто сказать не мог, но мы единодушно решили: что
бы там ни было, все дело в переутомлении.
-- Нам просто-напросто нужен отдых,-- сказал Гаррис.
-- Отдых и перемена обстановки,--добавил
Джордж.--Умственное переутомление вызвало упадок деятельности
всего организма. Перемена образа жизни и освобождение от
необходимости думать восстановят психическое равновесие.
У Джорджа есть двоюродный брат, которого всякий раз, когда
он попадает в полицейский участок, заносят в протокол как
