полотенец. Я заметил, что люди всегда делают грандиозные
приготовления, когда собираются ехать куда-нибудь поближе к
воде, но что они не так уж много купаются, когда приезжают на
место.
То же самое получается, когда едешь на морские купания.
Обдумывая поездку в Лондоне, я всегда твердо решаю, что буду
вставать рано утром и купаться до завтрака, и я благоговейно
укладываю в чемодан трусики и купальное полотенце. Я всегда
беру с собой красные трусики. В красных трусиках я себе очень
нравлюсь. Они мне очень идут.
Но стоит мне приехать на побережье, и я чувствую, что меня
не так тянет к утреннему купанию, как тянуло, когда я был в
городе. Наоборот, я скорее чувствую, что меня тянет валяться в
постели до последней минуты, а потом сразу спуститься к
завтраку. Однажды добродетель все-таки берет верх, и я встаю ни
свет ни заря, и кое-как одеваюсь, и беру трусики и полотенце, и
мрачно плетусь к морю. Но оно меня не радует. Словно кто-то
нарочно приберегает для меня особенно пронизывающий восточный
ветер, и выкапывает все острые камни, и кладет их сверху, и
затачивает выступы скал, и слегка присыпает их песочком, чтобы
я не мог их разглядеть, а потом берет и переносит море куда-то
дальше. И вот я должен, дрожа от холода и обхватив плечи
руками, прыгать по щиколотку в воде добрых две мили. А когда я
добираюсь до моря, то встреча оказывается бурной и в высшей
степени оскорбительной.
Огромная волна хватает меня и швыряет так, что я с размаху
сажусь на каменную глыбу, которая подложена тут специально для
меня. И, прежде чем я успеваю вскрикнуть "Ох!" и сообразить,
что случилось, налетает новая волна и выносит меня в открытый
океан. Я начинаю отчаянно барахтаться, стремясь выплыть к
берегу, и мечтаю увидеть вновь родимый дом и верных друзей, и
жалею, что обижал сестренку в мальчишеские годы (я хочу
сказать, в мои мальчишеские годы). В ту самую минуту,
когда я окончательно прощаюсь со всякой надеждой, волна
отступает и оставляет меня распластанным на песке с раскинутыми
руками и ногами, наподобие морской звезды, и я поднимаюсь, и
оглядываюсь, и вижу, что боролся за свою жизнь над бездонной
пучиной глубиною в два фута. Я ковыляю к берегу, и одеваюсь, и
плетусь домой, где мне надо изображать, что я в восторге.
И вот теперь, если послушать нас, то можно подумать, что
все мы собираемся каждое утро совершать дальние заплывы. Джордж
сказал, что приятно проснуться в лодке ранним утром, когда еще
свежо, и окунуться в прозрачную реку. Гаррис сказал, что
купание до завтрака--незаменимое средство для улучшения
аппетита. Он сказал, что у него лично от купания всегда
улучшается аппетит. Джордж заметил, что если Гаррис собирается
есть больше, чем всегда, то он, Джордж, вообще возражает против
того, чтобы Гаррис купался даже в ванне.
Он сказал, что грести против течения с грузом провианта,
необходимым для прокормления Гарриса, и без того каторжная
работа.
На это я возразил Джорджу, что зато нам всем будет намного
приятнее сидеть в лодке с чистым и свежим Гаррисом, пусть даже
ради этого нам придется взять несколько сот фунтов съестного
сверх нормы. И Джордж, рассмотрев дело с моей точки зрения,
взял назад свои возражения по поводу купания Гарриса.
Мы наконец сошлись на том, что захватим три
купальных полотенца, чтобы не дожидаться друг друга.
По поводу одежды Джордж сказал, что достаточно взять по
два спортивных костюма из белой фланели, а когда они
запачкаются, мы их сами выстираем в реке. Мы спросили его,
пробовал ли он стирать белую фланель в реке, и он нам ответил:
-- Собственно говоря, нет, но у меня есть приятели,
которые пробовали и нашли, что это довольно просто.
