откроем невесту иначе, как в его присутствии!"
И тогда Хасана ввели в свадебною залу и посадили его на глазах у же-
ниха-горбуна, и все жены эмиров, везирей и придворных выстроились в два
ряда, и у каждой женщины была большая зажженная свеча, и они стояли, на-
кинув покрывала, справа и слева от свадебного ложа до портика - возле
комнаты, откуда выходит невеста.
И когда женщины увидели Бедр-ад-дина Хасана, и его красоту, и пре-
лесть, и лицо его, сиявшее, как молодой месяц, все они почувствовали к
нему склонность, а певицы сказали присутствовавшим женщинам: "Знайте,
что этот красавец давал нам одно только червонное золото. Не упустите же
ничего, служа ему, и повинуйтесь ему в том, что он вам скажет". И женщи-
ны столпились около Хасана со свечами и смотрели на его красоту и зави-
довали его прелести; и каждой из них захотелось побыть у него в объятиях
час или год. И когда ум покинул их, они подняли с лиц покрывала и сказа-
ли: "Благо тому, кому принадлежит этот юноша или над кем он властвует!"
И они стали проклинать горбатого конюха и того, кто был причиной его
женитьбы на этой красавице, - и всякий раз, благословляя Бедр-ад-дина
Хасана, они проклинали этого горбуна. А затем певицы забили в бубны и
засвистали в свирели, - и появились прислужницы, и посреди них дочь ве-
зиря; ее надушили и умастили, и одели, и убрали ей волосы, и окурили ее,
и надели ей украшения и одежды из одежд царей Хосроев. И среди прочих
одежд на ней была одежда, вышитая червонным золотом, с изображением зве-
рей и птиц, и она спускалась от ее бровей, а на шею ее надели ожерелье
ценою в тысячи, и каждый камешек в нем стоил богатства, которого не имел
тобба [45] и кесарь [46]. И невеста стала подобна луне в четырнадцатую ночь, а
подходя, она была похожа на гурию; да будет же превознесен тот, кто соз-
дал ее блестящей! И женщины окружили ее и стали как звезды, а она среди
них была словно месяц, когда откроют его облака.
А Бедр-ад-дин Хасан басрийский сидел, и люди смотрели на него; и не-
веста горделиво приблизилась, покачиваясь, и горбатый конюх поднялся,
чтобы поцеловать ее, но она отвернулась и повернулась так, что оказалась
перед Хасаном, сыном ее дяди, - и все засмеялись. И видя, что она напра-
вилась в сторону Хасана Бедр-ад-дина, все зашумели и певицы подняли
крик, а Бедр-ад-дин положил руку в карман и, взяв горсть золота, бросил
ее в бубны певицам; и те обрадовались и сказали: "Мы хотели бы, чтобы
эта невеста была для тебя". И Хасан улыбнулся.
Вот! И все окружили его, а горбатый конюх остался один, похожий на
обезьяну, и всякий раз, как ему зажигали свечку, она гасла, и у него не
осталось голоса от крика, и он сидел в темноте, раздумывая про себя.
А перед Хасаном Бедр-ад-дином оказались свечи в руках людей, и когда
Хасан увидел, что жених один в темноте и раздумывает про себя, а эти лю-
ди стоят кругом и горят эти свечи, он смутился и удивился. Но увидав
дочь своего дяди, Бедр-ад-дин Хасан обрадовался и развеселился и посмот-
рел ей в лицо, которое сиял" светом и блистало, особенно потому, что на
ней было надето платье из красного атласа. И прислужницы открыли ее в
первом платье, и Хасан уловил ее облик, и она принялась кичиться и пока-
чиваться от чванства и ошеломила умы женщин и мужчин, и была она такова,
как сказал поэт:
Вот солнце на тростинке над холмами
Явилось нам в гранатовой рубашке.
Вина слюны она дала мне выпить
И, щеки дав, огнь яркий погасила.
И это платье переменили и одели ее в голубую одежду, и она появилась
словно луна, когда луна засияет, с волосами как уголь, нежными щеками,
улыбающимися устами и высокой грудью, с нежными членами и томными глаза-
ми. И ее открыли во втором платье, и была она такова, как сказали о ней
обладатели возвышенных помыслов:
В одеянье она пришла голубом к нам,
Что лазурью на свет небес так похоже,
И увидел, всмотревшись, я в одеянье
Месяц летний, сияющий зимней ночью.
Затем это платье переменили на другое и укрыли ее избытком ее волос и
распустили ее черные длинные кудри, и их чернота и длина напоминали о
мрачной ночи, и она поражала сердца колдующими стрелами своих глаз.
И ее открыли в третьем платье, и она была подобна тому, что сказал о
ней сказавший:
Вот та, что закутала лицо свое в волосы
И стала соблазном нам, а кудри - как жало.
Я молвил: "Ты ночью день покрыла". Она же: "Нет!
Покрыла я лик луны ночной темнотою".
И ее открыли в четвертом платье, и она приблизилась, как восходящее
солнце, покачиваясь от чванства и оборачиваясь, словно газель, и поража-
ла сердца стрелами из-за своих век, как сказали о ней:
О, солнце красы! Она явилась взирающим
И блещет чванливостью, украшенной гордостью.
Лишь только увидит лик ее и улыбку уст
Дневное светило - вмиг за облако скроется.
И она появилась в пятой одежде, подобно ласковой девушке, похожая на
трость бамбука или жаждущую газель, и скорпионы ее кудрей ползли по ее
щекам, и она являла свои диковины и потряхивала бедрами, и завитки ее
волос были не закрыты, как сказали о ней:
Явилась она как полный месяц в ночь радости,
И члены нежны ее и строен и гибок стан,
Зрачками прелестными пленяет людей она,
И жалость ланит ее напомнит о яхонте.
И темные волосы на бедра спускаются, -
Смотри берегись же змей, волос ее вьющихся.
И нежны бока ее, душа же ее тверда,
Хотя и мягки они, но крепче скал каменных.
И стрелы очей она пускает из-под ресниц
И бьет безошибочно, хоть издали бьет она.
Когда мы обнимемся и пояса я коснусь,
Мешает прижать ее к себе грудь высокая.
О, прелесть ее! Она красоты затмила все!
О, стан ее! Тонкостью смущает он ивы ветвь!
И ее открыли в шестой одежде, зеленой, и своей стройностью она унизи-
ла копье, прямое и смуглое, а красотой своей она превзошла красавиц всех
стран и блеском лица затмила сияющую луну, достигнув в красоте пределов
желания. Она пленила ветви нежностью и гибкостью и пронзила сердца свои-
ми прекрасными свойствами, подобно тому, как сказал кто-то о ней:
О, девушка! Ловкость ее воспитала!
У щек ее солнце свой блеск зеленый -
Явилась в зеленой рубашке она,
Подобной листве, что гранат прикрывает.
И молвили мы: "Как назвать это платье?"
Она же, в ответ нам, сказала прекрасно:
"Мы этой одеждой пронзали сердца
И дали ей имя "Пронзающая сердце"
И ее открыли в седьмой одежде, цветом между шафраном и апельсином,
как сказал о ней поэт:
В покрывалах ходит, кичась, она, что окрашены
Под шафран, сандал, и сафлор, и мускус, и амбры цвет.
Тонок стан ее, и коль скажет ей ее юность: "Встань!",
Скажут бедра ей: "Посиди на месте, зачем спешить!"
И когда я буду просить сближенья и скажет ей
Красота: "Будь щедрой!" - чванливость скажет:
"Не надо!" - ей.
А невеста открыла глаза и сказала: "О боже, сделай его моим мужем и
избавь меня от горбатого конюха!"
И ее стали открывать во всех семи платьях, до последнего, перед
Бедр-ад-дином Хасаном басрийским, а горбатый конюх сидел один; и когда с
этим покончили, людям разрешили уйти, - и вышли все, кто был на свадьбе
из женщин и детей, и никого не осталось, кроме Бедр-аддина Хасана и гор-
батого конюха. И прислужницы увели невесту, чтобы снять с нее одежды и
драгоценности и приготовить ее для жениха. И тогда конюх-горбун подошел
к Бедр-ад-дину Хасану и сказал ему: "О господин, сегодня вечером ты
развлек нас и осыпал нас милостями; не встанешь ли ты теперь и не уйдешь
ли?" - "Во имя Аллаха!" - сказал Хасан и вышел в дверь; но ифрит встре-
тил его и сказал: "Постой, Бедр-ад-дин! Когда горбун выйдет в комнату
отдохновения [47], войди немедля и садись за полог, и как только придет
невеста, скажи ей: "Я, твой муж и царь, только потому устроил эту хит-
рость, что боялся для тебя сглаза, а тот, кого ты видела, - конюх из на-
ших конюхов". И потом подойди к ней и открой ей лицо и скажи: "Нас охва-
тила ревность из-за этого дела!"