И мы с Гаррисом имели слабость поверить, что он и в самом
деле представляет себе то, о чем говорит, и что три приличных
молодых человека, не имеющие видного положения и влияния в
обществе и не обладающие опытом в стирке, действительно могут с
помощью куска мыла отмыть в водах Темзы свои рубашки и брюки.
Впоследствии нам было суждено узнать--увы, слишком
поздно,--что Джордж просто гнусный обманщик и ровным счетом
ничего не смыслит в этом деле. Если бы вы увидели нашу одежду
после... Но, как пишут в наших бульварных романах, не будем
предвосхищать события.
Джордж склонил нас к тому, чтобы взять по смене белья и
большой запас носков на тот случай, если лодка перевернется и
надо будет переодеваться; а также побольше носовых платков,
которые понадобятся для вытирания вещей, и по паре башмаков,
кроме спортивных туфель,-- тоже на случай, если мы
перевернемся.
ГЛАВА IV
Продовольственный вопрос.-- Возражения против
керосина.--Преимущества сыра как дорожного спутника.-- Мать
семейства покидает домашний очаг.-- Продолжается подготовка на
случай, если мы перевернемся.-- Я укладываю вещи.-- Коварство
зубных щеток.-- Джордж и Гаррис укладывают вещи.-- Ужасные
манеры Монморанси.-- Мы отправляемся на боковую.
Потом мы стали обсуждать продовольственный вопрос.
Джордж сказал:
-- Начнем с завтрака. (Джордж--человек методичный.) Так
вот, к завтраку нам нужна сковородка...-- Тут Гаррис возразил,
что она неудобоварима; но мы попросту предложили ему не
прикидываться идиотом, и Джордж продолжал:--Чайник для кипятка,
чайник для заварки и спиртовка.
-- Но ни капли керосина,-- многозначительно сказал Джордж;
Гаррис и я согласились.
Однажды мы захватили в дорогу керосинку, но это было в
первый и последний раз. Целую неделю мы провели словно в
керосиновой лавке. Керосин просачивался. Я не знаю, что
еще обладает такой способностью просачиваться, как керосин. Мы
держали его на носу лодки, и оттуда он просочился до самого
руля, пропитав по пути всю лодку и ее содержимое, и расплылся
по реке, и въелся в пейзаж, и отравил воздух. Дул то
западно-керосиновый ветер, то восточно-керосиновый ветер, то
северо-керосиновый ветер, то юго-керосиновый ветер; но приходил
ли он с ледяных просторов Арктики или зарождался. в знойных
песках пустынь, он был одинаково насыщен благоуханием керосина.
И керосин просачивался до самого неба и губил солнечные
закаты; а лунный свет положительно провонял керосином.
В Марло мы попытались отделаться от него. Мы оставили
лодку у моста и попробовали удрать от него пешком на другой
конец города, но он последовал за нами. Город был насыщен
керосином. Мы зашли на кладбище, и нам показалось, что здесь
покойников хоронят в керосине. На Хай-стрит воняло керосином
"Как только люди могут здесь жить!" -- думали мы. И мы шагали
милю за милей по бирмингамской дороге; но толку от этого не
было никакого: вся местность была пропитана керосином.
Когда закончилась эта поездка, мы назначили встречу в
полночь на заколдованном месте под чертовым дубом и поклялись
страшной клятвой (мы целую неделю божились и чертыхались по
поводу керосина самым заурядным обывательским образом, но для
такого экстраординарного случая этого было недостаточно),--мы
поклялись страшной клятвой никогда не брать с собою в лодку
керосина, разве только от блох.
Итак, мы решили на сей раз удовольствоваться
денатурированным спиртом. Это тоже порядочная гадость.
Приходится есть денатурированный пирог и денатурированное
печенье. Но для принятия внутрь в значительных дозах денатурат
более полезен, чем керосин.