И пока Бедр-ад-дин разговаривал с ифритом, конюх вышел и пошел в ком-
нату отдохновения и сел на доски, и ифрит вылез из чашки с водой, в об-
разе мыши, и пискнул: "Зик!" - "Что это такое?" - спросил горбун. И мышь
стала расти и сделалась котом и промяукала: "Мяу-мяу!", и выросла еще, и
стала собакой и пролаяла: "Вaу, вау!"
И, увидев это, конюх испугался и закричал: "Вон, несчастный!" Но со-
бака выросла и раздулась и превратилась в осла - и заревела и крикнула
ему в лицо: "Хак, хак!"
И конюх испугался и закричал: "Ко мне все, кто есть в доме!" Но осел
вдруг стал расти и сделался величиной с буйвола, и занял все помещение,
и заговорил человеческим голосом: "Горе тебе, о горбун, о зловоннейший!"
И у конюха схватило живот, и он сел на доски в одежде, и зубы его
застучали друг о друга, а ифрит сказал ему: "На земле тебе тесно, что
ли? Ты не нашел на ком жениться, кроме как на моей возлюбленной?"
И конюх промолчал, а ифрит воскликнул: "Отвечай, не то я поселю тебя
во прахе". - "Клянусь Аллахом, - сказал конюх, - я не виноват! Они меня
заставили, и я не знал, что у нее есть возлюбленные буйволы, и я раскаи-
ваюсь перед Аллахом и перед тобой".
И ифрит сказал: "Клянусь тебе, если ты сейчас выйдешь отсюда или за-
говоришь прежде, чем взойдет солнце, я убью тебя! А когда взойдет солн-
це, уходи своей дорогой и не возвращайся в этот дом никогда".
После этого ифрит схватил конюха и сунул его в отверстие головой вниз
и ногами вверх, и сказал: "Оставайся Здесь, и я буду сторожить тебя до
восхода солнца".
Вот что произошло с горбуном. Что же касается Бедрад-дина Хасана бас-
рийского, то он оставил горбуна и ифрита препираться и вошел в дом и сел
за пологом; и вдруг пришла невеста и с нею старуха, которая остановилась
в дверях комнаты и сказала: "О отец стройности, встань, возьми залог Ал-
лаха".
Потом старуха повернулась вспять, а невеста взошел за полог на возвы-
шение (а ее имя было Ситт-аль-Хусн) - я сердце ее было разбито, и она
говорила в душе: "Клянусь Аллахом, я не дам ему овладеть мною, даже если
он убьет меня!" И, войдя за полог, она увидела Бедр-ад-дина и сказала
ему: "Любимый, ты все еще сидишь! Я говорила себе, что ты и горбатый ко-
нюх будете владеть мною сообща". - "А что привело к тебе конюха и где
ему быть моим соучастником относительно тебя?" - сказал Бедрад-дин Ха-
сан. И девушка спросила: "Кто же мой муж: ты или он?" - "О
Ситт-аль-Хусн, - сказал Бедр-ад-дин, - мы сделали это, чтобы посмеяться
над ним: когда прислужницы и певицы и твои родные увидели твою редкост-
ную красоту, твой отец нанял конюха за десять динаров, чтобы отвратить
от тебя дурной глаз, и теперь он ушел".
И, услышав от Бедр-ад-дина эти слова, Ситт-аль-Хусн обрадовалась, и
улыбнулась, и рассмеялась тихим смехом, и сказала: "Клянусь Аллахом, ты
погасил во мне огонь! Ради Аллаха, возьми меня к себе и сожми в объяти-
ях".
А она была без одежды и подняла рубашку до горла, так что стал виден
ее перед и зад; и когда Бедр-ад-дин увидел это, в нем заволновалась
страсть, и он встал, распустил одежду, а потом он отвязал кошель с золо-
том, куда положил тысячу динаров, взятую у еврея, завернул его в шальва-
ры и спрятал под край матраца, а чалму он снял и положил на скамеечку и
остался в тонкой рубахе (а рубаха была вышита золотом). И тогда
Ситт-аль-Хусн поднялась к нему, притянула его к себе, и Бедр-ад-дин тоже
привлек ее к себе и обнял ее и велел ей охватить себя ногами, а потом он
забил заряд, и пушка выстрелила и разрушила башню, и увидел он, что
Ситт-аль-Хусн несверлеиая жемчужина и не объезженная другим кобылица.
И он уничтожил ее девственность и насытился ее юностью, и вынул заряд
и забил его, а кончив, он повторил это много раз, и она понесла от него.