Что касается других элементов, составляющих завтрак, то
Джордж предложил яйца и ветчину, которые легко приготовить,
холодное мясо, чай, хлеб, масло и варенье. К ленчу, сказал он,
у нас будет печенье, холодное мясо, хлеб с маслом и варенье --
но ни крошки сыра. Сыр, как и керосин, слишком много о
себе воображает. И он, видите ли, желает заполнить собой всю
лодку. Он становится хозяином положения в корзине с провизией и
придает запах сыра всему ее содержимому. Вы не можете сказать в
точности -- едите вы яблочный пирог, или сосиску с капустой,
или клубнику со сливками. Все это кажется сыром. Сыр очень уж
силен по части благоухания.
Как-то раз один из моих друзей купил в Ливерпуле несколько
головок сыра. Это был изумительный сыр, острый и со слезой, а
его аромат мощностью в двести лошадиных сил действовал с
ручательством в радиусе трех миль и валил человека с ног на
расстоянии двухсот ярдов. Я как раз оказался в Ливерпуле, и мой
друг, который должен был остаться там еще дня на два, спросил,
не соглашусь ли я захватить этот сыр в Лондон.
-- С удовольствием, дружище, -- ответил я, -- с
удовольствием!
Мне принесли сыр, и я погрузил его в кеб. Это было ветхое
сооружение, влекомое беззубым и хромоногим лунатиком, которого
его владелец в разговоре со мной, забывшись, назвал лошадью.
Я положил сыр наверх, и мы припустились аллюром, который
мог бы сделать честь самому быстрому из существующих паровых
катков, и все шло превесело, словно во время похоронной
процессии, пока мы не завернули за угол. Тут ветер пахнул
ароматом сыра в сторону нашего скакуна. Тот пробудился от
транса и, в ужасе всхрапнув, помчался со скоростью трех миль в
час. Ветер продолжал дуть в том же направлении, и не успели мы
доехать до конца улицы, как наш рысак уже несся во весь опор,
развивая скорость до четырех миль в час и без труда оставляя за
флагом всех безногих калек и тучных леди.
Чтобы остановить его у вокзала, кучеру потребовалась
помощь двух носильщиков. И то им, наверно, это не удалось бы,
не догадайся один из них набросить свой платок на ноздри лошади
и зажечь обрывок оберточной бумаги.
Я купил билет и гордо прошествовал на платформу со своим
сыром, причем люди почтительно расступались перед нами. Поезд
был переполнен, и я попал в купе, где уже было семь пассажиров.
Какой-то желчный старый джентльмен попытался протестовать, но я
все-таки вошел туда и, положив сыр в сетку для вещей, втиснулся
с любезной улыбкой на диван и сказал, что сегодня довольно
тепло. Прошло несколько минут, и вдруг старый джентльмен начал
беспокойно ерзать.
-- Здесь очень спертый воздух,--сказал он.
-- Отчаянно спертый,-- сказал его сосед.
И тут оба стали принюхиваться и скоро напали на верный
след и, не говоря ни слова, встали и вышли из купе. А потом
толстая леди поднялась и сказала, что стыдно так издеваться над
почтенной замужней женщиной, и вышла, забрав все свои восемь
пакетов и чемодан. Четверо оставшихся пассажиров некоторое
время держались, пока мужчина, который сидел в углу с
торжественным видом и, судя по костюму и по выражению лица,
принадлежал к мастерам похоронного дела, не заметил, что это
наводит его на мысль о покойнике. И остальные трое пассажиров
попытались пройти в дверь одновременно и стукнулись лбами.
Я улыбнулся черному джентльмену и сказал, что, видно, купе
досталось нам двоим, и он в ответ любезно улыбнулся и сказал,
что некоторые люди делают из мухи слона. Но когда поезд
тронулся, он тоже впал в какое-то странное уныние, а потому,
когда мы доехали до Кру, я предложил ему выйти и промочить
горло. Он согласился, и мы протолкались в буфет, где нам
пришлось вопить и топать ногами и призывно размахивать
зонтиками примерно с четверть часа; потом к нам подошла молодая
особа и спросила, не нужно ли нам чего.
-- Что вы будете пить? -- спросил я, обращаясь к своему
новому другу.
-- Прошу вас, мисс, на полкроны чистого бренди,-- сказал
он.
Он выпил бренди и тотчас же удрал и перебрался в другое
